— Так вот сразу? С первой встречи? — спросил Саша.

Катанчик понимающе усмехнулся.

— Выходит, что так — любовь с первого взгляда. А у вас, как я разумею, товарищ Сафонов, особый интерес к таким делам.

Смущенный Саша ничего не ответил. Только покраснел. Да, у него особый интерес к таким делам. С некоторых пор ему кажется, что он влюбился, и вот именно таким образом влюбился — с первой встречи, с первого взгляда.

Спросите Сашу: какого цвета глаза у девушки Ирины, какие у нее волосы, губы, в какое платье она вчера была одета, и он только руками разведет, потому что ничего этого не запомнил. Много раз, просыпаясь утром, он пытался представить себе лицо Ирины, но, к удивлению своему, не мог его вспомнить. Как будто Ирина безликая, как будто она и вовсе не существует.

Конечно, если строго судить, так это мало похоже на любовь. У нее обычно сверхзоркое зрение и сверхотличная память. Наверно, ошибается Саша — это у него скорее всего потребность любви, желание любви, а не сама любовь.

Очень может быть, что ошибается Саша. Вероятней всего — ошибается. Но сам он... во всяком случае, в стихах своих Саша пишет, что любит Ирину безумно, безмерно, безгранично, беззаветно, что отныне и часа не может прожить без нее...

Саше казалось, что слова его стихов полны огня, что они добела раскалены страстью. Но Сережа, которому он сказал об этом, только посмеялся:

— Добела, говоришь, раскалены? Как же они не сожгли еще, не превратили в пепел бумагу, на которой написаны?

Саша не обиделся. Насмешки друга сейчас не трогали его. Он был полностью поглощен чудесным занятием — сочинением стихов о любви. Настолько поглощен и увлечен этим, что, когда представлялась возможность увидеться с Ириной, он не без труда отрывался от стихов, хотя даже самому себе он ни за что не признался бы сейчас в том, что наедине с тетрадью ему гораздо интереснее, чем наедине с девушкой. А так оно и было. Поэтому каждый раз, собираясь на свидание с Ириной, Саша начинал упрашивать Сергея пойти с ним.

— Да что ты все меня тащишь? — говорил Сергей. В таких делах, Саша, третий — лишний.

— Глупости говоришь, — возмущался Саша. — Какие у меня особые дела! Просто втроем как-то веселее, потому и зову тебя. Кроме того, Ирина всегда радуется, когда ты приходишь. Даже больше, чем мне, радуется.

— Ну, это ты, братец, совсем заврался, — почему-то сердился Сергей, но в конце концов уступал Саше.

— Черт с тобой, пошли, раз ты такой мямля, раз тебя надо за руку водить на свидание с девушкой.

Сережа искренне думал, что Саша просто робеет перед Ириной, и удивлялся этому: «Она такая общительная, хорошая, с ней так легко, чего же тут робеть?» Сам он чувствовал себя очень хорошо в обществе Ирины: «Она умница, с ней о чем хочешь можно говорить, все поймет. А Саша зря перед ней выкаблучивается. Ну чего ради он этакого равнодушного телятю из себя разыгрывает? Ох, Саша, смотри, переиграешь, явится какой-нибудь лихой разлучник и уведет от тебя Ирину. Что тогда запоешь?»

Мысль, что таким лихим разлучником может оказаться он сам, Сереже и в голову не приходила. Да, ему нравилась Ирина, и, не в пример Саше, он помнил и знал каждую черточку ее лица. Он слово в слово мог повторить все сказанное ею с первого часа знакомства.

Сережа думал об Ирине часто, тепло, с нежностью думал, но эти мысли не пугали его, так как он не подозревал даже, что это рождается большое чувство. «Что вы, что вы! Об этом даже помыслить невозможно, ведь Ирина Сашина девушка».

На этот раз, увидев, что Саша и не думает увольняться в город, Сережа напомнил ему:

— Саш, ты ведь обещал Ирине пойти сегодня в кино.

— Это ты ей обещал.

— Я?!

— Ну, ладно, не сердись, мы оба обещали. Что ж, пойдем. Только если бы ты знал, Сережа, как мне не хочется сегодня никуда идти. Не знаю, как тебе, а мне иной раз вот так, позарез, нужно уединение. Тем более когда живешь в казарме, когда день и ночь на людях. Человеку, по-моему, крайне необходимо хотя бы изредка оставаться наедине с самим собой, со своими мыслями, иначе он думать разучится. А ты говоришь — пойдем в кино.

— Да не я говорю. Мне что: вырой себе берлогу и живи в ней один, без людей.

— Так! Вступление сделано, — рассмеялся Саша. — Сейчас опять начнешь костить мой закоренелый, преступный индивидуализм... Лучше пойдем.

Сережа ничего не сказал. А что он мог сказать? И так уж получается, что он стремится к Ирине сильнее, чем влюбленный в нее Саша. «Влюбленный? Разве... Но думать об этом нельзя. Не сметь! Сама мысль об этом равносильна предательству».

...Ирина ждала их, как условились, у входа в книжный магазин, где она работала продавщицей. Не ведая еще, что она по неписаному, по незыблемому праву уже является чьей-то девушкой, ничего не зная еще о пылких любовных стихах Саши Сафонова, Ирина относилась к обоим друзьям одинаково. Во всяком случае, старалась так к ним относиться. Конечно, очень может быть, что это только невинная девичья хитрость. Наверное, один из парней нравится ей больше, другой меньше. Это так естественно. Наверное, сердце ее сделало уже выбор. Знать бы, кто он, счастливый Иринин избранник. Саше Сафонову, вероятно, кажется, будто это он. А Сереже...

— Как славно, что вы пришли, ребята, — сказала Ирина, протягивая товарищам сразу обе руки. — Но в кино мне не хочется. Картина, говорят, скучная, неинтересная. Давайте лучше погуляем, а потом пойдем во Дворец культуры, там, кажется, будут танцы.

Они успели привыкнуть к таким прогулкам втроем. У них уже был излюбленный маршрут в старом городском парке. И обычно... Но Саша сегодня был необычным.

— В парке сейчас мрачно и сыро. Побродим лучше по улицам, — сказал Саша.

С ним без спора согласились, но Саша не удовлетворился этим. Подыскивая самые ядовитые слова, он стал поносить бесцельное хождение по улицам. «Шатаемся как неприкаянные».

«Что это с ним сегодня, какая муха его укусила? — недоуменно подумал Сережа. — Ворчит, огрызается. Может, ревнует? Так напрасно. Я ему был и буду верным другом».

— У тебя сегодня плохое настроение, Саша, — заметила Ирина.

— Ничего подобного, очень хорошее настроение, — сказал Саша. И сказал неправду. Настроение у него было сейчас прескверное. Вот будто кто-то сразу, одним движением открыл ему глаза, и Саша вдруг увидел, что никакой любви к Ирине у него нет. А ложь, даже невысказанная, противна такому бесхитростному, честному человеку, как Саша Сафонов. Даже невысказанная. А он целую тетрадь исписал. «Какой стыд! Надо сейчас же уничтожить эти лживые стихи. Сейчас же».

— Извините меня, друзья, — сбивчиво и виновато сказал Саша. — Но я забыл... У меня срочное дело. Я должен вернуться в казарму. Нет, нет, ты оставайся, Сережа, я один...

Его уход был очень похож на бегство, и его друзья долго смотрели ему вслед, ничего не понимая, а когда наконец поняли, взглянули друг на друга и расхохотались. Спросите у них сейчас, почему они смеются, и они, пожалуй, ничего не смогут вам ответить. Просто так смеются. Потому что вдруг легко и хорошо стало. Просто так.

— Мы еще долго будем стоять? — спросила Ирина.

Сережа взял девушку под руку и, все еще смеясь, подумал как о чем-то несомненно справедливом: «Третий в таком деле лишний. И третий ушел».

Василий Михайлович приехал неожиданно, не предупредив внука. Когда лейтенанту Громову сказали, что ему приказано срочно явиться в штаб полка к генералу Громову, Геннадий подумал: «Отец». И следует признаться, не очень этому обрадовался. Всегда занятый по службе, отец мог приехать к Геннадию только для строгого и крутого разговора. Понятно, что это будет разговор о Варе и обо всем, что произошло с ней в семье Громовых. Тяжелый предстоит Геннадию разговор с суровым и требовательным отцом. «Ах как не вовремя это! Слишком свежа еще рана: чуть притронешься к ней — и волком взвоешь, такая боль».