Никто во взводе, не исключая и лейтенанта Громова, еще ни разу не ходил в такую разведку. Конечно, кое-чему их уже научили, кое-что в этом деле они знали теоретически и практически, лейтенант — побольше, солдаты и сержанты — поменьше, но для всех задача была новой, необычной, а потому интересной и увлекательной.

В самом начале пути настроение у солдат было приподнятое. Но постепенно оно стало падать, потому что ничего нового, необычного люди не увидели, а был все такой же, отчаянно надоевший, как и в прошлую ночь, дождь, вперемешку со снегом, и такой же, как и в прошлую ночь, марш в горах. И само собой разумеется, что настроение испортилось прежде всего у тех, кто больше других мечтал о героическом, ждал чего-то необыкновенного от этого в сущности обыкновенного дела в ряду многих, не менее трудных воинских дел. Для таких, как Саша Сафонов, слово «разведка» само по себе окружено сияющим ореолом. И стоило ему немного померкнуть, этому сиянию, под дождем и снегом, как для Саши все уже было потеряно в этом деле, и превратилось оно просто в надоевшую, нудную и, главное, бесцельную работу. Вот если бы в самом деле ему, Саше Сафонову, пришлось искать вражескую огневую точку! Плевать бы ему тогда на все трудности, на снег, на дождь, на усталость! Но когда знаешь, что никакой ракеты в действительности нет, а есть хорошо спрятанный где-то в горном лесу макет из фанеры, тогда... Но будем справедливы. Не один Саша так думал. Людьми как-то очень быстро овладели усталость и даже безразличие. И мысли были усталые: о тепле, об отдыхе, о сухой одежде, а для многих — о перекуре, потому что зажигать огонь было строго-настрого запрещено.

И все же это не безнадежная усталость. Это шелуха. Понадобится — ее стряхнут, как что-то ненужное, чужое, и пойдут на самый трудный подвиг. Да, в этом можно не сомневаться. Но странное дело: никто из этих уставших, промокших людей почему-то не догадывается, что, совершая этот марш, карабкаясь по обледеневшим скалам, переправляясь в сплошной темноте через бурные горные речки, они уже тем самым совершают подвиг. Подвиг повседневного солдатского труда, пожалуй, самый нелегкий на свете подвиг.

Но так уж, видно, устроен человек. Очень быстро он привыкает к повседневному.

Вскоре после полуночи разведотряд приблизился к обороне «противника». Это как-то сразу подтянуло солдат: «А что! Это дело! У «противника» в обороне не лопухи сидят. Попробуй пройди мимо них неслышно и незаметно.

А мы все же пройдем!»

И прошли. Хотя не так тихо и незаметно это вышло, как хотелось.

Должно быть, тут была неглубокая впадина, наполненная дождевой водой. Ночью, когда подморозило, ее затянуло тонкой пленкой льда, припорошило сверху снежком. Коварная ловушка, уготованная разведчикам самой природой. Они попались в нее вчетвером — Громов, Сафонов, Бражников и Вахтанг Кереселидзе.

Хруст ледяной пленки под ногами. Всплеск воды. И тотчас же в темное небо взлетела ракета. Разведчиков услышали. И они тоже услышали. Прежде чем все вокруг озарилось мертвящим светом, разведчики мгновенно залегли, едва только послышался щелчок ракетного пистолета. Он прозвучал, как команда: «Ложись и замри!» И они покорно легли в ледяную ванну-ловушку. Где-то позади них и рядом с ними залегли остальные бойцы.

Уже погружаясь в эту ледяную ванну, Громов успел увидеть то, что ему, как командиру, хотелось увидеть, и он мгновенно оценил обстановку, Предназначенная для того, чтобы обнаружить «противника», если он только не почудился, если он не обман слуха, ракета прежде всего обнаружила того, кто ее метнул в небо. Громов отчетливо, как на экране, увидел справа от себя человека в плащ-накидке с капюшоном, а за спиной человека, еще не опустившего руку с ракетницей, силуэт бронетранспортера.

«Своих» здесь не могло быть. Это Громов знал точно. Значит, это оборона «противника». И то, что у «противника» сплошной обороны здесь нет, — это Громов тоже знал. Не зря же он шел сюда таким сложным путем, сделав большой крюк. Итак: «противник» справа. Если взять чуть-чуть левее — пройдем. А сейчас одна задача — лежать неподвижно и тихо, пока «противник» успокоится. Ну что ж, будем лежать. Вот только вода... Впрочем, ледяная ванна для него в общем пустяк, одна из неприятных сторон его профессии. И только. Одна из тех неприятностей, которые откровенно обещаны людям, избравшим себе эту профессию. Ведь в уставе так и записано, что «военнослужащий обязан... стойко переносить, все тяготы и лишения военной службы». Так и сказано, без обиняков: тяготы и лишения. Ах, сколько их еще будет! Ну и пусть будут. Он все готов перенести ради победы, потому что ради нее, только ради нее, живет, по убеждению Геннадия, настоящий военный человек. Он живет для боя, а в бою, пусть он будет даже таким мгновенным, как вспышка молнии, для Геннадия существуют только две возможности: победить или умереть. Можно, правда, умерев, победить. Можно. Но жить побежденным — нельзя.

Во всяком случае, для себя Геннадий считает это невозможным. Значит, учись всему, что нужно тебе для победы, значит, умей перенести все, что приблизит тебя к ней. Недаром же говорят: «Терпи, казак, атаманом будешь». Терпи, лейтенант Громов.

Так или примерно так думал Геннадий Громов, попав в скверную, холодную, как смерть, ловушку. Рядом с ним лежит неподвижно, почти не дыша, Сергей Бражников. Он испытывает сейчас то же самое, что и лейтенант. Ему так же холодно и так же неприятно.

А вот думает Бражников все же несколько по-иному:

«Конечно, это не умно, что мы попались в такую дурацкую ловушку. Но раз уж так влипли — терпи. Раз для дела нужно — терпи. Терпение и труд все перетрут. С этим не поспоришь — верно сказано». Сергей глубоко убежден, что жить — это значит трудиться. И военная служба для Сергея — тоже труд. «А труд — это всегда трудно. Трудишься — преодолеваешь трудности. А как же иначе — бездельнику и преодолевать нечего.

Скверно, конечно, что промок. Когда еще обсушимся. Но мне не привыкать. В шахте, бывало, не так еще промокнешь». Шахта... Старые друзья до сих пор удивляются тому, что Сергей стал шахтером-проходчиком. До этого у него была хорошая специальность. Разве плохо быть кузнецом? Что вы! Сергей всей душой любил кузнечное дело, а вот понадобилось — бросил, взялся за более трудное. И главное — не неволили его, даже, наоборот, отговаривали вроде. Точнее — предупредили. В комитете комсомола представитель из Донбасса так и сказал: «Подумай, Бражников, и не торопись с решением. Проходчик — это не обычный рабочий. Это — рабочий самой высокой квалификации, он должен быть и каменщиком, и слесарем, должен хорошо владеть своим основным инструментом — отбойным молотком, электробуром. Но главное — проходчик должен быть человеком особого характера: смелым, находчивым, изобретательным. Сможешь, Бражников?» «Постараюсь», — ответил тогда Сергей. И он действительно постарался — стал таким, каким нужно было для дела. И характер у него проявился шахтерский: ни за что не отступать, ни за что не сдаваться. А ведь были трудности. И какие еще трудности...

...Да хотя бы взять тот случай, когда из большой трещины, неожиданно возникшей в кровле, хлынул поток воды. Люди промокли за несколько секунд. А тут, на беду, перестали работать насосы — сгорели оба мотора. И один парнишка, неплохой и не трус как будто, сказал: «Ну вот, работать нельзя. Подождем, пока починят моторы». Свет пяти шахтерских ламп одновременно ударил в лицо говорившему. Тот зажмурился и невольно отступил на шаг. Все ждали, что скажет бригадир. И Сергей сказал: «Помните, как в песне поется: «Приказ — голов не вешать, а глядеть вперед». Сдаваться не будем. Сделаем волокушу, откачаем воду ведрами, касками, а задание выполним». И выполнили. Не сдались. Не отступили.

Говорят, от хороших мыслей теплей становится. И верно. На душе у Сергея потеплело, когда вспомнил он свою бригаду, своих донбасских друзей... А тело — оно, черт побери, коченеет от холода, нестерпимо ноют кости. «Но все равно — не сдадимся, не отступим. Все равно выполним задание».