— Понятно, — сказал Сергей. — Подрастешь — научишься. — И протянул руку, чтобы погладить мальчика.

Овчарка сердито заворчала и угрожающе щелкнула зубами. Мол, разговаривать — разговаривайте, это дело ваше, человечье, но руками не размахивать, не то оттяпаю...

Сергею волей-неволей пришлось отказаться от своего доброго намерения.

— Ох и злюка, — сказал он. — Как таких земля держит!

Мальчуган, кажется, понял, что солдат недоволен его собакой. Он вдруг обхватил обеими ручонками хищную морду овчарки и прижал ее к себе. Смотрите, мол, как я ее люблю.

— Ладно, ладно, — согласился Сергей. — Верю, что она у тебя хорошая.

На голос Сергея выглянула на мгновение из дому молодая женщина с такими же черными, как у мальчугана, глазами и, одарив солдата ослепительно белозубой улыбкой, скрылась. И тотчас вышел за ворота высокий, горбоносый старик в мохнатой чабанской шапке, в накинутой на плечи овчинной шубе.

— Привет дорогому гостю, — сказал старик и протянул Сергею руку.

— А я не в гости, папаша, — ответил Сергей. — Я мимо иду.

— Эх, — вздохнул старик. — Всему вас учат, а вот одному не научили...

Сергей уже понял, что допустил какую-то ошибку. Но какую? Плохо, когда не знаешь местных обычаев.

— Я по делам иду, — поправился Сергей. — Выполняю срочный приказ.

— Да, да, понимаю, приказ, — подтвердил старик.

— Да вот невольно остановился, — улыбаясь, сказал Сергей. — Мальчишка у вас очень славный.

— Хорош, — сказал старик. — Внук. Умница. Очень вашего брата солдата любит. Три дня, как военное учение идет, солдаты идут, танки идут, а он у ворот стоит — честь отдает. Никак в дом не затянешь. Беда.

— Почему же беда? — возразил Сергей. — Ему же интересно. А как его зовут?

— Ватутин.

— Как? — удивился Сергей.

— Ватутин, — повторил старик. — Когда Киев освобождали, мой сын, отец этого мальчика, был солдатом у Ватутина. Большой был генерал товарищ Ватутин, хороший человек. Дай бог, чтоб мой внук вырос таким человеком. Я своим умом так думаю! раз у мальчика такое хорошее имя — сам он не захочет быть плохим. Стыдно ему будет. Верно я говорю?

— Верно, папаша.

— А как тебя зовут?

— Сергей.

— Тоже хорошее имя, — вежливо похвалил старик.

— Обычное, — усмехнулся Сергей. — Можно у вас попросить водички, папаша?

— Нет, — нахмурившись, сказал старик, — воды я тебе не дам.

Сергей пожал плечами:

— Воля ваша, отец.

— Нет, не моя это воля, — возразил старик. — У нас в Грузии обычай такой: гостю вино подносят, а не воду.

— А вы разве грузин? — спросил Сергей.

— Армянин. Но что из этого? Я всю жизнь живу на грузинской земле, и грузинский обычай — мой обычай. Заходи в дом, Сергей. Выпьешь стаканчик молодого вина, маджари, надолго жажду утолишь.

— Спасибо, папаша. Только нельзя мне сейчас пить вино.

— Не понимаю, — развел руками старик. — Очень я уважаю нашу армию, а этого не понимаю. Почему солдату нельзя стакан вина выпить. Какой в этом грех?

— На службе нельзя, — сказал Сергей. — А в другое время — пожалуйста. Вот будет у меня свободное время, зайду к вам. Посидим, поговорим, по стаканчику вина выпьем. Этому никто не препятствует.

— А ты придешь?

— Отчего же. Как-нибудь зайду. С удовольствием, — обещал Сергей.

— Рад буду, — сказал старик. — Гость для нас — счастье. Раньше правильно говорили: гость от бога. И тебе хорошо будет. Родной дом далеко, родные далеко. Но мы не чужие...

Старик нагнулся к маленькому Ватутину и что-то сказал ему по-армянски. Тот стремглав бросился в дом и вскоре вернулся с кружкой молока и тонкой, еще теплой лепешкой.

— Угощайся. Это, конечно, не вино, но и не вода. Не так мне обидно будет. А сам я, дорогой, сроду не пил никакого молока, кроме материнского, — сказал старик и рассмеялся. Но в смехе этом Сергей ничего обидного для себя не почувствовал. «Конечно, старику смешно, что такой здоровый детина боится выпить стакан вина. Но коли смешно ему, пусть себе смеется!» Сергей с удовольствием съел изумительно вкусную лепешку, запил ее молоком и, поблагодарив радушного горца, зашагал своей дорогой.

«Вот и нашел я себе в этих горах друзей и дружеский дом. Кто это сказал, что тут каменная пустыня? Никто этого не говорил. Это я сам так думал нынче утром. Каменная пустыня! Чепуха! Пустыня — это когда нет человека. А там, где человек, там жизнь. Какая же здесь пустыня, раз живут здесь такие добрые, хорошие люди».

Большая клубная автомашина-вагон стояла не в капонире, как положено на серьезных учениях, исключающих всякую условность, а на открытом месте и даже ни чуточки не замаскированной. Кто-то вырыл перед машиной неглубокую щель, но сделано это было явно для отвода глаз. Укрыться в таком окопе мог бы, пожалуй, только заяц. Да и то с трудом, «Беззаботно живут. По-птичьи!» — подумал Сергей и постучался в дверь вагона.

— Да, войдите!

Старший лейтенант Гришин, временно исполняющий обязанности начальника клуба, выслушал Бражникова, не поднимаясь с откидной койки.

— Ладно, — сказал Гришин. — Можете передать лейтенанту, что все будет исполнено. Да ты садись, Бражников, отдохни. Чаю хочешь? В термосе еще горячий.

— Спасибо, но...

— НУ, как хочешь. Тогда хоть леденцов попробуй. Бери, бери, не стесняйся. Я, брат, массовик, человек простой, не солдафон какой-нибудь. Сам этих чинодралов терпеть не могу. Да не всем это нравится. Вот и мыкаюсь поэтому второй год с места на место — временно исполняющий обязанности. Бери, бери еще, у меня этих леденцов два кило.

— Спасибо, товарищ старший лейтенант, но я к сладкому не привык.

Сергею не понравились слова начальника клуба. «Чем-то нехорошим от них попахивает, А чем? Черт его разберет. Массовик. Говорит, что солдата уважает. А какое же это уважение: солдат стоит перед ним навытяжку, а он себе развалился на койке».

И невольно подумалось Сергею: «Чего, чего, а такого лейтенант Громов себе не позволит. Никогда».

— К сладкому, говоришь, не привык?

— Так точно, товарищ старший лейтенант.

— Ишь как тебя вымуштровали, — рассмеялся Гришин. — Ну, ладно. Давай лучше подумаем, чем тебя угостить, раз ты к сладкому не привык. Папирос у меня нет — я не курю. Ты тоже не куришь? Ну вот и славно.

— А мне ничего не нужно, товарищ старший лейтенант, — сказал Сергей. — Вот если газетку свежую.

— Бери, бери, — обрадовался Гришин. — Все бери, пожалуйста. Я уже просмотрел. Вот вчера в «Комсомолке» фельетончик был. Жуткий. Читал? Прочитай обязательно. Потрясающая комедия и трагедия нравов...

— Прочитаю, товарищ старший лейтенант. Разрешите идти?

— Да что ты так торопишься? Погоди, дельце у меня к тебе небольшое есть. Я, видишь ли, задумал у себя в клубе спектакль поставить. Меня с этой стороны в полку еще не знают. А я, брат, режиссер. И не так себе, а настоящий. Можешь мне поверить. Ты мне помоги, Бражников.

— А чем я могу вам помочь? — удивился Сергей. — Ну, мебель переставить на сцене или декорации. Это можно...

— Да нет. Таких помощников у меня целый полк. Тут дело более тонкое. Я, видишь ли, пьесу достал интереснейшую. Захватывающая современная драма в трех действиях. Оформление требуется самое простое. Обстановка комнатная. А это, знаешь, для клубного спектакля большой плюс. Но есть и минус. В пьесе пять мужских ролей и шесть женских. Попробуй поставить такую пьесу в армии, где в основном мужчины без женщин.

— Почему же без женщин? — улыбнулся Сергей. — У нас в гарнизоне...

— Да что у нас в гарнизоне, — поморщился Гришин. — Я, понимаешь, особое что-то ищу. И необычайное. Послушай, Бражников. Ты ведь ходишь во Дворец Текстильщиков. А там много красивых и способных девчонок. Одну я даже для главной роли приметил. Я видел, ты с ней танцевал. Очень поэтичная особа. Ты бы привел ее к нам в драмкружок. Я ей главную роль поручу. Самую что ни на есть выигрышную.