Спал Климка крепко, ничего не чувствовал — ни рева заводского гудка в полночь, не видел зарева на небе от домны. Не заметил, как рыжий огонек выпрыгнул на яме, попрыгал-попрыгал и исчез… Опять выпрыгнул и не потух, а продолжал плясать, как разыгравшийся не в меру котенок.
Поодаль выпрыгнул другой, качнулся к первому, они лизнули друг друга и слились в один общий огонь. В других местах ямы появились огни, закивали, зашипели. Осмелели они и тянулись ближе к Климке. Один подскочил совсем рядом. Было похоже, что в яму собрались белки со всего леса и устроили пляс. И было жарко от этого пляса. Климке чудилось, что вокруг него белки с большими пушистыми хвостами. Много-много белок, прыгают они вокруг него, опахивают его хвостами, и жарко ему от этих хвостов, пышут они. Интересно Климке смотреть на белок, чудно, притаился он, только все ближе беличьи хвосты и жарчей от них.
Совсем близко подступили белки, и Климке стало невтерпеж от них, заметался он, взмахнул руками, хотел разогнать белок и проснулся.
Вся яма была в жарких прыгающих огнях, посредине большой пылающий сноп. Схватил Климка лопату и давай кидать землю.
Кидает, а огни не потухают, будто не землю он кидает, а горючую смолу, сухие опилки.
Кидает, в руках уже боль, на спине пот, на лбу капли, в висках шум. В голове одно — борись, борись, а то сгорит, нечем будет платить за Борца заводу, корову придется продать. Сгорит уголь, и завод порвет договор, тогда пропало все. Ольку придется взять из школы, сам не думай о ликвидации малограмотности. Вся жизнь уйдет в огонь, в дым.
У Климки руки работали без отдыха, без перерыва, точно не руки, а рычаги машины. Летит влажная земля, жрет ее огонь, шипит. Над ямой пар и дым. У Климки боль в груди, сухо во рту, он бросает лопату и припадает к котлу с водой. Пьет ее, мочит лицо и голову. Климке легче. Тогда он раскачивает котел и плещет водой на огонь.
Огня меньше, густой белый пар над ямой. Пар поднимается вверх, а огни вновь начинают показывать синие языки. Земля летит на них, языки прячутся, уголья начинают темнеть. Климка видит, что он поборет огонь, только бы еще простоять с полчаса, и парень стоит не полчаса, а больше, до тех пор, пока не гаснут все огни, когда земля покрывает всю яму.
Тогда Климка бежит к Каменке и, не снимая одежды, бросается в холодную воду. От воды гаснет в Климке жар, и он опять к яме. А там враждебные злые огни вновь начинают пробиваться красными тонкими листьями, как всходы.
Климка нещадно забрасывает землей эти ядовитые всходы, он накидывает земли толстый слой и падает на траву: у него нет сил.
На небе утренняя заря, горы розовые, сосны медные, и над Каменкой зыбкий туман.
В Петрокаменском гудит завод, скликает утреннюю смену. Климка слышит гудок, встает и опять кидает землю.
«Теперь им ни за что не пробиться», — это ясно для Климки, и он ложится, но третий заводской гудок опять поднимает парня.
Выкатилось солнце, у Климки нет сил, ему не поднять пустой лопаты, и он лежит на росистой траве. Он засыпает. Теперь ему не мешают жаркие белки, он чувствует прохладу, ветер, он едет, нет, он не едет, а падает камнем в бездну, в черную и пустую бездну, где не за что ухватиться. Кругом хлопья пустой темноты, и страшно лететь. Ищет Климка что-нибудь твердое и чувствует, что ему подают руку, полет прекращается.
Климка слышит знакомый голос.
— Вставай, в яме огонь показался, — это говорит Олька. Она давно уже пришла, а теперь полдень. Она следила за ямой.
Климка улыбается и берется за лопату:
— Огонь — это ерунда, мы его сейчас прихлопнем, ночью у меня горела вся яма, насилу справился, — и храбрый огонек умирает под комьями влажной земли.
Климка ставит лопату.
— К вечеру уголь дойдет, будем доставать, кулей двести будет. Поесть принесла? Я жрать хочу.
— Вон молоко и ватрушки, ночью пекли.
И Климка припадает губами к звонкому бидончику из белой жести.
Дед Стратон после падения совсем обессилел.
Он сказал раз Климке:
— Не надейся на меня, я больше тебе не помощник.
Климка и сам видел, что придется ему одному жечь уголь, бороться со злыми огнями, которые ждут, когда он обессилеет, захочет спать, и норовят сожрать уголь и вместе с ним все Климкино счастье, всю его жизнь.
Первого сентября кончился договор с заводом, надо было заключать новый.
— Будем? — спросил Климка в конторе.
— Будем.
— Глянется мой уголь?
— Ничего. Мастер Буланов говорит, что лучше, пожалуй, всех доводишь ты его. Многие не доводят, привозят с древесиной.
И Климка подписал новый договор, ему накинули пятачок на каждый куль.
Пришел он домой, разложил договор на столе.
— Кто теперь будет помогать мне?
— Я не помощник, — прохрипел Стратон. — Я, видно, за твоим отцом отправлюсь. Парень, поставь отцу на могиле крест, это моя тебе последняя воля.
— Ладно, — пробурчал Климка. — Ольку отрывать от школы жалко, да и не справиться ей, пилу не сможет дергать: сосны толстые. Мамка, ты как?
— Пойду. В контору другую возьмут, безработных женщин много.
Климка с матерью поселились в шалаше возле угольных ям.
— К первому снегу поеду на отцову могилу, — говорил он.
— Поезжай, поезжай, крест здесь сделай, — хрипел дед.
— Крест там сделаю, зачем его везти за пятьдесят верст?
— Здесь, здесь и освяти его, окропи святой водой.
А Климка давно уже условился с Олькой, что поставит на отцовской могиле не крест, а просто камень и напишет на нем… Не придумали еще ребята слов, которые напишут, ну да придумают. Олька в школе зачислилась в пионерки, и она согласна с Климкой, что надо отцу поставить просто камень.
Ночью ребята шептались:
— Оль, Олька, как же быть, дед без креста не пустит нас, заставит взять.
— И возьмем, и освятим, только не поставим… Скажем, что поставили, а выбросим или отдадим кому-нибудь.
На том и уговорились.
Сделал столяр отцу большой березовый крест и выжег на нем слова:
Здесь покоится тело раба божия
Матвея Стратоновича Кустова,
убитого на поле брани
в 1920 году от Рождества
Господа Нашего Иисуса Христа.
Да почиет прах его в мире.
Носили этот крест мать и Стратон в церковь на освящение. Климка не пошел, он сказал, что много дел с ямой. Олька убежала в школу и вернулась поздно, когда крест уже был освящен и унесен домой.
По первому санному пути поехали Климка и Олька к отцу на могилу. Мать осталась дома, дедушка Стратон вовсе захирел, за ним нужен был уход. Крест лежал в санях под соломой.
— Выбросим его? — спрашивала Олька.
— Найдут, пойдет слух, узнает дед… дальше отъедем, тогда…
— Я вот что думаю: поставим крест на могиле, пусть будет он от дедушки, а от нас и от мамани камень, — придумала Олька.
На братской могиле лежал большой камень-валун, и на нем высечено:
Борцам,
погибшим за пролетарскую революцию
и свободу трудящихся,
от рабочих масс Урала.
Ребята нашли подходящий камень, за три рубля каменотес из соседней деревни высек на нем слова:
Матвею Кустову,
убитому колчацкими бандитами,
от его детей и жены.
И камень этот поставили рядом с валуном, а крест в стороне, и на нем еще приписали:
Крест от дедушки Стратона.
Приехали ребята домой. Встретила их мать шепотом:
— Дедушка при смерти, тише входите.
Вошли тихо, но дед почуял и позвал обоих к себе:
— Поставили?
— Поставили.