Стоя в ошеломлении, он нашел время возблагодарить судьбу за то, что чудовище промазало по цели. Потом Гарри осознал, что, конечно же, огненная частица предназначалась не ему. Он повернулся, крича Мерзавчику, но и движение, и предупреждение были медленными — слишком медленными, как будто воздух вокруг него стал густым словно смола.

Гарри смотрел на Мерзавчика, стоящего в дюжине ярдов от него, смотрящего теми же глазами, залитыми в смолу, бессильного сделать что-либо, когда частица белого огня приблизилась к нему и ударила в горло. Мерзавчик медленно поднял свободную руку, чтобы смахнуть ее, но прежде, чем его рука успела дотянуться до нее, частица взорвалась, и две яркие линии огня побежали по шее, одна двинулась налево, а другая направо, и полностью обхватили ее, снова встретившись на адамовом яблоке.

На мгновение воздух вокруг головы Мерзавчика вспыхнул, дрожа и мерцая, как волна тепла над выжженной землей. Но прежде чем Мерзавчик смог произнести хоть слово, появилась оболочка пламени и поглотила его лицо. Его голова была объята пламенем от адамова яблока до проплешины, которую он вечно расчесывал. И тогда Мерзавчик начал кричать. Жуткие гортанные крики, как будто столовое серебро спустили в измельчитель отходов.

Время продолжало раскручиваться в том же ленивом ритме, заставляя Гарри наблюдать, как жар поглощает плоть его партнера. Кожа Мерзавчика все краснела и краснела в пламени, блестящие капли жира проступали из пор и вспыхивали, скатываясь по его лицу. Гарри начал поднимать руки, чтобы снять пиджак — его разум был достаточно ясен, чтобы понять — он все еще может погасить пламя, прежде чем оно нанесёт реальный вред. Но когда Гарри заставил себя пошевелился, чудовище схватило его за плечо, развернуло и подтянуло к себе. Стоя лицом к лицу с гнусным существом Гарри наблюдал, как существо протянуло свою тлеющую руку и обхватило Гарри ладонью чуть ниже подбородка.

— Плюнь, — произнесло существо, его голос соответствовал его уродливой форме.

Гарри ничего не сделал в ответ.

— Слюна или кровь, — предупредило чудовище.

— Легко, — произнес Гарри.

Гарри не знал, зачем этой твари что-то от него нужно, и ему особенно не нравилась идея о том, что существо завладеет частью него, но предложенная альтернатива была явно хуже. Он приложил все усилия, чтобы собрать как можно больше слюны, но пожертвование, брошенное в руку чудовища, было скромным. Благодаря адреналину рот Гарри пересох, как куча костей отбеленных солнцем.

— Еще, — потребовало чудовище.

На этот раз Гарри напрягся и извлек спелые хорошие сгустки влаги из каждого закоулка своего горла и рта, собрал их вместе, скатал и со смаком плюнул в ладонь чудовища. Это была хорошая работа — никаких сомнений. Судя по грубой безгубой улыбке на его лице, чудовище было вполне удовлетворено.

— Смотри, — сказало оно.

После этого он обхватил рукой, в которую плюнул Гарри, свой эрегированный орган.

— Смотреть? — Спросил Гарри, глядя вниз с отвращением.

— Нет! — приказало существо. — На него. Ты и я. Смотрим на него. Пока чудовище произносило эти слова, оно начало обрабатывать свой жезл продолжительными, неторопливыми движениями. Его свободная рука все еще лежала на плече Гарри, и с непреодолимой силой он повернул Гарри обратно к своему напарнику.

Гарри был потрясен, увидев, что ущерб, нанесенный за несколько секунд, пока Гарри отводил свой взгляд, преобразил Мерзавчика до неузнаваемости: его волосы полностью сгорели, его обнаженная голова превратилась в пузырящийся красно-черный шар; его глаза были практически закрыты набухшей от жары плотью, а нижняя челюсть отвисла, горящий язык торчал наружу, словно обвиняющий перст.

Гарри дернулся, но рука на плече удержала его. Он попытался закрыть глаза, чтобы не видеть этот ужас, но существо, хотя и стояло позади Гарри, каким-то образом знало, что он не подчиняется его приказам. Чудовище вонзило большой палец в напряженную мышцу плеча Гарри, погружаясь в нее с легкостью человека, продавливающего большим пальцем переспелую грушу.

— Открой! — потребовало чудовище.

Гарии сделал, как ему было велено. Покрытое волдырями лицо Мерзавчика начало чернеть, вздутая кожа растрескивалась и скручивалась, оголяя мышцы.

— Господи помилуй меня, Мерзавчик. Господи гребаный помилуй меня.

— О! — прохрипело чудовище. — Ах ты брехатая шлюха!

Без предупреждения чудовище разрядилось. Потом оно содрогаясь вздохнуло и снова повернуло Гарри к себе лицом, казалось, два светящихся булавочных острия его глаз пронзили голову Гарри и поскребли затылок изнутри.

— Держись подальше от Треугольника, — сказало оно. — Понятно?

— Да.

— Повтори.

— Я понял.

— Не это. Другое. Повтори, что говорил раньше.

Гарри стиснул зубы. Существовала точка невозврата, когда его жажда борьбы пересилит стремление к бегству — и он стремительно приближался к ней.

— Повтори. Это, — потребовало чудовище.

— Господи помилуй меня, — прошептал Гарри сквозь стиснутые зубы.

— Нет. Я хочу сохранить это на будущее. Что-то такое хорошенькое, чем можно полакомиться.

Гарри постарался привнести в голос интонации, чтобы мольба звучала проникновеннее, что, как оказалось, было не так уж и сложно.

— О́тче наш. Помилуй меня.

Гарри проснулся около полудня, звук криков его партнера был ближе, чем его пропитанные алкоголем воспоминания о прошлой ночи празднования дня рождения. Улицы снаружи его комнаты были приятно тихи. Все, что он слышал, это колокол, призывающий тех, кто еще сохранил верность воскресной мессе. Он заказал в номер кофе и сок, которые принесли, пока он принимал душ. Воздух уже пропитался влагой, и к тому времени как он вытерся насухо, его тело уже начало покрываться свежей испариной.

Потягивая кофе, крепкий и сладкий, он смотрел на людей, снующих по улице взад и вперед, двумя этажами ниже. Спешила только парочка туристов, рассматривающих карту, все остальные шли по своим делам в расслабленном, благодушном темпе, маршируя в ногу с предстоящим длинным жарким днем и не менее длинной и жаркой ночью, которая наверняка последует.

Зазвонил телефон. Гарри поднял трубку.

— Ты проверяешь меня, Норма? — просил он, стараясь изо всех сил говорить мирно.

— И верно, детектив, — ответила Норма. И нет. Какая мне от этого польза, не так ли? Ты слишком хороший лжец, Гарри Д'Амур.

— Ты научила меня всему, что я знаю.

— Поосторожнее. Как отпраздновал день рождения?

— Напился…

— Ха, удивил.

— …и ностальгировал о прошлом.

— О, Господи, Гарри. Что я тебе говорила насчет того, чтобы оставить это дерьмо в покое?

— Я не приглашал эти мысли посетить мою голову.

Норма издала невеселый смешок. — Дорогой, мы оба знаем, что ты родился с выбитым приглашением на лбу.

Гарри поморщился.

— Все, что я могу — это повторить уже сказанное, — продолжила Норма. — Что сделано, то сделано. Как хорошее, так и плохое. Так что примирись с этим, или оно проглотит тебя целиком.

— Норма, я хочу сделать то, зачем приехал сюда, а потом убраться из этого проклятого города.

— Гарри…

Но он уже повесил трубку.

Норма поджала губки и повесила трубку. Она знала, чего ожидать от Гарри Д'Амура, но это не означало, что она привыкла к его мрачному, замученному облику. Да, Инакость могла найти Гарри, куда бы он ни отправился, но с этим можно было что-то поделать — предпринять меры при наличии такой "предрасположенности". Однако, Гарри Д'Амур никогда не прибегал к этим мерам, потому что, Норма знала, Гарри Д'Амур любил свою работу. Что более важно, он был чертовски хорош в своем деле, и пока это было так, Норма прощала ему его проступки.

Норма Пейн[12], черная, слепая и признавшаяся, что ей шестьдесят три (хотя вероятнее всего была ближе к восьмидесяти или даже больше), сидела в своем любимом кресле у окна в своей квартире на пятнадцатом этаже. Именно на этом месте она проводила двенадцать часов в день в течение последних сорока лет, разговаривая с мертвыми. Это была услуга, которую она предлагала недавно усопшим, которые, по опыту Нормы, часто чувствовали себя потерянными, сбитыми с толку и напуганными. Она видела умерших мысленным взором еще с младенчества.