* * *
— О́тче наш. Как же я ненавижу это захолустье, — сказала Лана. Она с отвращением оглядела пейзаж — холм, поросший деревьями и кустарниками черного цвета. Трава, где она вообще росла, была белой, а грязь, в которой она росла, была еще чернее, чем узловатые ветви деревьев.
Гарри внезапно остановился и насторожился, навострив уши. Группа замолчала, пытаясь различить звуки, встревожившие Гарри.
— Это что, крики? — спросил Кэз.
— Мы в Аду, — заметила Лана.
Призывая своих попутчиков по аду к тишине, Гарри поднял руку вверх, а затем начал взбираться по ближайшему склону. Добравшись до вершины, он был поражен открывшимся на горизонте зрелищем.
— Иисусе, — пробормотал он. — Такой… огромный.
— Чё там у тебя? — спросила Лана, взбираясь следом за ним. — Ух ты… это…
— Туман? — спросил Дейл, заканчивая вопрос за Лану. — В Аду?
— Он движется, — сказал Кэз, едва его голова показалась над склоном, открывшееся зрелище заставило его замереть на месте. — И быстро.
— Куда движется-то? — спросила Лана.
— Никуда. Посмотри, — ответил Гарри.
Город, окутанный туманом, выглядел необозримым, его здания были гораздо более элегантными и величественными, чем ожидал Гарри. Со всеми его куполами из белесого камня и площадями с колоннами — это явно был адский Рим. Город был возведен на многочисленных холмах, почти две трети которых полого поднимались вверх, демонстрируя ярус за ярусом безупречных строений. Деревья были аккуратно рассажены так, чтобы их суковатая темнота контрастно выступала на фоне полированной красоты зданий, вокруг которых они росли. Однако, даже самые скромные здания на склоне затмевали эти деревья. Без сомнения, архитектор города был очень прозорлив. Ничто в Риме, даже ни в одном из величайших городов мира, не могло сравниться с воплощенным здесь великолепием.
Сами размеры некоторых уже обеспечивали им значительность: здания высотой в пятьдесят этажей, фасады которых не были обезображены ни единым окном. Там были и статуи, чьи головы и плечи возвышались даже над самыми высокими зданиями. Если статуи в Риме были превосходно и точно выполненными подобиями христианских икон и людей, правящих городом, то здесь статуи представляли собой головоломки. В некоторых можно было признать лишь смутно различимых гуманоидов; другие, казалось, застыли в размытости движения: каменная фотография неизвестного существа, охваченного экстазом, или агонией, или и тем, и другим.
И повсюду непринужденно нарушались законы физики: огромное здание удерживалось в воздухе на высоте ста, или более, футов двумя крутыми пролетами ступеней спереди и сзади; трио пирамид, их поверхности покрывали искусные гравировки, были построены так, что создавалось впечатление, будто их зацепило сейсмическим толчком, подбросившим две из них в воздух, а третья поддерживала их лишь на самых тонких частях: угол — на угол, грань — на грань.
И среди всего этого клубился недвижимый зеленоватый туман, укоренившийся в обширных трущобах в канаве, проходившей прямо перед городом. Туман отбрасывал свой зеленоватый отлив на полосу зданий, начиная с монолитных сооружений вблизи вершины до высоких стен, обозначавших пределы собственно города, и стелился, застыв в неподвижности, над частью общей массы палаток, грубых лачуг и животных, образовывающих хаотичную кайму вокруг городской черты. Именно это место, эти огромные трущобы, служило источником криков. Этот причудливый туман словно остановился на этом месте, и было очевидно, что те, кто не смог выбраться из его дымки, испытывали страшные мучения.
— У кого самые лучшие глаза? — спросил Гарри. — Мои не очень. Я там только вижу размытые фигуры, движущихся людей.
— Повезло тебе с глазами, — ответил Кэз.
— Что происходит?
— Они, блин, рехнулись или что-то в этом роде, — сказала Лана.
— Они бегают вокруг, — Кэз покачал головой, — и бьются головами о стены. И, о Боже, там парень… о Господи Иисусе Христе….
— Они — люди?
— Некоторые из них, — ответил Дэйл. — По мне, большинство из них смахивают на демонов.
— Ага, — сказала Лана. — И человеческие существа не могут издавать такие звуки.
И это было правдой. Какофония, продолжавшая становиться только громче, представляла собой тошнотворный гвалт — омерзительная смесь шумов, которые не под силу исторгнуть человеческими легкими и горлом. Предсмертные вопли смешивались с шумами, похожими на звук двигателя или машины на последней стадии самоуничтожения, шестеренки измельчались, моторы визжали, разваливаясь на части.
— Это больше похоже на правду, — сказал Гарри. — А то Ад уже начал меня разочаровывать.
— Не говори так, мужик, — сказал Кэз. — У нас и так предостаточно хреновых ощущений. Или… Ну не знаю, тебе еще мало. Он посмотрел на Гарри, который щурился, пытаясь лучше разглядеть происходящее. — Тебе не терпится спуститься туда, да?
— Я просто хочу покончить с этим делом, Кэз.
— Уверен, что это все?
— А что еще может быть? — сказал Гарри, не отрывая глаз от зрелища.
— Перестань пялиться на эти кровавые бесчинства хотя бы на две гребаные секунды, Гарольд. Это же я. Кэз. Ты ведь знаешь, что я следую за тобой по пятам в этот дурдом, несмотря ни на что, так? Я здесь, чтобы вытащить Норму, вместе, и я не уйду без нее. Но мне нужно, чтобы ты прямо сейчас посмотрел мне в глаза и сказал правду. И не ради меня. Ради себя.
Гарри повернулся лицом к своему другу и произнес одно вызывающее: — Что?
— Ты наслаждаешься всем этим? — спросил Кэз.
Лицо Гарри осунулось. Через мгновение он открыл было рот, чтобы ответить. Именно тогда Лана закричала: — Я не вынесу этого!
Кэз и Гарри повернулись и увидели, как Лана опустилась на землю, скрестив руки над головой, словно пытаясь силой удержать свой рассудок. Кэз опустился на корточки рядом с ней.
— Все в порядке, — сказал Кэз. — С нами все будет хорошо.
— Как ты можешь так говорить? Посмотри на них! Посмотри, что это место делает с ними. И они живут здесь! У нас нет ни единого шанса.
Гарри присел на длинную белую траву в ярде от них, не обращая внимания на умиротворяющие соболезнования Кэза, и вновь обратил свое внимание на хаос в Преисподней. Гарри ничего не знал о несчастных существах, чьи крики возносились к небесам и, скорее всего, оставались неуслышанными; возможно, они заслужили муки, которые на них обрушились. Возможно нет. Так или иначе, их мольбы ввели его в непрошеное измененное состояние и перемешались с остальными раздражителями, осаждавшими его чувства — пронзительная вонь серы и горящей плоти, татуировки, отбивающие дикий рефрен по его телу и снова возвращающие его в ту, всегда словно вчерашнюю, ночь. Даже сейчас он мог слышать голос демона в своей голове, произносящий бесконечно далеко:
Плюнь. Гарри услышал, как это слово мечется внутри его черепной коробки. Как бы он хотел поступить в ту ночь по-другому. И тогда, возможно, он смог бы избавиться от ощущения, что сейчас находится именно там, где его место — там, где оно всегда было — в аду.
— О чем задумался? Голос Дейла прорезал его мысли, словно нож. Его слова были якорем, обернутым невинностью.
— Я пытаюсь понять, как мы дополняем друг друга, — сказал Гарри. — Почему мы здесь.
Дэйл рассмеялся. — У тебя нет ни единой идеи, не так ли?
— Нет. А у тебя?
— Ах. Это серьезный вопрос, да?
— Ты уже знаешь ответ.
— Конечно знаю.
Не поделишься ли со мной секретом?
— Легко: смотреть — не то же самое, что видеть.
Гарри улыбнулся. — Какого черта это значит?
— Я слышал это во сне.
Видимо, Дейл решил, что на этом разговор подошел к концу, потому что, не произнеся больше ни слова, он чмокнул Гарри в макушку и побрел прочь. Тем временем Кэз каким-то образом уговорил Лану подняться на ноги, так чтобы вид города оставался у неё за спиной.
— Я не хочу туда идти, — всхлипнула она. — И никто из вас не сможет меня заставить.
— Мы и не собираемся.