— Ну и ну! — Фат поглядел на Тая с явным раздражением, но потом вдруг смягчился: — Ладно, разберемся после! От твоей кровати до материной кровати не больше семи метров. Но надо действовать очень осторожно во время «операции». У мамаши сон очень чуткий.
Тай сказал повелительным тоном:
— А вы, господин, будете ждать наготове, только я подам знак — сразу тут как тут, ведь это дело очень опасное…
— Чего бояться? Положись на меня! — И, отпив глоток кофе, Фат добавил: — На всякий случай имей в виду вот что — знаешь дыру под лестницей? Стоит просунуть в нее руку, как вещица окажется в куче мусора, и дело с концом. Ну а сейчас мне надо топать отсюда, в условленное время буду на месте. Домой загляну только через неделю, когда тревога уляжется.
С этими словами Фат поднялся было, но задержался, видимо что-то вспомнив.
— Как мамаша отзывается обо мне в последнее время?
Тай обиженно надул губы.
— Только и знает, что нахваливает. Всем говорит, что ты в большой дружбе с иностранцами, что проводишь с ними время в ресторанах, что по-английски говоришь лучше, чем по-вьетнамски. Мамаша говорит, что, когда ты женишься, получишь плантации в Далате и виллу в Нячанге.
Фат достал зажигалку, закурил сигарету и криво усмехнулся.
— В таком случае мне не придется всем этим попользоваться. На кой дьявол мне жениться? Я вовсе не собираюсь связать себя на всю жизнь с женщиной, хотя должен признаться, женщина — это предмет первой необходимости, без нее не обойдешься.
Фат хрипло засмеялся, выпустив дым, и хотел еще что-то добавить, но Тай перебил его:
— Ладно, сейчас мне нет до всего этого дела. Главное — чтобы ты не надул меня. Тебе-то ведь надо всего лишь вынести вещицу из дому и продать.
Тай испытующе посмотрел на брата. Тот, скрестив руки на груди, глубоко затянулся, потом выпустил дым колечками, взял стакан и, глядя Таю в глаза, сказал:
— Скажите, каков голубчик! Да без меня это дело вообще не выгорит! Попробуй-ка незаметно и быстро вынести вещицу из дома! А думаешь, продать ее так просто? Ты еще мал, к тому же во всех ювелирных магазинах Дананга знают, чей ты сын. Если ты попытаешься сбыть ее сам, то только провалишь операцию. А я совсем другое дело! Я продам часы какому-нибудь иностранцу, потому что только иностранец и сможет заплатить такую сумму.
Тай, смекнув, что его позиции весьма шатки, сказал примирительно:
— Только поэтому я и беру тебя в компаньоны. Хотя одному было бы провернуть дело куда выгоднее! Но не забудь про мое условие: выручка — пополам!
Фат, взглянув на ручные часы, сделал знак бою и еще раз напомнил брату:
— Ладно, ровно в двенадцать тридцать я буду в условленном месте. Сейчас девять тридцать.
Затем достал деньги, бросил их на поднос, добавил на ходу:
— Если завалимся, то один из нас берет на себя всю вину, чтобы другому досталось наследство. Идет?
— Идет. Как договорились!
Тай тихо лежал в своей постели. Уже четверть первого, должно быть, мамаша заснула. В комнате от мягкого света ночника зеленоватый полумрак. Инкрустированная шкатулочка стоит на тумбочке по правую сторону от материнской кровати. Тай увидел, как, ложась спать, она открывала ее. Сверкающие алмазами часы редкой красоты, только что присланные из Женевы, — в форме птички, которая держит в клюве бриллиант. Они стоят не меньше двухсот тысяч пиастров! У Тая вдруг появилось ощущение, будто кто-то читает его мысли. Он осторожно оглядел комнату: небрежно задернутая гардина спускалась до самого кафельного пола, отгораживая его комнату от спальни матери. Цветы на гардине, которые обычно не привлекали его внимания, сейчас, казалось, с любопытством подглядывают за ним. Даже плюшевая занавеска, закрывавшая вход в гардеробную, тихонько колыхалась, словно за нею кто-то притаился и следит за ним. Фарфоровые чашечки, украшенные эмалью, и даже пышные цветы в вазе, казалось, подмигивают ему и советуют не терять времени даром, раз он решился на такое. На стене висит портрет знаменитой актрисы Брижит Бардо, глаза ее наполовину закрыты пышными волосами, но кажется, что и они смотрят на него с вызовом. На столе горка книг. Откуда-то раздался крик ящерицы, пробежала мышь… Все предметы вокруг словно безмолвно следят за ним, словно призывают его не мешкая приступить к делу.
Собрав всю решимость, он потихоньку приподнимается в постели, встает, с величайшей осторожностью укладывает посреди кровати две подушки и накрывает их одеялом, третья подушка остается на прежнем месте. Внимательно осмотрев это сооружение, Тай ухмыляется: «Неплохо. Вполне похоже на спящего человека… Папаша — и то ничего не заметил бы, а мать и подавно…»
Он на цыпочках делает шаг, выпрямляется и, убедившись в том, что его сандалии лежат под кроватью, на виду, крадется к портьере, за которой спит мать. Сердце его бешено колотится. Он осторожно отодвигает портьеру: мамаша спит на боку, повернувшись лицом к нему. Левая рука ее лежит поверх тонкого одеяла, но пальцы правой касаются инкрустированной шкатулочки. Тай понял, что, ложась спать, мамаша положила руку на крышку шкатулки, но, когда заснула, ее рука непроизвольно соскользнула с крышки, однако пальцы все же касаются ее. Стоит чуть дотронуться до шкатулки — и пальцы матери тут же почувствуют это прикосновение, она может проснуться. Фат ведь предупреждал, что у нее очень чуткий сон!
Портьера чуть колышется и щекочет ему лицо, цветы словно с любопытством подглядывают за ним и предостерегают: «Ничего не выйдет, иди назад! Если мать проснется — все пропало! Иди назад!..»
Тай в нерешительности замирает на месте, готовый немедленно вернуться назад. Но перед его глазами вдруг возникают стопки новеньких ассигнаций — семьдесят тысяч, восемьдесят тысяч, девяносто, сто… И еще, и еще новые стопки… Множатся цифры на новеньких блестящих банкнотах. Собрав всю свою решимость, он делает шаг вперед. Волосы матери разметались по подушке, распространяя сильный запах духов.
Он наклоняется, медленно подается вперед. Тонкие пальцы по-прежнему касаются шкатулки, они словно срослись с нею. Попробуй только тронуть шкатулку, как эти пальцы тут же почувствуют прикосновение и мать проснется, словно от звона будильника!
Несколько раз он протягивал руку и тут же отдергивал. Фат сейчас, наверное, уже успел отпереть ворота и ждет его под лестницей у двери, ведущей в кухню. Он делает над собой усилие и, протянув руку, замирает на мгновение, затем двумя пальцами осторожно сжимает шкатулочку. Тай стискивает зубы, и его пальцы не дрожат. Быстрым движением он отодвигает шкатулку в сторону. Душа у него уходит в пятки: шкатулка отделилась от тонких пальцев!
Термометр кондиционера в противоположном углу по-прежнему показывает двадцать градусов — он в этом уверен, но чувствует, что его обдало жаром и он взмок от пота. Он делает новое усилие, снова сжимает шкатулочку, стараясь держать ее строго горизонтально: от неосторожного движения часы могут сдвинуться с места и удариться о стенку шкатулки — даже такой незначительный звук может все погубить! Тай на цыпочках отходит от кровати. До чего страшно! Но пока все в порядке. В следующее мгновение он, как белка — легко и бесшумно, — перескакивает через ступеньки лестницы, прижимая к груди шкатулку. Он слышит одновременно удары собственного сердца и ритмичное тиканье часов. Часы действительно очень хороши, за них запросто дадут двести тысяч пиастров. Двенадцатая, четырнадцатая, шестнадцатая ступенька… Еще семь шагов — и он будет внизу. Раздается бой стенных часов: двенадцать часов сорок пять минут. Он с ужасом осознает, что опаздывает на целых пятнадцать минут: быть может, Фат уже не ждет его. И как раз в этот момент раздается истошный крик матери, затем наверху включается яркий свет, так что даже на лестнице рассеивается мрак. Как кошка, Тай бесшумно проскальзывает в чуланчик, где спит Тхюи с братом, сгибается так, что становится вдвое ниже, и как раз в это время слышится топот ног. Он достает из кармана фонарик, находит квадратное отверстие — оно приходится как раз над кроватью, где спят Тхюи с братом, приставляет к нему фонарик. Тай подает условный сигнал: два зеленых и три красных. Повторяет сигнал, но снаружи никто не отзывается. Черт побери! Возможно, топот ног, который он только что слышал… Ну конечно, это был Фат! Проклятье!
