II Где тысячи дерев тенистый кров, Она, в одежде легкой и парящей, И глазками, и болтовней манящей Раскинула силки; от ветерков Власы, что златом я признать готов, Рассыпались – вот ангел настоящий, В своих роскошных локонах таящий Не счесть приманок хитрых и крючков. Кто смотрит на нее, тот в западне, И так крепка та сеть ее тугая, Сколь ни стремись, а не расторгнешь петель. Гляжу, и ясно совершенно мне, Что в плен попался, не предполагая, Сколь может быть опасна добродетель. III Рак пламенел, к полудню время шло, Вздыхал зефир при благостной погоде, На море гладь, и тишь на небосводе — И там она, где солнце не пекло. Такую б небо полюбить могло, Когда меж донн кружилась в хороводе, И локоны, завитые по моде, Убора злато плотно облекло. Нептун, и Главк, и Форкий, и Фетида Из вод глядели, словно говоря: «Юпитер бы Европой пренебрег». Я – за скалой, – увы, моя планида! — Так зачарован, на нее смотря, Что сам скалою обратиться смог. IV Из Юлиевой гавани привел Меня Амор под мирты в пору зноя. На небе тишь, и море штилевое, Зефир лишь, повевающий на дол, Трепля верхушки, шелест произвел, Когда мне вдруг послышалось такое Пленительное пенье, что, покоя Лишившись, я его небесным счел. «То ангелицы, нимфы иль богини В прекрасном месте слышится напев Любви старинной», – мысль пришла украдкой. Гляжу и вижу, как в тени дерев На травах и цветах усевшись, сладко Поет моя прелестная с другими. V Ни усыпивший Аргусовы взгляды, Ни той кифары чудодейный звон, Которой встарь владыка Амфион Для стен фиванских двигал скал громады; Ни глас сирен, не знающих пощады, Что Одиссея тщетно звал в полон; И никакой иной, коль мог бы он В себе таить и бо́льшие услады, — Ничто вовеки не сравнится с гласом, Когда поет мой дивный ангелок, Листвой, цветами кудри украшая. В грудь огонек мне входит тем же часом, В очах прекрасных он берет исток, Как сто пожаров сердце мне сжигая. VI
Каталась донна в небольшом челне, Что быстро глади рассекал морские, Сидели рядом спутницы младые, Она же пела сладостно вполне. От берега на остров по волне, Затем назад, компании честны́е Встречали, словно видели впервые Ее, которой место в вышине. Я замечал, следя за ней глазами, Что люди к ней приковывали взгляды, Как будто очарованные все. И чувства пробуждались, точно пламя, Не будет в жизни большей мне отрады, Чем петь о неземной ее красе. VII Кто не поверит в сказку о дельфине, Приплывшем, слыша Ариона глас, Туда, где шел разбойничий баркас, И бывшем как слуга при господине, — Когда она нередко по пучине В челне коротком в самый тихий час Плывет и голосом чарует нас Таким, какой пристал бы лишь богине? Ей, мнится, угождает Посейдон, Затишье посылая, и буруны Не смеют подниматься за кормой. Блажен, кто внемлет, сердцем упоен, Кто удостоен милостью Фортуны Мадонны глас услышать неземной! VIII Ту песнь, что древле пел Орфей, смирив Пса Цербера и кормчего Харона, Иль ту, с которой лира Амфиона Ваяла стены семивратных Фив, Иль ту, что, Иппокрену огласив, Поют все те, на чьем челе корона Из листьев лавра, так что упоенно Внимают музы, боги, слух склонив, — Наверное, похвалит очень скупо Та дама, кто красой затмила всех, Речами и повадками своими. А я-то вознамерился на смех О ней поведать виршами худыми! Вы видите, насколько это глупо! IX Белейшие жемчужины Востока Блеснут под лалом пурпурным, живым, Раскрывшись от улыбки нешироко; Огнь под бровями черными таим, Юпитер там с Венерой ясноокой, Цвет лилии мешается с другим — Пунцовых роз, палитрой той высокой, Что не создать искусством никаким. Волос прекрасных золото витое Лоб осеняет, чудной их красе И сам Амор дивится, ослепленный. Описанному равно остальное, В ней части тела соразмерны все. Ты скажешь: ангел, видя облик донны. |
