Утирая глаза платочном, в спальне доктора встретила удрученная пани Ангелина.

– Как больная? – спросил Иоанн Санатор.

Хозяйка дома только тяжело вздохнула.

Врач прошел в спальню и повелительным жестом предложил всем удалиться. Визит его продолжался долго. Наконец Санатор приоткрыл дверь и позвал пани Ангелину и пана Вацлава.

– Сейчас мой помощник приготовит лекарство. Положение больной тяжелое… Не утомляйте ее глаза светом, задерните поплотнее гардины. Первое лекарство дайте ей после того, как она прочитает «Отче наш». Второе – после «Радуйся, дева Мария». Время от времени кладите ей на лоб вот это. – Врач протянул расстроенной пани Ангелине толстый молитвенник. – Святая книга оттянет жар от головы девушки, и, возможно, последует некоторое облегчение ее состояния…

– «Отче наш» да «Радуйся, дева Мария»? – пробормотал себе под нос пан Вацлав. – Да как же она прочитает такие длиннющие молитвы, если бедняжка даже слово выговорить не может! Да еще этакую тяжесть на голову ей навалить!

– Ш-ш! – испуганно прервала его пани Ангелина. – Тебе уж и святые молитвы и святое писание кажется бременем, а Митта только от этого и сможет выздороветь!

– Не шипи, гусыня! – огрызнулся было пан Вацлав, но тут же, поцеловав руку жене, извинился: – Я ведь не болел никогда, прости мне, если я ничего в таких делах не смыслю!

– Обед подан, панове, – объявил Юзеф, появляясь в дверях.

Добрый пан Вацлав обрадовался случаю проявить гостеприимство.

– Прошу покорно! – сказал он и, обхватив Санатора за талию, повел к столу.

Сам хозяин, расстроенный чем-то, почти ничего не ел, а только подкладывал куски в тарелки гостей, и без того полные. Из семьи Суходольских к обеду никто не притронулся. Збигнев сидел, подпершись кулаком и уставившись в одну точку. Визит Санатора его не обнадежил. Ванда то и дело смахивала с ресниц слезинки, а встревоженная пани Ангелина ежеминутно сморкалась в мокрый от слез платочек.

Точно какая-то туча нависла над этим когда-то счастливым домом.

Наконец пан Вацлав не выдержал.

– И ведь подумать – столько напастей сразу! – произнес он со вздохом. – Вокруг война… Проклятые тевтоны хозяйничают у нас в имении, не знаю даже, останется ли там что в целости… Покровитель Ордена – новоиспеченный император – тоже двинул на Гданьск свои войска… Не сегодня-завтра обложит город! Пся крев! А в доме больная, да будет милосердие божье над ней…

За окном раздался топот коней. Пан Вацлав высунулся в окно.

– А я уж думал, это Адольф! – сказал он со вздохом.

Трижды или четырежды высовывался в окно пан Суходольский, дожидаясь будущего зятя, а тот только к концу обеда вошел в столовую своей легкой, точно танцующей походкой.

– Добрый день, панство!

Лицо пана Вацлава просияло.

– Адольф! Друг милый! Наконец-то!

Куглер, поздоровавшись с хозяевами и с доктором, сразу понял, что в доме что-то неладно. Он вопросительно глянул на пана Вацлава.

– Вот вернулся, – сказал хозяин, показывая глазами на пригорюнившегося Збигнева, – и привез к нам больную паненку – тяжело хворую Митту, о которой я тебе рассказывал. Ну ладно, мы от тебя новостей ждем. Переодевайся, умывайся с дороги и прошу за стол!

Пока Куглер приводил себя в порядок, доктор, ссылаясь на ожидающих его пациентов, откланялся, скромно опустив в карман заготовленную паном Вацлавом золотую монету.

Не успел купец сесть за стол, как хозяин тут же набросился на него с расспросами:

– Новости, новости давай! Что там у нас, в Сухом доле?

Куглер, отрезав гусиную ножку, аккуратно добавил к ней тушеной капусты и только после этого со вздохом развел руками.

– Нельзя сказать, чтобы новости были хорошие, но и то слава богу, могли бы быть и похуже! Приехал я в имение как нельзя более вовремя. Всех мужиков успел перевести в лес. Уговорил их оборудовать вместительные землянки и загоны для скота… Словом, панове, что можно спасти – будет спасено!

– Слава тебе, создатель! Я у тебя, Адольф, буду в долгу до самой смерти!

– О, пане Адольф, вы уже вторично спасаете нас от разорения! – робко, с глубокой благодарностью прошептала пани Ангелина.

Налив пану Адольфу кубок вина, пан Вацлав истово чокнулся с ним:

– Сто лет тебе жизни и каждый день – счастливый!

– Виват!

Адольф Куглер поднял глаза на Ванду, но, не дождавшись от нее ни слова, перевел взгляд на Збигнева:

– Душевно рад вас видеть, пане Збигнев! Ну как, удалось вам ваше предприятие?

– Да, – сказал Збигнев, – панну Митту мы выручили… Но она тяжело больна… Врач мало верит в успех своего лечения, – добавил он тихо.

– Будем надеяться на милость провидения, – с чувством произнес Куглер. – Как жаль, однако, что лучший во всей Польше врач вот-вот должен покинуть наш город!

– Кого вы имеете в виду? – спросил Збигнев.

– Я только что от брата Маврикия Фербера, хранителя Вармийского собора. У него остановился ученый астроном и не менее знаменитый врач, «второй Гиппократ», как его называют, каноник Миколай Коперник.

– Каноник? – переспросил пан Вацлав с недоверием. – Да он еще почище книжищу навалит бедной девице на голову! Если светский врач…

Но фразу свою ему не удалось закончить: Збигнев неожиданно для всех, с грохотом опрокинув стул, вскочил с места:

– Миколай Коперник в Гданьске?!

Куглер с удивлением взглянул на будущего шурина.

– Почему вас это так удивляет? Каноник пробыл три дня здесь… Но сейчас, я думаю, он уже в пути…

– Ах, боже мой! – вырвалось у Збигнева, и он выбежал из столовой.

– Сумасшедший! Честное слово, сумасшедший! – растерянно пробормотал пан Вацлав и, отодвинув в сторону тарелку, кинулся вслед за сыном.

Но того было уже не догнать.

Через минуту все увидели, как он проскакал на коне мимо окна.

– Ах, сумасброд! Без шапки!.. – покачал головой хозяин дома.

Прохожие на улицах Гданьска не без удивления взирали на молодого, хорошо одетого простоволосого, растрепанного молодого человека, мчавшегося в галоп.

Збигнев хорошо знал дом Фербера и, увидев стоящего у ворот привратника, не слезая с коня, крикнул:

– Скажи, тут еще каноник Коперник?

– Его преподобие только что отбыл в Эблонг, – степенно ответил привратник. – А что пану угодно?

Но молодой растрепанный господин ничего ему не ответил. Круто повернув завертевшегося на месте коня, он погнал его к эблонским воротам.

Впереди он разглядел группу людей и подводы. Дальше на всем протяжении дороги никого и ничего не было видно.

«Они!» – решил Збигнев. Догнать тяжело груженные подводы не составило для него труда. Прогалопировав перед всадниками, он тщетно старался определить, кто же из этих двух духовных лиц каноник Миколай Коперник.

– Я вижу перед собой отца Миколая? – робко обратился он к человеку, одетому побогаче.

Но тот молча кивнул на своего спутника.

– Пане доктор!.. – только и мог выговорить Збигнев. – Умирает молодая девушка… Никто не спасет ее, кроме вас!

– Я обычно никому не отказываю в помощи, – произнес с огорчением каноник Коперник, – но сейчас я спешу в Вармию, мне дорога буквально каждая минута… Обратитесь к доктору Санатору.

– Отец Миколай… отец Миколай… спасите Митту, Санатор ничем ей не поможет!..

– Митту? – переспросил каноник. – Это очень редкое имя… Я знавал одну девушку, по имени «Митта», но сейчас она в Орденской Пруссии. Митта Ланге ее звали…

– Господи, да нет же, она здесь! Это невеста Каспера Берната! Она умирает!

Ученый на минуту задумался. Потом, повернувшись к слуге, сказал решительно:

– Войцех, возьми сумку с медикаментами. Мы вернемся в Гданьск. А вы, брат Иероним, поезжайте с богом. Я вас нагоню.

Повозки двинулись дальше. Коперник с Войцехом повернули коней по размытой дождями дороге.

– Объясните, как Митта очутилась в Гданьске? И не знаете ли вы чего-нибудь о Каспере Бернате? – обратился отец Миколай к Збигневу. – Простите, что я занимаю вас расспросами в такое неподходящее время, но, когда мы прибудем к больной, мне будет уже не до расспросов.