– Франек мой, теперь мы уже никогда с тобой не расстанемся! Только вот беда: панна Митта совсем расхворалась, горит вся, говорит что-то, а что, и сам пан ксендз не разберет.

– Печально, – суховато и сдержанно произнес Генрих. – Мы не позже как через час должны выехать отсюда. Барон с отрядом может здесь быть поутру, и к утру нам надо добраться уже до вармийской границы. Збышек, оттуда вы двинетесь на Гданьск… Брат Роберт, – обратился он к вошедшему, – золото надежно спрятано?

– Надежно, брат Генрих, как ты приказал!

– Подбери с десяток парней на добрых конях и хорошо вооруженных. Пусть прибудут не позднее как через час. По дорогам рыщут ландскнехты – может, придется пустить в ход оружие.

При неверном свете очага Збигнев внимательно пригляделся к Митте.

«Пан Езус, что они с ней сделали!»

В комнате стало точно темнее от горящего очага. В углу о чем-то шептались счастливые Франц и Уршула. Збигнев сидел у ног Митты и не мог отвести от нее глаз.

За окнами начинало сереть. Рассвет был холодный и туманный. Роберт привел людей с конями. Копыта лошадей были обернуты рогожей.

Первым на дорогу выехал Генрих, за ним – Збигнев, обхвативший правой рукой безжизненную Митту, за ними – Франц с Уршулой, далее скакал Роберт с десятью вооруженными братьями.

Дорога казалась пустынной. До самого восхода солнца ни одна душа не попалась им на пути. Наконец повеяло свежей, такой знакомой Збигневу прохладой, лицо обдуло соленым ветерком.

Лес поредел, перешел в мелкий низкорослый кустарник, а за ним открылась песчаная гладь с волнистыми грядами дюн. Лошади с трудом переступали по песку.

До побережья оставалась всего какая-нибудь миля, когда из-за песчаного холма показался небольшой разъезд латников.

– Орденская застава! – сказал Роберт. – Скачите вперед! Там уже вармийские владения. Франц, вперед! Мы с братом Генрихом постараемся их задержать…

Не будь с молодым шляхтичем Митты, он никогда не оставил бы в такую минуту товарищей… За голову Генриха Орден назначил большую плату… Выехав вперед, Збигнев нерешительно оглянулся.

– Жердь, не мешкай! Давай шпоры коню! – что было сил закричал Генрих.

Повернув назад, он крикнул своим вооруженным хлопцам:

– За мной, братья! Руби антихристов!

– Бей их! Бей! – раздалось со всех сторон.

Зазвенело оружие.

Збигнев еще раз оглянулся. Митта на руках его застонала, и он пришпорил коня.

Пригнувшись к луке и прижимая к себе беспомощную девушку, он летел так, что ветер свистел у него в ушах.

Вот все слабее и слабее доносился до Збигнева лязг сабель, крики, ржание лошадей. Он еще раз оглянулся, но ничего уже не было видно – ни Генриха, ни его братьев, ни орденских латников.

Рядом скакал Франц с Уршулой. Рука Франца была в крови. Збигнев поднял голову и прислушался. Мерный внятный шум донес до него ветер.

Впереди было море. У берегов белели паруса рыбачьих лодок.

– Спасены! – сказал Франц.

Заботливо подстелив теплый плащ, Збигнев молча и осторожно опустил Митту на влажный песок.

Не так долог путь от дома пана Суходольского до Широкой улицы, но, пока Франц и старый слуга пана Вацлава Юзеф добирались туда, они успели заглянуть не в одну корчму, попеременно угощая друг друга.

– Как будто здесь, – объявил Юзеф, остановившись у небольшого каменного дома с деревянным мезонином.

Над входной дверью красовалась вывеска, на которой маляр изобразил старца в высокой, как у звездочета, шапке, держащего в одной руке чашу с извивающимися вокруг нее змеями, а в другой – огромную клистирную трубку. На животе старца было начертано по-латыни и по-немецки: «Прославленный доктор медицины из Падуи Иоанн Санатор».

Вдруг из-за двери донесся пронзительный детский плач. Озлобленный женский голос завопил:

– Подержи хоть одну минуту этого выродка! Дармоед! Только жрать да спать умеешь!

Что-то с грохотом упало. Дверь распахнулась раньше, чем Юзеф успел постучаться. На пороге показалась маленькая изможденная женщина, неряшливо одетая, в туфлях на босу ногу. В руках у нее было ведро с помоями. Не заметив в пылу раздражения стоявших у двери посетителей, она с размаху выплеснула все содержимое ведра за порог.

– Пся крев! – только успел крикнуть Юзеф, отскакивая в сторону.

– Ведьма сушеная! – пробормотал сквозь зубы Франц, вытирая лицо.

– Кого вам? – закричала женщина. – Эй, Ганс! Тут к тебе пришли!.. Да входите же, что вы стоите!

Удушливый смрад ударил в нос Юзефу и Францу, как только они вошли. Был это не то запах несвежих детских пеленок, не то восточных благовоний, не то лекарств и притираний, но скорее всего – немытой посуды и давно не проветривавшегося жилья.

В большой комнате, которую с удивлением рассматривали посетители, на столе действительно громоздились горы грязной посуды, колбы, реторты, на табурете у окна лежал раскрытый фолиант, а на нем стояла тарелка с недоеденной кашей. Над столом тучами носились мухи.

У давно не открывавшегося, серого от пыли окна стоял невысокий пожилой человек с ребенком на руках.

Юзеф поклонился и солидно начал:

– Их милость ясновельможный пан Вацлав Суходольский просит ученейшего доктора прибыть к нему в дом для излечения при помощи его чудодейственного искусства тяжелобольной.

– Пан Суходольский? Знаю, знаю и пана, и пани, и паненку!.. Кто же из них захворал? Уж не сама ли пани Ангелина? Или паненка Ванда?

– Нет, нет, пан доктор, господа мои, хвала господу, все здоровы. Заболела гостящая у нас молодая паненка, подружка панны Ванды. Когда же нам ожидать пана доктора?

– Я буду не позже чем через час… А ты тоже ко мне? – спросил доктор, передавая ребенка жене и разглядывая перевязанное плечо Франца.

– Да нет, это ерунда… – смущенно пробормотал Франц. – Мы вместе у пана Суходольского работаем, вот и зашли вместе. Дрова в лесу рубил и поранил…

Врач все-таки усадил Франца на табурет и осторожно размотал заскорузлую от засохшей крови повязку.

Осмотрев глубокую колотую рану, он невозмутимо заметил:

– Удивительно! Сколько живу на свете, никогда не видел, чтобы дрова рубили мечом! Ну, не мое дело… Однако ты, парень, пришел как раз вовремя: опоздал бы на денек, лишился бы руки – видишь, как загноилась рана!

Промыв рану и приложив к ней примочку, врач быстро и умело забинтовал руку.

– Повязки не снимать! Придешь через три дня… С богом!

Видя, что Франц потянулся к поясу за кошельком, врач тронул его за здоровую руку:

– Ладно, не надо… На том свете сочтемся. Ступайте, мне нужно приготовить все для посещения больной…

Он хотел еще что-то сказать, но тут же закрыл уши руками. А жена его, занося над ним маленькие кулачки, кричала:

– Благодетель какой! Денег ему не надо! На том свете угольками с тобой будут расплачиваться?!

Доктор Санатор махнул посетителям, чтобы они скорей уходили, и Франц с Юзефом поспешили выполнить его безмолвную просьбу.

Однако и на улице до них еще долго доносились вопли маленькой злой женщины:

– Лечит кого попало! А спросил ты, где его поранили? А может, это разбойник какой!

Приятели, переглянувшись, прибавили шагу и через час уже докладывали пану Суходольскому о выполненном поручении.

Пан Вацлав осторожно постучался в дверь спальни. Разглядев слезы на глазах открывшей ему пани Ангелины, он за руку осторожно вывел ее в прихожую:

– Ну, как Митта?

– Плохо. Горит. Бредит. А лекаря все нет. А еще пан Адольф куда-то запропал…

– Ну, утешься, сейчас у нас будет лучший в Гданьске врач!

И действительно, не прошло и получаса, как к дому свернул доктор Иоанн Санатор в сопровождении худенького парнишки, несшего ящик с медикаментами. Если бы Франц с Юзефом увидели сейчас доктора, они очень удивились бы. На нем был отличный новый бархатный плащ и шапка, опушенная богатым мехом выдры.