— Да, — навострил уши Антон.

— А ты не слышал о Симоне Гергеда, который дочь выдал замуж за Кодори?

— Слышал? Да ведь он мой дядя!

— Стало быть, ты сын Тагу? — Он встал, хотел сказать еще что-то, но промолчал, подошел к окну, выглянул на веранду.

Арестованные стояли с опущенными головами и ждали вызова. Комендант повернулся к Антону и, улыбаясь, сказал:

— А я Сигуа, Рома... Но это неважно... Ты мне только скажи... — Сигуа щелкнул пальцем, задумался, сморщил крохотные брови. Антон понял, кто этот человек, хоть никогда до сих пор не видел Рому. Он знал, что дядя выдал свою единственную дочь за некоего Сигуа. Он, наверно, и есть тот самый Сигуа, думал Антон.

Сигуа раскрыл глаза, глубоко вздохнул и обратился к Антону:

— Где вы его выискали? — Он показал на дверь, в которую вышел Тория. — Зачем нужно везти с собой нож, который может вас же и зарезать, скажи на милость?

«Если не хитрит, не лицемерит, то, может быть, поможет нам», — подумал Антон и с надеждой взглянул на коменданта.

— Откуда нам было знать, что он такой подлец!

— Вы ведь оставили Туапсе, когда в город ворвались белые, не так ли?

— Да, так.

— Так почему же с вами ехал сюда офицер разведки белых. Он ведь не знал, в чьих руках Сухуми?

— Ворвался на шхуну с револьвером в руках, когда якорь уже подняли и разогревали мотор.

— Что ему надо было?

— Хотел арестовать трех парней, которых приютил и хотел взять с собой Дата.

— Какой Дата?

— Наш шкипер, Дата Букия!

— Это тот, кого ранил этот офицер?

— Да! — Антон с облегчением вздохнул. Слово «ранил» обрадовало его, как может обрадовать человека, измученного жаждой, появление оазиса в пустыне. Этот человек сказал «ранил», а не «убил»! Значит, Дата жив, подумал он и с подъемом продолжал:

— Если б вы знали, уважаемый комендант, какой замечательный человек наш шкипер, какой он добрый!

— Что же было дальше?! Почему Тория не арестовал этих парней? — Сигуа словно хотел дать понять, что его вовсе не интересует шкипер.

— Мы не позволили, разоружили его и связали.

— Связали? — удивился комендант, почти не скрывая удовлетворения.

— Да, связали и оставили на катере. А надо бы выбросить в море! Шкипер пожалел эту собачью душу. Думал, что здесь большевики, и вместе с одеждой сменил ему и фамилию...

— А он так хорошо отплатил ему, не так ли? Видно, наивный человек твой герой. Перечисли-ка мне матросов «Чайки», назови фамилии.

— Фамилии?.. Я, Гергеда, моторист Путкарадзе, по имени Пантэ, Дианоз Ломия и Титико Учана.

— И все?

— Еще Гиго Телия и наш шкипер Дата Букия.

— Остальные, эти три парня, только случайные спутники и не имеют с вами ничего общего?

— Ничего общего!

Комендант извлек из ящика стола бумагу, переспросил имена и стал писать.

Исписал страницу до половины, протянул Антону и холодно сказал:

— Подпишись!

— Что тут написано, господин комендант? — спросил Антон и взял ручку.

— Что эти парни ничего общего с вами не имеют и вы их даже не знаете.

Антон кивнул головой в знак согласия и подписался.

Сигуа сунул бумагу в ящик. Потом, довольный, прислонился к спинке стула и будто между прочим спросил:

— Интересно, что нужно было Тория от этих ребят?

— Кто его знает? В пути я с ними не беседовал. Наш шкипер допросил Тория и одного из парней, но что они рассказали, не знаю.

— Тория ничего не говорил о парнях. Будто вовсе не интересуется их судьбой. Значит, всего пять матросов, так?

— Почему пять? Ведь шестой Дата, наш шкипер! — побледнел Антон.

— Знаю, что шкипер шестой, но он — не в моем ведении.

Антон вопросительно посмотрел на Сигуа.

— Разве ты не знаешь, где может быть раненый человек? — Комендант улыбнулся.

— Где?

— В больнице, конечно. Ты не о шкипере думай, думай о себе, — сказал он грубовато и, взяв со стола звонок, позвонил. — Сейчас я тебя пошлю в камеру. Когда нужно будет, вызову.

В дверях снова показался верзила.

— Поместите его в первую камеру, — приказал Сигуа, раскрыл толстую тетрадь и записал имя и фамилию заключенного.

Когда Тория с револьвером в руках ворвался на палубу «Чайки», Мария мысленно поставила на своей жизни крест. Но, увидев, что он разоружен моряками, почувствовала облегчение: «Значит, и у меня есть счастье». И потом, когда «Чайка» взяла курс на юг, а избитый, притихший Тория прилег на палубе, еще раз убедилась, что на свете остались еще добрые люди. Если б не видела она все своими глазами, никогда бы не поверила, что грузинские моряки поддержат незнакомых кубанских парней, а своего земляка разоружат и изобьют. Вот народ! Добрый и справедливый!

А шкипер! Мужественный, храбрый, красивый. Громовой голос, сверкающие, как звезды, голубые глаза, высокий лоб, черные вьющиеся волосы. И душа, видно, у него тоже хорошая.

Мария чувствовала себя счастливейшей из смертных, когда утром проснулась в каюте.

Как было бы хорошо, если бы она могла открыться ему, рассказать все о себе, да раз не удалось, не успела сказать, пусть все думают, что она — парень, Саша Тарасенко. Если только этот проклятый Георгий Тория не выдаст ее... А если ее арестуют? Что тогда делать?! Если даже можно будет убежать, она все равно никуда не уйдет, никуда, пока Дата в опасности и нуждается в помощи. «Итак, я опять Саша, до тех пор, пока не выполню все, что задумала».

В галерее оставались трое: она, Митя и Вася.

Почему-то ни один из матросов от коменданта назад не возвратился. Марии это показалось недобрым признаком. Но Митя вернулся, и тогда она немного успокоилась и приободрилась.

После Мити комендант вызвал Васю.

— А где все остальные? — тихо спросила Мария у Мити и украдкой взглянула на верзилу, стоявшего у комендантских дверей.

— Не знаю. Там, кроме коменданта, никого нет. Наверно, увели через другие двери, — Митя начал шепотом, но постепенно, забывшись, повышал голос, будто вел самый обычный разговор. — Через маленькие двери, выкрашенные в цвет стены. Когда войдешь, погляди...

— Эй, ты, — крикнул детина, — чего раскудахтался? Или надоело на чистом воздухе, цапля?

Митя умолк. Мария покосилась на детину и прыснула в ладошку: Митя и в самом деле смахивал на цаплю.

Вася пробыл у коменданта дольше и вернулся успокоенным. Хотел что-то рассказать товарищам, но Митя приставил к губам указательный палец и показал глазами на особоотрядчика.

Мария приоткрыла дверь, комендант встал, улыбнулся ей, как давнишнему знакомому, и поздоровался. Мария остановилась в дверях, смутилась. Оглядевшись вокруг, подошла к письменному столу. В самом деле, за креслом вырезана дверь, выкрашенная в цвет стены и почти незаметная. Видимо, через нее вывели матросов. «Митя прав», — подумала Мария и тяжело вздохнула.

У шкафа стояла скульптура воина на вздыбленном коне, с длинным копьем, которым он собирался поразить страшное чудовище. В углу стояли два венских стула. Над письменным столом, на стене, висел портрет человека с усами и с бородой. Комендант внимательно смотрел на голубоглазого юношу.

— Это, — комендант показал рукой на скульптуру, — государственный герб нашей республики, а это, — он, чуть повернув голову, глянул вверх, — наш президент.

Мария удивилась доброжелательному тону коменданта.

— Бедный парень! Да еще какой красивый! — Сигуа, не отводя глаз от сидящей напротив с поникшей головой Марии, улыбнулся. — Думал, что опасность миновала, а угодил черту в лапы? — Словно «парень» он подчеркнул особо и испытующе взглянул на Марию. — Я знаю все, только откуда знаю — не спрашивай. И я ни о чем не буду спрашивать, только о некоторых сведениях, необходимых для данного случая. — Он нахмурился, подвинул бумагу и добавил: — Так что ты пока молчи, и я молчу.

«О чем он? Уж не догадывается ли?..» — Мария испуганно смотрела на коменданта, не зная, что сказать. Сигуа озабоченно проговорил: