От пристани свернули налево и быстро пошли к зданию особого отряда.

Утренний ветерок приятно ласкал лица.

Из окна гостиницы кто-то выглянул и тут же скрылся. Мигом растаяла кучка людей, собравшаяся у лавки.

Мимо заключенных прошла женщина. Угрюмо посмотрев на конвоиров, отвернулась. Пробежал мальчишка с ранцем за спиной, с любопытством поглядел на арестованных, но не задержался. Бредущий мимо моряк покачал головой, остановился и грустным взглядом проводил конвоируемых.

На арестованных смотрели сочувственно, но особенного удивления эта процессия не вызвала. Здесь уже привыкли к арестам и репрессиям. Нередко поздней ночью в городе раздавались одиночные выстрелы. Без суда и следствия людей бросали в тюремные камеры.

Конвой и арестованные остановились у двухэтажного кирпичного здания, окна которого крепко-накрепко были забраны железными решетками. Стояло раннее утро, но в двери дома то и дело входили и выходили люди, странно похожие друг на друга, видимо, оттого, что почти все они были одеты в кожаные куртки и галифе, носили низкие папахи и азиатские, облегающие ногу, мягкие сапоги с голенищами выше колен. На поясе у всех висели маузеры в деревянных кобурах. Это были особоотрядчики, опора меньшевистского правительства.

...Арестованных остановили на улице, у ворот. Лица у них были усталые и бледные, как у долго и тяжело болевших людей.

Долго стояли молча. Потом Саша тихо шепнул Антону:

— Узнать бы, как там наш шкипер?

— Кажется, жив.

— Откуда ты знаешь? — На лице Саши промелькнуло, как радостный ветерок, подобие улыбки.

— Когда снимали со шхуны, он застонал, открыл глаза и приподнялся. Я своими глазами видел. — Антон вздохнул, по щеке его покатилась слеза. Чтобы скрыть ее, он протер щеку, будто она зачесалась, смущенно улыбнулся. Услышав слова Антона, арестованные зашевелились, с надеждой глядя друг на друга.

— Ничего, ребята! Не так уж плохи дела... — послышался голос Дианоза.

— Замолчи, свиная требуха, не то вырву усы по волосу! — заорал огромный детина в бушлате и двинулся к арестованным.

Дианоз опустил голову.

Снова воцарилась тишина.

Саша украдкой оглянулся, нашел взглядом Васю. Тот кивнул головой и грустно улыбнулся.

В воротах показался кругленький человечек лет сорока. Это был здешний комендант. Выглядел он щеголевато. На голове вместо папахи была серая фуражка с кокардой царской армии. Румяное, улыбающееся, хорошо выбритое лицо как-то не соответствовало его должности в этом зловещем учреждении.

— Что вы, как стадо, стали на улице! — крикнул он таким тоненьким, надтреснутым голосом, что даже удрученные арестанты с трудом сдержали улыбки. — Введите их во двор! — продолжал он распоряжаться, но тут встретился взглядом с насмешливо улыбавшимся Антоном.

Антон опустил голову, но комендант только беззлобно усмехнулся.

Отворили тяжелые дубовые ворота. Арестованных ввели во двор, обнесенный каменной оградой. Комендант, подбоченившись, разглядывал вновь прибывших.

— Откуда явились эти крысы? — крикнул он начальнику конвоя.

— Этот мусор вымели со шхуны, господин Рома, — ответил начальник конвоя.

— A-а, знаю, знаю, это они, красные господа, — теперь уж громко засмеялся комендант. — Хорошо, что вовремя их накрыли. Но дело в том — куда их деть? И так у меня человек на человеке сидит... А теперь еще эти, сколько их?... И почему их тащили сюда, разве в тюрьме не осталось места? — Он повернулся и степенно удалился.

Арестованных загнали в угол двора.

По верху каменного забора были натыканы осколки бутылок, а еще выше тянулась колючая проволока.

По широкому двору, мощенному галькой, тянулась водопроводная труба, из крана безостановочно лилась вода. Двор был совершенно голый. Выцветшие кирпичные стены и выщербленные каменные ступени лестницы свидетельствовали о возрасте этого здания. Новым, видимо, было пристроенное к левой части двухэтажное крыло. Это железобетонное крыло и было тюрьмой. На обоих этажах вдоль узких балконов тянулись двери, обитые жестью, с маленькими глазочками. В подвальном этаже тоже был ряд дверей. По балконам, со связкой ключей в руках, прогуливался надзиратель и воровски заглядывал в глазки.

Из окон камер шел табачный дым и доносился говор заключенных.

Антон стоял впереди всех и смотрел на здание тюрьмы. На каждом этаже он насчитал по шесть камер. Жутко стало от мысли, что товарищи его будут наглухо заперты в этих маленьких темных клетках. Каково будет морякам в этой каменной мышеловке?

В галерее второго этажа появился комендант, еще раз взглянул на арестованных:

— Ну, что ж, пожалуйте, господа! — Он обращался к арестованным с такими жестами и улыбкой, будто приглашал дорогих гостей в собственный дом.

Стражник повел их по винтовой лестнице. Остановились в углу веранды, перед кабинетом коменданта, там, где флигель соединялся со старым зданием.

Первым к коменданту ввели Антона Гергеда. Войдя, он остановился, пораженный: у письменного стола, рядом с комендантом, стоял Георгий Тория. Он был одет в рубаху цвета хаки и брюки из английского коверкота. Лицо выбрито, волосы гладко зачесаны. Тория спокойно встретил полный ненависти взгляд Антона. Потом ядовито улыбнулся и деланно захохотал:

— Не ожидал увидеть? Или, может, не узнаешь меня, а?

Антон побледнел от возмущения.

— Что ж странного, что ворона рядом с падалью? Стыдись, подлец! — Разгоряченный Антон сжал кулаки, двинулся к Георгию, но тот выхватил пистолет.

— Я тебя научу, голодранец, как говорить с офицером! — крикнул он.

Его пыл остудил комендант.

— Господин офицер!.. Успокойтесь! Не забывайте, что этот человек, — он посмотрел на арестованного, — передан мне. Без меня здесь, в тюрьме, даже муху никто не сгонит с места. А после допроса распоряжаться его судьбой дело следователя.

Он сел за стол и развернул папку, набухшую от бумаг.

Тория окинул коменданта гневным взглядом и выкрикнул:

— Как вы смеете!.. Да еще перед кем! — Он вплотную подошел к коменданту и поглядел на него сверху вниз, будто раздумывая, стрелять или нет.

Комендант спокойно взял со стола звонок и так же спокойно позвонил.

В дверях показался здоровенный детина.

— Выведите господина офицера из здания тюрьмы. Предупредите сторожа — без моего разрешения этого господина сюда не впускать, — назидательным тоном, негромко проговорил комендант и снова углубился в бумаги.

Тория покосился на вошедшего верзилу и убрал револьвер в карман.

Верзила провел рукой по усам, завитым, как рога барана, и с мегрельским акцентом сказал офицеру:

— Прошу вас, дорогой.

Тория не двинулся с места.

— Ну, что ж, не пойдешь, генацвале? — Верзила сдвинул на затылок папаху, положил руку на рукоятку маузера и двинулся к Тория.

Тория опустил голову и быстрым шагом вышел из комнаты.

Комендант и Антон остались одни. Комендант долго не поднимал головы, листал бумаги, нервно теребил их. Круглое, как мяч, лицо его побледнело, он тяжело дышал. Волнение коменданта понравилось Антону. «Может, он и неплохой человек?», — подумал он.

Комендант наконец поднял голову и взглянул на Антона.

Антон выпрямился. Комендант улыбнулся, оглядел арестованного с ног до головы и встал. Медленно прошелся и посмотрел на Антона с явной симпатией. Ему словно было приятно, что арестованный так же, как и он сам, мал ростом и безбород.

Антон почувствовал, что комендант почему-то расположен к нему. «Может быть, повезет нам?»

Комендант вернулся к столу и жестом пригласил арестованного сесть. Антон молча сел.

— Как зовут, как фамилия? — спросил он равнодушно. Чувствовалось, что это его совсем не интересует.

— Антон Гергеда.

— Сколько лет?

— Двадцать восемь исполнилось.

Комендант оживился:

— Так ты сказал, твоя фамилия...

— Гергеда, Антон Гергеда.

— Откуда?

— Из Сенакского уезда. Теклати наша деревня.

— Неужели ты теклатский Гергеда, парень?