— Её Бэлла прислала. Она хочет тебя вернуть. Я с ней разговаривал. Она даже может тебе всё простить, если ты пообещаешь, что не будешь со мной общаться. Я ей ответил, что это невозможно, что мы любовники, и ты живёшь у меня.

Я вполне объективно давала себе отчёт, что даже если я понравилась какому-то там чинуше, что у меня длинные ноги, гладкая кожа, смазливая морда, но я не одна такая! Таких у нас в стране достаточно, и не стоит из-за меня, которая, по сути, толком ещё ничего не умеет делать в жизни, без образования, без каких-то навыков — обычная провинциальная девчонка-студентка; что из-за меня происходят такие стычки, да ещё и мне всё прощается, и меня зовут обратно туда, где я откровенно подставила людей и нарушила все предварительные договорённости. Не стычки, а прямо битва какая-то. Чего-то я не догоняю. А Ярослав виляет, и правды я от него не добьюсь. Он откровенно делает из меня дурочку. Ксения опять права. Хотя, всегда можно попробовать снова, вдруг проговорится.

— Я у тебя не живу, — как бы его поддеть? — это раз, что во мне такого, что вы все с ума посходили, это два, и что за конфликт у тебя с Бэллой, хотя бы в общих чертах, это три. И не забудь про красный стул, я его выставила, зачем только, не знаю. Если не ответишь, я уйду, и мне плевать, приедет за мной Ксения или Филипп, или сама Бэлла прикатит на своём мерседесе. Мне нечего терять.

Решительности мне было не отнять, я чувствовала, что его надо выводить на чистую воду, иначе самой же хуже.

Он был какой-то растерянный. С чего бы? Ему, наверное, не нравилось, что я долгое время оставалась с Ксенией наедине.

— Ты особенная, — произнёс Ярослав, — ты редкость и в определённом смысле феномен. Я не хочу тебя терять и прошу остаться со мной. Я расстался с Мариной из-за тебя.

В этот момент, несмотря на мою влюблённость, которая никуда не делась, я отчётливо слышала в голове голос Ксении и слово «дура». Он действительно вёл себя со мной, как будто я маленькая дурочка. Неужели он меня обманывает? Глаза наполнились слезами.

— Ответь на мои вопросы, пожалуйста, Ярослав! — всхлипнула я.

— Я отвечу. Я должен ответить, но я не знаю, с чего начать, чтобы не травмировать тебя, чтобы ты поняла всё, как есть, и не испугалась. Подожди немного, хотя бы пару часов.

— Что может измениться за пару часов? Ты шутишь?

Я пошла в гостиную и села на диван. Мне хотелось домой, успокоиться и пойти на работу.

— Я примерно представляю, что тебе наговорила Ксения. Она туповата и мало, что понимает. Ей хочется другой жизни, и она готова на всё, чтобы её взяли в проект, но она никому не нужна, таких, как она миллионы. Мне надо только кивнуть, и она снимет трусы на эскалаторе в нашем «Букете» у всех на виду.

— Фу! — мне не понравилось, как он сказал про Ксению.

Он сел рядом со мной на диван, но не дотрагивался, как обычно. Явно показывал, что настроен на супер серьёзный разговор с малолеткой— продавщицей, полный сомнений, будет ли она способна его понять.

— Всегда есть риски и светлые и тёмные стороны. Особенно в науке. Трансгуманизм может быть опасен, а может нести прогресс и процветание. Дело не только в продлении жизни, а в её качестве.

— Ты, что, лекцию мне собрался читать? — прогундосила я, — я имею представление об этом, не волнуйся. Моя папа всегда этим интересовался. Только он говорил, что прежде, чем идти вперёд, хорошо бы посмотреть назад.

— Что ты имеешь в виду?

Я увидела в нём какую-то ненормальную заинтересованность, как будто я ему сказала, что у меня есть волшебная палочка или кристалл какой магический. Он прямо весь встрепенулся.

— Историю, и ты прекрасно это знаешь. Скрытые знания, боги, спустившиеся с небес на разных аппаратах с огненными хвостами.

— Боги? — он поднял брови и раскрыл глаза.

— Да, вы изобретаете постлюдей, а не хотите сказать, какие возможности были у людей в древности. Пирамиды разные изучаете, а про Питер ничего толком не можете объяснить. Как и про пирамиды. Я не хочу входить ни в какие непонятные экспериментальные проекты, ты слышишь? Моего папу… — я замолчала. Мы знали с мамой, как и почему погиб папа. Мы уверены, что он умер не своей смертью. Потому что у него была своя теория цивилизаций, написанная и готовая к защите. Он раскопал не одного великана, особенно на Кавказе. Его заставляли молчать и закапывать обратно открытия. Несчастный случай случился прямо на раскопках.

— Что про папу?

— Ничего. Я не могу ничего доказать. Ладно, переходи сразу к делу, мне не нужны вводные рассуждения.

— Хорошо, я просто хотел напомнить, что здесь есть много составляющих и направлений, которые вместе — одно целое, например, нейронауки, биология и генетика. Понимание работы ДНК может лечить врождённые болезни и улучшать когнитивные способности, понимаешь?

— Даже не знаю, как тебе ответить, — я сделала серьёзный вид и нахмурила брови.

— Суть в развитии возможностей человека.

— Да, человека богатого из элит. Им так хочется долго жить, а другим не очень. Почему бы не начать с того, чтобы всем людям у нас в стране вылечили зубы или поставили протезы. Начните с малого!

— Вероника, почему ты отгораживаешь себя от прогресса? Ты разве не хочешь помочь людям?

Я начала разочаровываться. Если он не видел во мне ни капли мозгов, спрашивая такой примитив, что тогда ему во мне понравилось? И почему он назвал меня феноменом?

— Ещё я хочу мира во всём мире и сытых детей без ГМО. Дальше что?

Он опять посмотрел на меня, как будто заново познакомился, типа, ах, вот ты какая непростая! И продолжал водить меня за нос.

— Ну, раз ты не хочешь мне сказать ничего конкретного, можно я поеду домой? Я не заканчивала философских факультетов, и не могу, как вижу, быть твоим полноценным собеседником, — поджала я губы.

И грянул гром.

— Ты — уникальный генетический донор, Вероника, таких, как ты на планете остались единицы.

Я так и знала! Я так и знала всю свою жизнь, что не такая, как все. Успокаивала себя, что все люди так думают, потому что воспринимают себя не так, как другие их видят. Один раз, всего один раз я видела сказочный сон, как будто мне огромный человек светящийся человек в длинных одеждах передал книгу со словами «я скажу, когда время придёт». Всегда его помнила, этот сон. Мне было лет одиннадцать. Точно. Как же я раньше не догадалась. Это приснилось вскоре после смерти Глафиры.

— Откуда такая уверенность? — я, конечно, мало, что поняла — и про уникальность, и про то, что я донор, и про то, что они собирались с этим делать. В голове промелькнул ужин у Бэллы, и связи никакие не вырисовывались. Разве что Валентин Петрович, но генетические особенности не смотрят, приглашая на съёмки в Сочи.

— Ты обещаешь, что после того, как я тебе скажу, ты не уйдёшь?

Этого я не ожидала. Любопытство, конечно, раздирало, вот он ключ к разгадке всех моих злоключений и нервотрёпки, — в нескольких словах, которые он сейчас произнесёт. Но в глубине я сомневалась, что он скажет правду, он вывернет всё так, как надо ему, а не Бэлле. До чего-то смутного, ещё непонятного, я начала догадываться. Они спорили из-за меня, они перетаскивали меня с одного места на другое, как дорогостоящий трофей. Ксения… Она сказала, что он заметил меня раньше, чем я попросила её познакомить меня с руководством. Он что-то знал обо мне раньше, чем мы познакомились. Что это? Я сама-то об этом знаю?

— Почему нельзя было сказать сразу? — я держала себя в руках из последних сил, — и как я могу обещать то, чего не знаю?

— Ты меня удивляешь, Вероника, причем, постоянно, — он вздохнул и ухмыльнулся, — такая маленькая загадка, у которой сложный ответ.

— А что ты вообще обо мне знаешь? О моей жизни, о родителях, о моих желаниях, моём характере? Также, как и я мало, что знаю о тебе. С тобой я нахожусь в каком-то постоянном стрессе. Мне это надо? Как можно оставить человека запертым и без телефона? Дикость. Красный стул на балконе! И я приняла это утром, потому что испытывала к тебе безграничное доверие, и потому что ты меня напугал, не заботясь о том, как мне стало страшно, ничего не объяснив. А сейчас я спрашиваю себя, на каком основании? Ты даже на мои вопросы не отвечаешь, а торгуешься.