Что-то погремело на веранде. Потом вернулся Славка.

– Нет их, что ли, или спят балдые.

– Возвращаемся?

– Ну а чего…

Киря всё так же спал, привалившись головой к рваной обшивке. Рванули. Затряслись внутри кучи из рёва, треска, скрипа…

Витька и женщины расстроились, что не получилось купить. Снова заговорили на своем языке, и снова Славка наконец объявил:

– Прыгаем!

На этот раз отправились Дмитрий, Роман и Витька. Чтобы освободить место, вытащили Кирю. Тот оказался высоким и совсем молодым. Недоуменно моргал и озирался.

– Иди, сына, ляг на стол, – сказала женщина постарше. – Нá вот пакет под голову подложи.

Лечь на стол… Литераторы в свою очередь недоуменно посмотрели на женщину, но промолчали…

Новая бригада умчалась, а Татьяна, Александра и Даниэль остались ждать. Другого не оставалось.

Даниэль показно зевал, Татьяна и Александра, сибирячки не только по рождению, но и складу характера, демонстрировали образцовое терпение. Казалось, могли простоять здесь сутки, ожидая результата.

– Это, значит, сын ваш? – отзевавшись и встряхнувшись, спросил Даниэль.

– Но, – женщина постарше кивнула, – догуливает.

– В смысле?

– Повестка пришла – в армию надо.

– Но ведь такая обстановка, – сказала Татьяна.

– А что делать… Куда он без военника? Что, вон как Витьке, что ли…

Вздохи поддержки. Тихо. И собаки, устав просыпаться и тявкать, молчали.

Чернеют дома и сараи, ленты заборов. Скупой свет фонарей, и свет такой, словно из желто-белых точек, как на картинах пуантилистов. Может, они и не рисовали фонари, но напоминает почему-то… Влажно стало, вот и появилась в воздухе… как точнее определить… зернистость. Да, именно, она самая…

Загудело вдалеке, захлопало. Собаки подключились. Пить ни Даниэлю, ни девушкам уже совсем не хотелось, но почему-то заволновались, гадали: удалось купить или нет. Азарт, в общем, забурлил. А что делать с купленным? Вряд ли полезет сейчас. Впрочем, не пропадет.

Нет, не удалось. Выбрались Дмитрий и Роман из машины расстроенные, хмурые. Роман вялый, а Дмитрий, наоборот, взвинченный, заведенный.

– Что будем делать? – спросил. – Какие еще варианты?

Местные заспорили о старом: идти к Михалне за спиртом или нет.

– Лучше уж до города мотнуться, – сказал Славка.

– Во, правильно! – тут же согласился настаивавший только что на Михалне Витька. – Я там стопудовую точку знаю.

– А далеко до города?

– Да минут двадцать! Дорога щас чистая. Погнали.

– Погнали. – Дмитрий поправил свое кепи и открыл дверцу жигуля.

– Дим, может, не надо, – предложила, но как-то веско, повелительно Татьяна, и Даниэль с готовностью подхватил:

– Надо остановиться.

– Вон уж солнце встает, – добавила Александра.

Действительно, из-за горизонта высовывалась белая кочка, от которой по сначала алому, потом бордовому, затем голубому и наконец темно-синему небу разлетались лучи.

Со стороны солнца стало надувать. Сразу сделалось зябко.

– Да быстро сгоняем, – попытался убедить Витька. – И посидим…

– Роман, ты как? – спросил Дмитрий, держась за дверцу.

– Наверно, действительно пора остановиться, – ответил тот, с отвращением затягиваясь сигаретой.

– Ну вы ведь тогда проиграли.

Только сейчас вспомнили, что спорили насчет покупки алкоголя в ночной деревне.

– Что ж делать…

Стали прощаться с местными. Роман тихо попросил Татьяну:

– Дай двести рублей. У меня крупные… Парня отблагодарю за бензин.

Татьяна дала. Роман протянул Славке:

– Вот, заправиться.

Славка замахал руками, фыркнул, булькнул:

– Не! Я ж от сердца.

– Мы тоже.

– Не надо.

– Ну ладно, спасибо.

Обратно шли молча, устало и в то же время торопливо. Лечь, лечь… Не было шуток, которые сопровождали их путь в деревню, не грела больше надежда. Лишь Дмитрий не всерьез, кажется, сокрушался, что ни на что не поспорил с Татьяной и Романом. Сам-то зуб предложил, а они – ничего.

Вон жидкое электрозарево лагеря. Равнодушно-механический, как дверной звонок, лай собаки.

Входили в уже отпертые женщиной ворота.

– Нагулялись?

– Нагуля-ались.

Миновали затрухлявевшую беседку, белый шатер, в котором проводились семинары поэзии, первый, крепко спящий корпус, второй. А возле третьего тусили паренек и две девушки. В отличие от деревенских у магазина, юные, но не такие шумные. Паренек не пританцовывал, а тихо стоял, девушки сидели. Разговаривали о чем-то. Без смешков.

Паренек оглянулся на звук шагов, махнул рукой:

– Извините, сигаретки не будет?

– Будет, – сказал Дмитрий.

– Чего не спите? – спросил Даниэль.

– Да что толку уже… Общаемся.

– Правильно. Потом эти дни вспоминать будете.

– О, мёд воспоминаний, – совсем непоэтично сказала одна из девушек. Может быть, она была третьей лишней.

Паренек просительно посмотрел на Дмитрия:

– Можно парочку?

– Бери.

В ответ паренек протянул бутылку с этикеткой «Coca-Cola». Внутри была прозрачная жидкость.

– А почему цвет такой? – усмехнулся Роман. – Импортозамещение? Без заморских ингредиентов?

– Абсолютно.

Тем временем Дмитрий отвинтил крышку, понюхал, прежде чем пить, и как-то растерянно глянул на Даниэля, Татьяну.

– Самогонка.

– Да л-ладно?

Дмитрий дал бутылку Даниэлю. Даниэль, понюхав, Роману. Роман Татьяне. Татьяна Александре. Александра нюхать не стала, кивнула: мол, верю.

По очереди и глотнули. Шумно подышали. Потом Дмитрий спросил:

– И что это значит?

– Это значит, что ты все-таки проиграл, – ответила Татьяна.

– Вовсе нет.

– Самогонку-то мы нашли.

– Но не в деревне.

– Вы не из Драчёнова случайно? – обратился Даниэль к пареньку.

– В смысле?

– Не из этой деревни, которая рядом?

– Нет. Из Новосибирска.

– А самогонка откуда?

Паренек набычился, как пойманный за курением старшеклассник, но ответил твердо:

– Родительская. Они живут в Колывани…

– Хорошо. Значит, – резюмировал Даниэль, – ничья. И пойдемте спать, товарищи.

– Но ведь зачем-то самогонка появилась? Какой-то знак.

– Бытовая мистика.

– Сюжет для небольшого рассказа.

– О, давайте каждый напишет! – предложил Дмитрий.

– Давайте.

Еще по разу приложились к бутылке, вернули ее ничего, кажется, не понимающему пареньку и пошли к своему корпусу.

– Покружило нас. В эту деревню сводило, местных показало…

– Странно, конечно.

– Еще как.

– Какой-то знак, однозначно.

Глубже анализировать произошедшее сейчас ни у кого из них не было сил.

Никогда дни не тянулись так долго и не проходили так пусто.

Перетаптываясь на свободном пятачке заставленного чужим хламом балкона, Друцкий не вспоминал, а перебирал прошлое. Перебирал, пересыпал мысленно из кучки в кучку годы своей жизни и не обнаруживал такого периода – когда ничего не делал. Полмесяца ничегошеньки.

Да, каждый июль были отпуска, но тогда он – в первые годы – ехал к родителям и помогал им по хозяйству, потом, когда родителей не стало и дом продали, подрабатывал на разнообразных мероприятиях – в то время было много уличных праздников, массовых представлений… Раз пять съездили с Ларисой на море; там он томился, но совсем не так, как сейчас. На море и томление прибавляет сил, а вот такое…

Он доставал из пачки очередную сигарету, закуривал, тут же спохватывался, что только что курил, тушил торопливо в переполненной пепельнице. Смотрел на улицу, на гаражи и чахнущие под ними сугробики, на черное пятно пустой детской площадки с похожими на виселицу качелями, на мутные окна соседних домов, забывшись, брал или новую сигарету, или окурок и после первой же затяжки с отвращением бычковал.

На балконе было лучше, чем в квартире. Здесь не слышно непрерывного бубнежа телевизора, не так давят потолок и стены. Не пахнет едой, не вздыхает Лариса…