Нечаева танцевала не слишком умело, пытаясь компенсировать недостаток мастерства чрезмерной энергичностью движений и нарочитой эмоциональностью. Но этого было недостаточно для возникновения гармонии танца. О взаимопонимании между партнерами речи и вовсе не шло. Зато вот госпожа Дорохина возместила недостатки двух предыдущих партнерш с лихвой.

Оленька — так она просила себя называть — танцевала самозабвенно, страстно, забыв о малейшей стыдливости. Кисея, изображавшая подол ее платья, то и дело взлетала вверх, открывая взору всех желающих крепкие стройные бедра. Глаза ее были полузакрыты, на губах блуждала отсутствующая улыбка. Она словно бы находилась в некоем трансе, но при этом мгновенно откликалась на малейшие мои движения. Так ощущают друг друга пары, танцующие вместе не один год. Уверившись в надежности партнерши, я стал понемногу импровизировать, все больше и больше отходя от канона, и Оленька послушно следовала за мной. Расстояние между нами, и без того не слишком большое, опасно уменьшилось. И кто знает, чем бы закончился наш танец, если бы прежде не закончилась музыка.

Едва мы остановились, как глаза Оленьки мгновенно распахнулись, а меж полуоткрытых губ на мгновение мелькнул розовый острый язычок. Можно было не сомневаться: будь сейчас такая возможность, она отдалась бы мне в постели с не меньшим пылом, нежели секунду назад отдавалась танцу.

Разумеется, это было немедленно замечено хозяйкой.

— Ах, я несколько утомилась, — заявила она, небрежно обмахиваясь ладошкой. — И, кажется, не на шутку проголодалась. Друзья, не желаете ли перекусить?

Друзья не стали отказывать баронессе в столь невинном желании, и вся компания дружно направилась к столу.

Компания расселась парами, и я оказался рядом с баронессой. Напротив меня уселась Оленька Дорохова вместе со своим спутником. Наверняка Александра была не слишком рада такому соседству, но выражать свои действительные эмоции — фи! Уверен, она будет мило улыбаться даже обуреваемая желанием перегрызть сопернице горло. А что Дорохова была записана в соперницы — это даже мне было ясно. Сердобина — собственница, Дорохова — коллекционерка. И если придется выбирать из них двоих, я предпочту помещицу Томилину. И в тот момент, когда заклятые подруги примутся выяснять, кому принадлежит трофей в виде моей тушки, мне хотелось бы оказаться как можно дальше от этого ристалища.

Откуда ни возьмись, появились слуги, на столе возникли блюда с яствами, в бокалы полилось вино. Дамы возжелали шампанского, я же выбрал сухое красное. Наполнив тарелку закусками, я включился в общую беседу. Разговор шел ни о чем: шутили, каламбурили, обсуждали незнакомых мне людей, незнакомые мне места. Я же слушал, старательно делая заинтересованный вид.

Через некоторое время разговор ожидаемо перешел на гонки. Тут уже отсидеться, прихлебывая время от времени из бокала, не получилось.

— Владимир Антонович, как вы думаете, кто победит на ближайших гонках? — спросил щеголь Туровский.

— Если бы я участвовал, то и победителем стал бы именно я. А так — неважно.

Ну да, пришлось наглыми заявлениями маскировать свою полную неосведомленность об иерархии среди гонщиков. Тут я ощутил под столом прикосновение к своей ноге. Дорохова довольно улыбнулась

— Володенька, а разве ты не собираешься участвовать в гонке? — задала она вопрос, поднимая бокал с вином и пряча за ним хищную гримаску.

Такая фамильярность мне претила, но пришлось улыбаться в ответ.

— Увы, Оленька, не могу. Как известно, я отставлен из команды Маннера, а своим мобилем обзавестись не успел.

— Зато у вас есть мотоцикл, — хмыкнул Викарт. — По-моему, это единственный подобный аппарат на весь Тамбов. Благодаря ему вы, Владимир, стали весьма известной персоной. Никто кроме вас не решается гонять по городу на двухколесном паровике с такой сумасшедшей скоростью. Зато все мальчишки поголовно мечтают прокатиться на нем хотя бы раз.

— Увы, согласно правилам аппарат для гонок должен иметь четыре колеса, так что я — мимо.

— Владимир, — вдруг произнесла баронесса. — Я, наверное, смогу вам помочь. Мой покойный муж весьма увлекался гонками, и после него остался гоночный мобиль. Он стоит без движения вот уже три года. Думаю, будет правильным, если вы примете на нем участие в гонках и тогда вопрос о победителе будет, конечно же, закрыт. Хотите на него посмотреть?

Вопрос был задан мне, но откликнулись на него, почему-то дамы:

— Да! Идем смотреть! — восторженно закричали они.

Даже ледышка Анастасия фон дер Остен-Сакен, разрумянившись от выпитого, оставила свою холодную манеру держаться и даже оказалась похожей на живую женщину. После такого уже без вариантов — все собрались смотреть мобиль.

Нам пришлось выйти на улицу. Слуга поспешил отпереть ворота гаража, включил освещение и сдернул полотняный чехол. По гаражу пронесся общий вздох восхищения. Я к нему присоединился.

Мобиль по местным меркам и вправду был довольно неплох. Он сильно отличался и от паровых колясок, именуемых вуаретками, и от квадратно-рубленых форм популярных моделей. Кузов был более-менее обтекаемым, имел плавные обводы, длинный моторный отсек и небольшой двухместный кокпит сзади. Мобиль сиял темно-синим лаком, и выглядел почти новым. Я обошел его по кругу и не обнаружил ни одного шильдика с названием фирмы-производителя.

— А что это за модель? Я никогда не видел ничего подобного, — задал мучивший меня вопрос Туровский.

— Не знаю, — развела руками баронесса. — Муж купил его у какого-то энтузиаста. Возможно, это вообще единственный экземпляр.

И, обернувшись ко мне, добавила:

— Ну что, Владимир, будете на нем участвовать в гонках?

Когда предводительствуемые баронессой гости, вернулись в гостиную, решено было продолжить танцы. Я уже насытился обществом и предпочел бы тихо уйти. Например, к помещице Томилиной. Или даже к Оленьке Дороховой на растерзание. Спать мне в этом случае, конечно, не придется, но воспоминания об этой ночи наверняка останутся на всю жизнь. Однако не тут-то было. Дорохова уже навелась на цель, оставила своего кавалера и, переходя по комнате взад-вперед каждый раз оказывалась все ближе ко мне. Что у нее на уме догадаться было нетрудно: захапать интересного мужчинку на первый же танец. Но не тут-то было! Баронесса тоже была не лыком шита.

— Лотерея! Лотерея! — закричала она звонким голосом. Прочие дамы подхватили. Оленьке ничего не оставалось, как смириться с неизбежным.

Надо думать, Сердобина, как банкующая, себя поставит первой, а через два-три тура найдет повод закончить аттракцион и жестко обломать явно пускающую на меня слюни Дорохову.

Как я предполагал, так и случилось: Оленька попала в пару к барону. Видимо, это была такая жестокая месть с намеком: пусть горячая девочка немного остынет. Ну а мы с Александрой встали в позицию, ожидая музыку. Баронесса раскраснелась, не то от волнения, не то от выпитого вина. Грудь ее вздымалась под тонким шелком платья, даже прическа чуть растрепалась: один локон выбился из укладки и кокетливой спиралькой свисал у левого ушка.

Заиграла музыка. Я повел, как обычно. Мы сделали проход, другой, но ТОГО ощущения так и не возникало. Александра резко остановилась, содрала с руки перчатку и отбросила ее в угол, словно гадюку.

— Снимай, снимай тоже, — сбивчиво шепнула она мне. — Я хочу ощутить, хочу живого прикосновения!

И принялась терзать вторую перчатку.

Я тоже стянул перчатки, положил руку на талию Сердобиной и через невесомую преграду ощутил жар ее тела. Рука ее стиснула мою ладонь. Я выждал такт и сделал шаг. И — случилось! Не так, как на балу, но случилось. Вновь появилась незримая связь между мной и Александрой. Вновь я предвидел каждое движение, свое и ее. Мы не просто двигались под музыку, выполняя положенные па. Мы творили танец. Повинуясь музыке, мы то отдалялись друг от друга на расстояние вытянутой руки, то, напротив сближались вплотную, и тогда баронесса чуть прикусывала губу, а глаза ее словно затягивались поволокой. Оркестр играл все ярче, все эмоциональней, словно музыканты сами попали под влияние магии нашего танца. И вот, под финальные аккорды, Александра откинулась назад, опираясь спиной на мою руку. Платье на ее груди натянулось, бесстыдно обрисовав совершенной формы грудь и крупные, затвердевшие от возбуждения соски. Баронесса чуть слышно застонала, тело ее выгнулось дугой, глаза закатились, а руки, напротив, вцепились в меня так, что не оторвать.