Я успел вполне оправиться от пережитого, когда к месту происшествия подкатил мобиль. Особых знаков или расцветки на нем не было, но сидели в нем люди в форме. Они выскочили из мобиля и двое из них, не обращая внимания на Клейста, принялись бегать вокруг разбитой машины: осматривать, измерять, зарисовывать — в общем, делать все то, что полагается инспекторам ГИБДД. Третий же, очевидно, старший, подошел ко мне, коротко кинул ладонь к козырьку форменной фуражки и так же коротко представился:

— Охотин Вениамин Ильич. Старший инспектор дорожной полиции.

— Стриженов Владимир Антонович, — назвался я в ответ.

— Как же, наслышан, наслышан, — кивнул Охотин. — Вы нынче весьма известны, причем во всех слоях тамбовского общества. Буквально, от плебса и до самого высшего света.

— Увы, — поморщился я.

— Не любите лишнего внимания? — понимающе кивнул инспектор. — Но тут от вас ничего не зависит. Впрочем, мирская слава проходит скоро, если вы, конечно, не будете подпитывать интерес к своей персоне. Но давайте к делу.

Сразу к делу перейти не удалось: распугивая клаксоном зевак, подлетел еще один мобиль. Большой красный крест на борту явно определял его принадлежность. Из фургона выскочили люди в белых халатах с такими же красными крестами, вытащили носилки и побежали к пострадавшему.

— Оперативно прибыли, — отметил Охотин. — Подождите минуту, мне нужно переговорить с доктором.

И он быстрым шагом направился к медикам. Я последовал за ним.

— Добрый день, Марк Соломонович, — обратился он к одному из склонившихся над Клейстом врачей.

Тот сделал резкий жест — мол, обождите, — и продолжил свое дело. Но вскоре поднялся, дал команду своим помощникам, и те принялись осторожно перекладывать тело на носилки. Доктор же повернулся к нам.

— Добрый вечер, господа. Хотя добрым он является, очевидно, не для всех.

Он обратил внимание на меня. Пару секунд вглядывался, наморщив лоб, потом лицо его прояснилось.

— Стриженов Владимир Антонович. Так?

— Он самый, — подтвердил я.

— Очень рад знакомству, очень, — он протянул мне руку для пожатия. — Ах да, извините: Кацнельсон Марк Соломонович.

— Очень приятно, — пожал я руку доктора.

— Марк Соломонович, — донеслось от медицинского фургона. — пора ехать!

— Вениамин Ильич, — обратился доктор к полицейскому, — вы не подбросите меня к больнице? Разумеется, когда все здесь закончите.

— С удовольствием.

Кацнельсон обернулся к ожидавшим его коллегам.

— Езжайте, я буду позже, — махнул он рукой.

Санитары погрузились в мобиль и отбыли восвояси.

— Скажите, Марк Соломонович, что с пострадавшим? — спросил Охотин, доставая из кармана серебряный портсигар и закуривая.

— Ничего страшного, — ответил доктор. — сотрясение мозга средней тяжести. Повезло ему, даже ничего не сломал. От силы, недельку поваляется, и будет как огурчик. А если осложнений не случится, то и через пару дней встанет на ноги. Кстати, кто это?

— Выясним, — пожал плечами инспектор.

— Это Клейст Николай Генрихович, — вступил я в разговор.

— Вы его знаете? — тут же посерьезнел полицейский.

— Конечно. Это один из гонщиков Маннера.

— Так-так…

Охотин обернулся к своим подчиненным.

— Вы все осмотрели? Сидоров!

Немолодой полицейский с пышными усами а-ля Буденный подбежал, замер в двух шагах от начальства по стойке «смирно» и отдал честь.

— Так точно, господин старший инспектор!

— И что, по-вашему, произошло?

— Известно что, вашбродь, спицы колеса рассыпались. Тут поворот, видать не выдержали, вот и сломились. Ну а потом — сами видите.

— Рапорт составил?

— Вчерне, вашбродь. В участке перебелю и вам отдам.

— Хорошо. Тогда дождитесь грузовика, этот металлолом, — он кивнул на останки мобиля. — на свалку, а потом…

— Скажите, Вениамин Ильич, — перебил я его, — а что, хозяину этот мобиль уже не пригодится?

— Да вы ведь сами видите, что от него осталось. Теперь разве что в утиль.

В утиль? Вот этот явно гоночный мобиль? По моим понятиям, он лишь слегка помят. Да, перед кузова расхлестан вдребезги. Но потроха-то целы! Движок, передача, подвеска — все сохранилось. Да из этого конструктора можно такую конфетку собрать — закачаешься!

— А вы не подскажете, где можно на одну ночь пристроить вот это все — я кивнул на искореженный мобиль — так, чтобы не растащили по болтикам?

— На полицейскую стоянку, — пожал плечами инспектор. — Но только до полудня. Потом придется платить за пользование стоянкой, и по довольно высокому тарифу.

— Это было бы здорово! Если ваши люди, Вениамин Ильич, привезут останки мобиля к участку, я буду вам весьма признателен. И, конечно, обязуюсь до полудня забрать их оттуда.

— Да уж, постарайтесь. Тем более, что я должен записать ваши показания под протокол. Вот утром подойдете, мы с вами побеседуем, а потом забирайте этот хлам куда хотите. Кстати, раз уж вам он так приглянулся, он действительно имеет какую-то ценность?

— Несомненно. И в первую очередь, как источник запчастей.

— А вы разве собираетесь открыть свою мастерскую? — удивился полицейский.

Мысли об этом у меня были, но очень уж приблизительные. Я вообще решил отложить любые решения до сердобинского бала. Есть у меня ощущение, что на нем может многое перемениться, могут открыться новые возможности, можно вознестись, а можно и мордой в грязь упасть. Но сейчас, с подачи явно симпатизирующего мне полицейского, внезапно определился: да, хочу. Это и источник доходов, и жилье (привет мадам Грижецкой), и база для гонок. Я ведь все-таки гонщик, и… да, я хочу победить. Пусть на этих смешных машинках, пусть на скорости в пятьдесят миль, но я хочу быть первым.

— А почему бы и нет? Я не только гонщик, но еще и неплохой механик. Вот только найду подходящее место.

— Знаете, Владимир Антонович, — произнес Охотин задумчиво, — а ведь я могу вам в этом помочь. Не так давно, не больше недели назад, мои коллеги из уголовного сыска накрыли одну банду. Может, слышали — Тамбовские волки? Нет? Ну да неважно. Кого застрелили при задержании, кого арестовали, но выжившим однозначно светит пожизненная каторга. Имущество членов банды, конечно же, отходит в казну. И в том числе дом с большим сараем и обширным двором, где банда, собственно, и обитала. Государству это все ни к чему, и будет реализовываться. Что поценнее, то через аукцион, что поплоше, то первому, кто обратится. Так вот: я могу поспособствовать вам в приобретении этого дома. Цена у него совсем бросовая, что-то в районе полусотни рублей.

— А в чем подвох? — позволил я себе усомниться.

— А в том, что место не самое лучшее. Не сказать, что прямо бандитская вотчина, навроде московской Хитровки, но народишко там разный обитает. Так что советую в комплект к дому прикупить револьвер. Вы как стреляете?

— Из ружья — неплохо, а из револьвера как-то не приходилось.

— Тогда возьмите патронов побольше, да потренируйтесь, как следует.

— Вы говорите, место опасное. А если я кого пристрелю при, так сказать, попытке, красного петуха мне в отместку не пустят?

— Нет, — покачал головой Охотин. — За поджог карают как бы не строже, чем за убийство. К тому же слобода эта, почитай, вся деревянная. Полыхнет у вас — все погорят. У воров за такое, за одну только мысль, свои же на ножи поставят.

— Что ж, я готов.

— Тогда до завтра, Владимир Антонович, — протянул мне руку местный гаишник.

— До завтра, Вениамин Ильич, — я принял протянутую мне руку и с чувством ее пожал.

— Владимир Антонович, — подал голос доктор. — раз у вас имеется теперь мастерская, может, примете первый заказ?

— Вообще-то, мастерской еще нет. Есть только разбитый мобиль и еще не купленное подворье. Да и мастерскую, наверное, надо где-то регистрировать, а я, признаться, весьма далек от этих юридических вопросов. Придется читать, изучать законы…