Влад говорил, изучая свои руки и нервно поигрывая пальцами. Его голос, обычно наглый и самоуверенный, сейчас звучал смущенно и чуточку зажато.

— И я брякнул, что у меня есть брат. А у меня его нет.

Чернышев бросил на меня короткий взгляд и снова резко отвернулся, будто у него шею свело.

Дёрнулась, открыла рот, чтобы возмутиться и едким словом влепить парню воображаемую оплеуху. Но он продолжил говорить, а мне пришлось, проглотив вспышку злости, слушать. Утешила себя мыслью, что как только история подойдёт к концу, я все ему выскажу. Все припомню.

— …Просто не хотел снова пережить то, что было в средних классах. Я раньше не мог воспринимать критики с кверху задранным носом. Чуть что — в драку. Мне доставались выбитые зубы, а папе — увольнение по собственному…

Это звучало так похоже. Я ведь переживала в свое время тоже самое. Мне пришлось…

— …И пришлось перекроить себя, надеть маску.

Вскинула голову: Влад сказал то же самое, о чем я подумала.

Вздрогнула, о того, что он оказался, ближе, чем я предполагала: я сама не заметила, как шаг за шагом оказалось рядом.

— А ложь… Ведь она как снежный ком — чем больше ее становится, чем сложнее ее растопить.

— Да уж, — хмыкнула я. Злость прошла, так и не раздевшись поток, сметающим все на своем пути. Да и к чему злиться? Если я тоже не лучше. — Твоя ложь грозила превратиться в айсберг и пробить днище нашей хрупкой дружбы.

Влад поднял глаза. Я села рядом и, улыбнувшись, накрыла пальцы, барабанящие по коленке, своей рукой.

— Ты не злишься? — серые глаза в удивлении расширились.

Помотала головой, едва сдерживая уголки губ, растягивающиеся в противоположные стороны.

— Не хочешь дать мне в морду? — теперь его глаза медленно прищурились. Он глянул на меня с подозрением. Явно ожидая подвоха: — Я ведь заслужил.

Снова как болванчик помотала головой. В первые за прошедшую неделю я чувствовала такую легкость. Хотелось расхохотаться, броситься ему на шею, сказать и сделать что-то абсолютно сумасшедшее и глупое. Например…

Провела согнутым указательным пальцем по своему рту, пытаясь стереть смесь смущения и радости с моего лица. Слишком очевидные и кричащие эмоции — как светоотражающие нашивки для чувств, которые я еще была не готова афишировать.

Влад осторожно перехватил мою руку, сжимая ее в своей ладони. Отвел ее от лица и посмотрел на меня.

Сердце екнуло. Жар прилил к лицу. Все встало на места: все недомолвки, странности и нестыковки. И до меня запоздало дошло, что все это значит. Мне не нужно выбирать.

Чернышев придвинулся ближе, будто прочитав в моих глазах то, что и не старалась скрыть.

Что ж, Бог любит троицу, так ведь говорят…?

Чуть шершавая ладонь, обжигая, коснулась моей щеки. Закрыла глаза, не в силах выдержать взгляда этих изумительно-серых глаз. Горячее дыхание обожгло нежную кожу губ.

— Если я тебя сейчас поцелую, каковы шансы получить по роже? — большой палец надавил на нижнюю губу, высвобождая: я и не заметила, как закусила ее.

Чуть приоткрыла глаза — кровь так стучала в ушах, что было трудно уловить интонацию его голоса. Шутит? Издевается? Или правда боится, что мои острые ноготки оставят отметины на его щеке с пробивающейся щетиной?

Мой взгляд столкнулся с его: потемневшим и напряжённым. Он всерьез ждал ответа.

Как будто со стороны увидела, как я покачала головой. А потом услышала свое тихое:

— Нет.

Сказать-то сказала, а расслабиться не смогла. Челюсть будто онемела, не желая поддавать чувствам, бушевавшем внутри. Казалось, я умру от разрыва сердца прежде, чем его губы коснуться моих.

Мужская рука очертила выступающую ключицу, скользнула по шее, к затылку, зарываясь пальцами в моих волосах.

Я забыла, как дышать и отчаянно зажмурилась. Уверена стук моего сердца можно было расслышать на другом конце улицы.

Секунда. Две…

И Влад, мазанув целомудренным поцелуем по щеке, задержался на правом уголке губ. А потом отстранился.

И все?!

Возмущение перекрыло все, стеснение как корова языком слезала.

Я тут чуть не померла. И ради чего?! Поцелую любимой бабули?!

В негодовании открыла рот и распахнула глаза, и успела заметить, как Чернышев ухмыльнулся.

— Ну ты и…

Следующая секунда отобрала у меня способность кидаться колкими определениями. Потому что мой рот, любящий открываться по поводу и без, попал в плен. Неожиданный поцелуй: требовательный и удивительно осторожный вспыхнул фейерверком, затмевая все остальное, пробуждая во мне какие-то глубоко спрятанные инстинкты и порывы. Я ответила, шевельнув ртом и ловя его нижнюю губу.

Во мне будто что-то облегченно выдохнуло: поддалась навстречу позволяя рукам коснуться симметричного выстриженного узора, скользнуть на затылок. А потом обвить крепкую шею. Влажный язык парня коснулся десен с внешней стороны, внутри все затрепетало, я приоткрыла рот, впуская его. Он не спешил, будто у нас было все время мира — я растворилась в этих ощущениях, чувствуя, как в голове крутятся сумасшедшие карусели из обрывков мыслей. Отпустив все, я ответила ему с не меньшей нежностью, забыв обо всем. Остались только его губы, руки и серые глаза, которые прожигали меня насквозь, когда я отрывалась от него для глотка воздуха. Мир перевернулся. Кажется, я теперь даже не могла сказать, где верх, а где низ. Сильные руки мягко сжали мою талию и чуть надавив, заставили лечь. Я почувствовала тяжесть его тела на моем, и меня будто прошила молния. Но то был не страх, а совсем другое, незнакомое чувство, словно мне в живот засунули портативную печку, набитую попкорном, и он взрывался, рождая дрожь по всему телу.

Влад оторвался от моих губ, и поцелуй достался ямке между плечом и шеей. Трепет тела распространился до кончиков пальцев ног. Закусила губу, глуша рваный вздох. Чернышев снова поцеловал меня, а я позволила рукам сцепиться у него за спиной и притянуть ближе. Хотя ближе, уже казалось было некуда.

И в этот момент раздался такой оглушительный стук во входную дверь, будто за нами святая инквизиция пожаловала. От неожиданности резким движением отпихнула от себя парня: вроде бы несильно, но достаточно, чтобы он потерял равновесие и свалился с дивана.

— Прости, — пробормотал он, но с пола не встал. И сожаления в голосе не было. Совсем.

Забеспокоилась, что он что-то себе повредил.

— Ты как?

Вместо ответа на его лице вспыхнула улыбка, и только потом Чернышев открыл глаза. Наши взгляды встретились, мое сердце снова забилась в ускоренном ритме, и жар прилил к лицу. В воздухе будто красными неоновыми буквами повисли слова, которые должны были прозвучать.

Влад сел.

— Саш, мне кажется, я…

Стук повторился. Принеся голос, приглушенный дверью:

— Сашка! Открывай! Я знаю, ты здесь! Эта наша коляска у входа стоит!

Мама только произнесла: «Открывай!», а я уже летела вниз, чтобы успеть открыть дверь раньше Сергея Анатольевича. Но и в этот раз все пошло наперекосяк, как и в последние дни.

— Саша, ну ты у меня получишь…! — мама осеклась и застыла, когда в ее поле зрения оказались (ни я, и даже ни Влад), а Караев Сергей Анатольевич, держащий на руках маленького Сережу. Который тут же, счастливо взвизгнув, потянул к маме свои ручки.

Она смотрела на них во все глаза, приоткрыв рот. Сергей Анатольевич тоже растерялся, и, кажется, не только таким неожиданным и бесцеремонным визитом.

— Вера..? — потянул он.

И я только поняла, что они с мамой вряд ли знали друг друга: на ковер меня не вызывали, а другие вопросы, такие как поход на родительское собрание, с легкостью брала на себя бабушка, не обременяя загруженную маму.

Голос нашего математика-тире-директора будто встряхнул маму, и она быстро пришла в себя.

— Вера Сергеевна, — попросила она. Голос был спокойный и чуточку холодный, но я видела сжатые кулаки: она всегда так делала, чтобы руки не дрожали.

— Мама, прости я…

Когда она посмотрела поверх плеча Сергея Анатольевича, ее взгляд смягчился, что было странно: думала, на меня будет злиться больше всех. Директор ведь не причем, что я ввалилась к нему домой, и даже Серёжку он переодел. А она его чуть взглядом не заморозила… Но было не время для анализа, время как раз для извинений.