Я точно помнил, что и на прошлой неделе ей было нельзя. Но не сказал ничего.

Я покинул любимую молча. Хотя в голове у меня шел еще тот базар. Поступить, я должен во что бы то ни стало поступить. Такой была итоговая мысль развернувшейся в башке дискуссии. Дал себе слово засесть, наконец, за учебники, но в выходные Аня предложила съездить с нею на дачу – надо было вскопать участок. Как только я закончил с участком, выяснилось, что кончились и критические дни. Вот прямо только что.

В Москву я все же поехал. Приехал, и живу не у Гешки – в общаге.

Когда я прибыл в общагу с направлением на поселение, комендантша, дабрая женщина, взглянула на меня сочувственно-жалостливо.

– Опоздали вы, молодой человек, все комнаты в общежитии, к сожалению, заняты.

– Что же мне теперь делать – на улицу?

– Да нет, есть одна комната, но там живет старшекурсник Вилл, скажем так, не очень корректного поведения. Губайдуллин – его фамилия.

– Что, бить меня будет? – спросил я с ухмылкой.

– Бить – не бить, но могут быть проблемы. Да вы не отчаивайтесь, если что – сразу ко мне.

Да! Вот невезуха – опять проблемы! В комнате я разложил свои вещи, учебники и стал заниматься. Но в голову ничего не лезло. Во-первых, я не смог найти Аню, которая приехала в Москву к родственникам. Сверлила мысль, что она специально мне дала неправильный адрес, чтобы встречаться с тем голубоглазым. Или…?

Во-вторых, этот «хулиган» Губайдуллин. После ужина сосисками и стаканом кофе из цикория в буфете, я попытался позубрить темы, но выходило плохо. К одиннадцати я разобрал постель, повесил на спинку стула свой пиджак, на котором красовался значок выпускника Суворовского училища, поставил его так, чтобы всяк входящий мог видеть, кто теперь здесь живет. Лег, но сон не шел. Ворочась с боку на бок, наконец, задремал.

Вдруг, слышу сквозь сон, что кто-то открывает дверь, насвистывая какую-то мелодию, зажигает свет…

Ну, думаю, началось! Я приоткрыл веки щелочкой, чтобы быть готовым ко всему.

Губайдуллин выключил свет и тихо-тихо на цыпочках подошел к своей кровати и плюхнулся в нее, не раздеваясь. Вскоре я услышал его похрапывание, успокоился и тут же уснул.

Проснувшись, я пошел умываться и вдруг слышу в спину:

– Братишка, а ты с какого года выпуска?

Я оглянулся, да это был наш кадет, на лет 5 старше меня, но его лицо было чертовски родным. Он встал с постели, и мы обнялись, как настоящие братья после долгой разлуки.

– Слушай, Вовик, это дело надо отметить. Я подфарцую сегодня немного, пригласим классных чувих и «айда поехало». Ты как?

– Ты знаешь, Вилл, у меня «айда-поехало» уже было в прошлом году с Гешей Куприным, и я провалился на экзаменах. В этом году мне кровь из носу надо поступить, иначе, капкан – армия на три года. Поступлю – отгуляем на все 100%. Слово кабальеро!

На том и порешили. Одной проблемой меньше. Но вторую надо решать! И я отправился на Главпочтамт звонить родителям Ани, чтобы узнать точный ее адрес. С задачей я справился, узнал адрес и вперед к Ане.

Встреча была бурной и радостной. Аня тоже меня потеряла и звонила моим родителям. Жизнь налаживается: Аня здесь и мне опять не до учебы.

Она поехала меня, что называется, поддержать. Но в результате, мы только и делали, что искали место, где бы уединиться. И только где-то на Вяземском водохранилище и нашли. Это сейчас просто: снял номер в гостинице, а то квартиру- и на ночь предлагают, и на час. А тогда квартир под эти нужды не сдавали, а в гостинице требовали штампика в паспорте, да и мест свободных там никогда не было, в этих московских гостиницах. Так вот, куда ни придем – в Серебряный ли бор, на Лосиный ли остров – всюду люди. И мы, наверное, часа два на автобусе ехали, прежде чем поняли: в этой местности случиться могут только грибники, а до сезона грибной охоты еще целая жизнь. Пусть и маленькая.

Выскочили из автобуса, в чащу, расстелили какое –то одеяльце, и столько в ней было страсти, в моей Ане…

– Все это бред, бред собачий. Ей не нужен никто, кроме меня, – думал я. А между тем мы постоянно ссорились. Постоянно. По дурацким каким – то совершенно поводам. А чаще и вовсе без повода. Ну, типа ты кто такой, а ты кто такая. Мы либо занимались любовью, либо цапались.

Излише говорить, что я опять провалился. Увидел себя в списке неудачников и понял: теряю не просто вуз. Теряю Аню и мое с ней лучезарное будущее, а тут еще – армия… Но у меня возник план.

Две попытки пробиться в институт иностранных языков и обе неудачные? Я не мог поверить. Но это был хирургический факт. Опять провалился, и с треском. А тут еще армия. Нет, разумеется, служба суворовца испугать не могла. В ужас я приходил от мысли Аньку оставить одну на три года, тогда ведь забирали на три. Решил переждать осенний призыв у деда Павла. Бью телеграмму отцу: экзамен не сдал – еду в деревню. Приехал – сижу. Скукотень страшная. Рванул к тетке, она в пятнадцати километрах жила, в деревне Пустынь, и именно там обычно собиралась на лето родня. Из Питера приезжали, Москвы. Горожане второго или третьего поколения, чьи отцы и деды отрывались в столицы на заработки, да и оседали там. Но летом – на родину. Малая родина летом – это непременно, и непременно с ребятишками, прижитыми в городах. Так что летом там весело было, в Пустыни, но шла вторая половина августа, и городская молодежь разъехалась, а местным не до развлечений – кто на ферме, кто в поле. И у меня одна отрада – теткин гнедой.

Дед Павел лошадей уже не держал. Одну только корову, да и корова в Крутове – редкость. Хрущев ввел налог на скотину, и многие со скотиною завязали. Но у деда корова была. И у тетушки – корова, и еще колхозный гнедой – им дядька мой безрукий, Подобедов Петр, занимался. Ну и я ему помогал. Почистить, накормить, сводить к водопою…Но зарядили дожди. В Калининской области они ранние, и неделями льют. Сижу у окна, гляжу – паренек на рыжем коне и к нашему дому. Тогда в деревне не было никаких замков. Даже уходя, избы не запирали. Ну и он беспрепятственно входит. Оказалось, из Крутова. С телеграммою от отца. «Есть возможность поступить на заочное отделение института связи – выезжай,» – пишет отец. В армию заочников в те поры не брали. Я, однако, репу чешу. Связь – это ж физика, а у меня с нею вообще никак. Но приказ есть приказ. Собрал вещички, на велик, и к – деду. Вроде бы недалече – 15 км. Но дожди ж. То есть поначалу дорога – песок да галечка, а по лесу едешь – непролазная грязь. Опять же выехал я во второй половине дня, так что, когда лес проходил, темнеть уже стало, и к деду с бабкой явился чертом чумазым. Они меня – в баню, а поутру снарядили совхозную лошадь и в Раменье. Там – на автобус, и электричками, электричками до Москвы, оттуда – домой, а отец мне: « И физика, и химия, и алгебра с геометрией, так что давай, сынок, за учебники».

Легко сказать – за учебники. У меня уж и нет ни одного. Я к милой, а милая на картошке.

–Ты вернулся…

Валя. В отличие от Ани всегда под рукой и все также глядит влюблено.

– Черт! Как здорово, что ты, Валек, здесь!

– Правда?

–Еще какая! Ани нет, а меня надо натаскать по алгебре, геометрии, физике и химии. Есть такие науки, ну, ты в курсе, – шепчу Валентине в пылающее ухо и буксирую ее в нашу беседку. – У меня ж опять не вышло с Москвой.

– Я знаю.

– Ну вот. И батя хочет, чтобы я сдался в связь. А там вся эта опупень. Выручай, Валюша.

– Ну, хорошо. Но только не филонить, – голосом строгой учительницы говорит Валька и сломя голову – за книжками.

Вставал я в восемь, завтракал и углублялся во все это хозяйство. В десять приходила Валентина, экзаменовала на предмет прочитанного, давала новое задание, и до десяти вечера я от учебников не отрывался, ну разве что перекусить. И, вы знаете, как бы даже увлекся. Первый экзамен – в списках двоечников меня нет. Второй – нет, третий…Трояки! Сочинение пишу на четверку, и вот он – приказ о зачислении!