Роман «Дорогая, а как целуются бабочки?» охватывает период с 1945 по 2011 год. Эта книга о нашем с Вами современнике, который начал свою жизнь в сороковых годах теперь уже прошлого века в стране, которой сегодня на карте нет.

Книга основана на реальных событиях, но все персонажи вымышлены, а возможные совпадения случайны.

Автор рассказывает о жизни обыкновенного человека, который родился после войны. Он и его друзья являются непосредственными наследниками войнов-победителей.

Книга повествует о жизни молодых людей, которые взрослеют и меняются в условиях, создаваемых государственной властью. Содержание книги не касается каких-то глобальных, государственного масштаба событий. Но эти события, так или иначе, влияют на судьбу героев книги.

Власть, как правило, ведет себя как «слон в посудной лавке» и все её телодвижения отражаются на жизни отдельно взятого человека. Это вечное противоречие государственной власти и простых граждан.

В романе любовь соседствует с ненавистью, дружба – с предательством. Семейные отношения превращаются в ад…

Книга рассказывает о любви главного героя к французской девушке и о том, почему два любящих человека так и не смогли соединиться.

Вместе с главным героем Вы совершите путешествие в Алжир и на Мадагаскар, где он работал переводчиком и преподавателем русского языка.

В настоящее время в условиях нескончаемых реформ и реорганизаций людям приходится постоянно бороться за выживание. А им хочется просто жить, работать, иметь свой дом, растить детей и видеть, что страна развивается, что их дети будут жить достойно и гордиться своей Родиной.

Отец и сын после парада

Посвещается:

моим родителям,

моей жене и дочери.

Я, я, я. Что за дикое слово!

Неужели вон тот – это я?

Разве мама любила такого,

Желто-серого, полуседого

И всезнающего, как змея?

Владислав Ходасевич.

О том, что случилось с Борецким, мои узнали одними из первых в полутора миллионном городе.

Я лежал в супружеской койке и, заслонившись «Правдой», вспоминал любовницу. Запах (девчонка пахла анисовым яблоком), неяркую, цвета молочного шоколада, родинку на бедре…

У меня появилась надежда. Надежда вновь увидеть Катрин. Минпрос искал для Сорбонны русиста. Убедил москвичей, что Владимир Петрович Игнатов именно тот, кто им нужен, и ждал из Франции вызова. Вызов – это все, чего я хотел сейчас.

В прихожей заверещал звонок. Жена взяла трубку.

– Ну, что там еще?

– Юру убили… – распахнув дверь спальни, выдохнула Ксения и зашлась истерикой.

Ксению с Борецким свела Соколова. Ирка Соколова, невестка первого обкомовского секретаря. Ввалилась за час до полуночи (с Ксенией дружила со школы, а жила в соседнем подъезде) и, с вызовом на меня поглядывая, сообщила, что нашла для Ксюши «потрясающую» работу.

– Главному конструктору КБ…Ну, я тебе, Ксюша, про него рассказывала. Ну, помнишь: нужно было смотаться в Москву? И мне дали самолет, помнишь? Вот он и дал. Ну да, тот самый, на водных лыжах. И теперь у него какой-то проект с канадцами. Или с англичанами? Короче, глубоко на Западе и нужна переводчица. Молодая, интересная, с хорошими манерами… Ксюшка, это твое! Там куча денег и бесконечная загранка. Пиши телефон!

Переговоры с работодателем шли больше месяца и занимали у Ксении Семеновны целые дни. Часами она рылась в гардеробе, делала лицо, на два, а то и три часа уходила.

Возвращалась в большом возбуждении, и, стягивая дедероновые чулки на ажурных подвязках (писк сезона, потеснивший колготки), рассказывала о Борецком ( « нет сорока, а уже доктор наук!») и его сверхсекретном («что-то лазерное делают») КБ.

В феврале я удрал в Москву. Повод был – в аспирантуре ждали отчета за полгода работы над кандидатской. Через неделю позвонила благоверная и, не скрывая торжества, сообщила, что ее вопрос решен.

– Оформляться буду сразу, как только Борецкий вернется. Он, между прочим, тоже в Москве, – заметила, демонстрируя осведомленность.

– В Москве, говоришь…

Аспирант Игнатов из столицы вернулся, вместо доктора наук Юрия Борецкого привезли изуродованное взрывом тело.

Церемония прощания проходила в помпезном, построенном в первые послевоенные годы и смахивающем на рейхстаг ДК. Стояла эта громадина на рабочей окраине. Мы жили в центре, но добрались быстро – о транспортных пробках город имел тогда смутное представление.

Припарковался в квартале от ДК. Ближе не смог, даже если бы захотел. На площади перед Дворцом колыхалась толпа: казалось, весь город явился поглазеть на покойного, лицо которому заменила восковая маска.

Народ имел три версии случившегося. Деньги (по слухам, у секретного конструктора их куры не клевали); происки НАТО (город полагал, что КБ Борецкого – это такой ответ американцам с их звездными войнами), ну и стюардесса Аэрофлота, которую конструктор, якобы, увел у кого-то из кремлевских.

Что думали по этому поводу следственные органы (дело вел КГБ и курировал лично Андропов)? Вот тут народ безмолствовал. Официальные же сообщения характер носили сугубо информационный и были более чем скудны.

Когда Ксения, изображавшая из себя вдовствующую императрицу, вылезла из машины, я, было, выдернул ключ зажигания, но, помедлив, сунул обратно.

– Ну, ты же знаешь, не выношу покойников, – кинул застывшей в высокомерном недоумении жене и развернул машину. – Буду ждать тебя здесь.

– Владимир Петрович, – просунула в аудиторию кроличью мордочку секретарша декана, – можно вас?

– Нельзя, но если очень хочется…– начал я.

– …то можно!– подхватил четвертый курс.

У секретарши заалела шея, вспыхнули щеки.

Шутка была с бородой, и студенты, принимавшие в ней участие, уже и не лыбились даже, но девица всякий раз заливалась краской.

– Вот вы издеваетесь,– потупив взор, пеняла Игнатову, – а вас там ждут.

– Кто может ждать? Тем более – там.

– Пронин.

Сергей Александрович Пронин, как и его мультяшный однофамилец, был силовиком. Но служил не в МВД, а в КГБ – курировал вуз, куда меня, вернувшегося из Алжира, взяли преподавать французский.

Более-менее плотно я общался с ним только раз. Когда, уже будучи преподавателем, оформлял командировку в Алижир. Но тогда сам искал с Прониным встречи.

– Здравствуйте, Владимир Петрович, здравствуйте. Надо бы поговорить, – лаская глазами, протягивал руку, чекист.

– Я вас внимательно слушаю, Сергей Александрович

– Нет, нет – не здесь. Надо бы проехать.

– Ну, вот закончу пару…

– Надо бы сейчас. Дайте ребятам задание, и поедем.

« Дал ребятам задание » и, бросив на заднее сиденье жигуля дубленку (после похорон Борецкого прошло больше месяца, и уже припекало), стал вставлять щетки, которые, если оставишь, непременно сопрут.

– Не-е-ет, на нашей, – подхватил под локоток Пронин и мягко повел к «УАЗику».

Через пять минут мы были на Пугачевской, в областном управлении КГБ, в кабинете человека, отрекомендовавшегося как Михаил Иванович.

Небольшой, кругленький, бодренький, он усадил меня, сел сам и, потирая ручки, поинтересовался:

– Догадываетесь, по какому поводу вас пригласили?

– Ну, примерно.

– Вот и славно. Вот и рассказывайте.

– Что?

– Все. Жизнь свою, Владимир Петрович, рассказывайте. И подробненько.

(…)

Как это писали у нас в романах? « Лишь под утро, обессилив от любви и разговоров, они заснули счастливым сном. И, возможно, именно в эту осеннюю ночь произошло таинство, которое мы называем зарождение новой жизни »…