Звоню Куприну: «Геша, сижу на вокзале возле туалета – оторваться не могу». Он: «Мы тебя выручим». Приваливают человек пять бывших кадетов – коньяк, сухарики…. Рюмашка, другая, третья, проблемы как не было. Я даже настолько осмелел, что мы за пределы Казанского вышли и продолжили пиршество в ресторане, ну и в поезд меня, скажу честно, вносили. Проспался, выхожу поутру на родном перроне, а там… Кто бы вы думали? Правильно – Аня.

– Ты откуда?

– Из Болгарии.

– А ты куда?

– На дачу. Яблок набрать.

Дача у них действительно, вдоль железнодорожной ветки. Остановки две на электричке от города. И я смотрю на нее, загорелую, в коротеньком сарафанчике, и понимаю: хочу. Мочи нет. И прямо в этом своем блейзере и макасинах в электричку, рядом сажусь, и мы даже до избушки не доходим, а падаем под первой же яблоней.

Много ли нужно мужчине для счастья? Тем более после месяца воздержания. Лежу счастливый, а она, как ни в чем ни бывало, и не беря во внимание мои синяки:

– Я квартиру нам нашла. С родителями жить невозможно, ну согласись.

– На какие бобы?

– Моя учительница… Ну, Серафима Михайловна, помнишь? Уезжает с мужем на Байконур, а у них трешка. Почти у самой Волги, представляешь? Так вот, никаких денег они с нас брать не будут. Ну, только за свет и коммунальщикам платить.

И, вы не поверите, но мы опять стали жить вместе. Квартира отличная, в элитном районе. Пустая только. Но она чего – то из дома приволокла, я подсуетился и достал две раскладушки. Ой, как сокурсники радовались! И ее, и мои. Все вечера у нас. Палас нам мама моя дала, вот мы на паласе и принимали гостей. Тогда вообще это было модно – «застолье» на полу. Сокурсникам радостно. Ну и нам вроде ничего. Но этажом выше жил некто Роман. Жену его звали Виолетта, и был у Романа этого еще дружок неженатый по имени Вадик, сын профессора политеха, и сам – кандидат наук и владелец волги 21-й модели. Ну, страшная по тем временам крутизна. Рома тоже был кандидатом. И тоже из политехнического. И вообще личность известная. Комиссар стройотряда, принимавшего участие в возведении ВАЗа. И при этом оба, ну чуть старше нас. Ну и моя с ними знакомится. Сначала с Виолеттой, потом с Ромой, а после и с Вадиком. И я только и слышу: Вадик да Рома. Рома да Вадик. А потом мы начинаем вместе праздники отмечать. И вот как-то пьем, то ли за Октябрьскую, то ли за Первомай, и выхожу я за чем то на кухню, а там… Там моя ненаглядная с Вадимчиком. И так это он ее хорошо прижал, и видно, что и она не против. Твою мать, да сколько же это может продолжаться!

–Ань, – говорю, – когда компания эта отчалила, – че ты делаешь, а?!

Губы поджала – молчит. Хлопнул я водки стакан, запил сырым куриным яйцом – тогда еще сальмонеллеза не боялись. «Все, -говорю, -дорогая, разводимся», -и – к Таньке. К регистраторше этой моей. А через неделю мы с Аней подаем заявление, и разводят нас быстренько. Быстренько – делить то нечего: ни детей, ни плетей. Но заноза в сердце торчит. И я, чтоб от себя убежать, кроме Таньки еще с одной замутился. Потом и вовсе девочки пошли косяком. И вот как то проводил очередную, транспорт жду. А мороз страшенный. Стою, ежусь, ну и думаю, надо бы к Ромке зайти. Ромка этот Виолетткин кавказцем по отцовской линии был и собирал холодное оружие. А я ему как – то про саблю немецкого морского офицера брякнул – отец с фронта привез. Он пристал – покажи. Шикарная вещь, такой лев слоновой кости на рукоятке. Ну я и принес. И так она, эта сабля, за нашими с Аней разборками и у него и осталась. Ну и думаю: надо б забрать. Гляжу, а по другой стороне бывшая моя под ручку с Виолеттой чешет. Запеленговали меня, и через дорогу: цок, цок, цок.

– Ой, Вов, привет!

Смотрю, а у моей красавицы вот такой вот фингал. Красавица рыдать, а Виолетта рассказывает: собрались они в ресторан. Ромка, Виолетта, моя и Вадик. Вадим задержался, а мою, на беду, какой-то танцевать пригласил. Ну и когда Вадим, в залу вошедши, танец сей обнаружил, то поступил так, как многие мужчины на самом деле и поступают: размахнулся и слова, не говоря, Анне в торец.

Виолетта рассказывает, а меня, вы не поверите, смех разбирает. Я в воротник уткнулся, ну чтоб не заметили. И, видимо, не заметили, потому что Анна сквозь эти сопли свои и слезы вдруг говорит:

– Ты не проводишь меня? Мне так плохо!

– Нет, ты знаешь, устал, как не знаю кто. Жрать охота, спать охота…, – и в автобус, который как раз проходил. Прыгнул, и эдак мне стало легко. Воткнуть перо, полетел бы, наверное.

Да, а саблю тот хмырь так и не вернул. Они в Москву подались, Ромка с Виолеттою. Ну и с саблей моей.

«Меховой воротник, чтобы согреться суровой русской зимой, глаза голубые, волосы взлохмаченные…Это тебе, возможно, напомнит кого-то… Что касается меня, то я не намекаю абсолютно ни на кого, – напишет Катрин на оборотной стороне открытки с репродукции из серии «Пацаны». Антонио Гонзалеза.

Гонзалезский «Пацан» не просто похож на Катрин, он ее точная копия. Те же голубые глаза, тот же овал, те же припухлые губы с ямочками в уголках…

Эту ее открытку я получу в конце 69-го. А пока – начало, самое начало этого поворотного для меня года. О существовании Катрин я даже не подозреваю, и у меня опять – проблемы, и опять их автор – женщина.

Да, да – та самая Татьяна, в объятиях которой я зализывал раны, нанесенные Анной.

Как это пишут в плохих романах? «Ничто не предвещало беды».

Беды не предвещало ничто. Напротив, все сулило одно наслаждение. Танькины мать с отцом в тот вечер опять куда – то отчалили, сестрица работала в ночь, и мы завалились в эту их двушку. И сначала дарили друг друга ласками, потом пили на кухне чай, а потом в дверь позвонили.

– Родители? – спросил я подругу одними губами.

– Нет, – дернула та головой, впихнула меня в комнату и, толкнув на диван, потушила свет – посиди.

Двери прикрыла. Но двери были со вставками из стекла, и человека, которого она провела мимо этих дверей , я видел, не смотря на мутность, стекол, отчетливо, и я этого человека узнал. Это был Коля. Молодой, высокий и довольно симпатичный жеребец, который , как и все мы , слонялся вечерами по нашенскому «Бродвею». Николай был известный ловелас и жил под лозунгом: всех девушек не перелюбишь, но к этому надо стремиться.

– А не дурак ли ты, кадет? – спросил я себя. Хлопнула входная дверь, впорхнула Таня и плюхнулась рядом.

– Кто это?

– Ой… ну… знакомый.

– Чего ему?

– Ну … про подружку приходил спросить. Ты ее не знаешь.

Из всех подруг пассии я действительно знал только одну. Ту, с которой мутился Сашка Кузьмин. Я сделал вид, что поверил. Но на следующий день отправился к Игорю, еще одному нашему кадету, который жил в центре и знал всех и вся.

Игорю не надо было долго объяснять, что и как. Игорь взял трубку и позвонил Николаю.

– Здорово, старый конь. Слышь, информуха нужна человеку про одну чувиху. Встретимся?

Встретились в сквере у главной площади города.

– Многостаночница, – коротко, но емко охарактеризовал мою подругу Коля. – Добрая – никому не отказывает. Ну и у «Центральной» ее ребята встречали.

Гостиниц в нашем городе несколько. Одна из них носит гордое имя «Центральной». И не зря. Приезжие, из состоятельных и щедрых, а это в основном гости из южных регионов отечества, предпочитают ее всем остальным, и именно там пасутся наши жрицы любви.

Ну что ты ляжешь будешь делать! Опять – двадцать пять!

Нет, я, конечно, не тешил себя иллюзиями на Танин счет. Но то, что девушка окажется откровенной шлюхой, решающий в койке еще и финансовые проблемы…Вот этого я никак не ожидал. Информация меня, признаюсь, прибила. Буквально расплющила. Все мужчины же собственники. А я к тому же до жути брезглив. По мне хоть через парную девицу пропусти, рядом не лягу, коли буду знать, что кто-то еще, кроме меня, пользуется ее расположением. «Как же Аня? – спросите вы. Аня мне крышу снесла. Таня – другое, хотя, если честно, я даже как – то привязался к ней. И не только телом. В принципе -то человек она неплохой. И она такая…Легкая! Не грузила, понимаете? Но эти ее «факультативные занятия»… Это круто меняло дело.