Помимо наблюдательности у Эдди было особое чутье. Чутье на опасность. Он чуял беду так, как зверь чувствует малейшие изменения в ореоле своего обитания. И будь сейчас на месте Анны кто-то другой, он бы ушел. Он бы не покидал болот, остался бы где-то неподалёку готовый помочь, если ситуация выйдет из-под контроля. Но однозначно Эдди бы отказался становиться наблюдателем происходящего. Сейчас же он хотел знать и видеть все, что узнает и увидит Анна.

Впервые эгоисту Эдди было не все равно. Впервые он переживал не только за чью-то жизнь, но и за душевное состояние. Так уж сложилось, что, осколесив полсвета, Эдди Финчер теперь совершенно точно знал, что во всем мире не найдет такой спектр эмоций, что испытывает рядом с ней. Наивно полагать, что любовь по своей природе бескорыстна и безусловна. Любовь – это всегда только про нас и наши потребности. Нет, Эдди не хотел любить ее сумасшедшей, невменяемой, навсегда потухшей. Ему она нужна была такой, какую он ее встретил в аэропорту Хитроу. Слегка уставшую, но неизменно милую, с этим взглядом, от которого Финчеру вмиг стало неловко. Что скрывать, девушки перед Эдди робели. Но только не Уокер. Она не старалась ему понравиться, она не нуждалась в комплиментах. Ей не была нужна компания. Она казалась вполне довольна собой и своим одиночеством. Изучая его, лежащего на креслах, ее бровь приподнялась – разумеется, она здесь сидела. Но теперь вместо поиска нового места, ее мозг жадно поглощал все детали яркого образа Эдди. Но зачем? Ясное дело, чтобы поместить в одну из своих книг. Он был согласен. Он хотел там быть: в ее книгах, в ее жизни, в ее голове. И что вы скажете теперь – любовь бескорыстна? Черта с два, у всего в этом мире есть свой интерес. Мы остаемся с любимыми лишь потому что чувствуем себя с ними иначе. Живее. Счастливее. Наполненней. И мы хотим, чтобы у них все было хорошо, лишь потому что они нужны нам такими, какими мы их полюбили.

До Эдди донесся шёпот. Мгновение он все еще думал, что тот принадлежит Анне. Однако, вскоре осознал – тихий, но от того не менее зловещий хор окружил их. Прячась в тумане, к церкви стягивались шептуны. Их ропот было совсем не разобрать, зато, присмотревшись, можно было заметить почерневшие от крови обглоданные кем-то тела. Они должны были быть давно мертвы, но что-то разбудило их от вечного сна. Некто лишил их покоя, призвав в обрядовый круг.

Скребя массивные камни, мертвецы вылезали из болот. Словно чёрные змеи, они сползались к Джилл в жажде почувствовать вкус живой плоти. Они были быстры, и, двигаясь подобно ящерицам, замирали в ожидании. Позади тянулся туман, проглатывая тонкие поводки, за которые покойники были привязаны. Тонкие нити сводились в одну мощную ладонь – возвышаясь над туманом, по трясине шагал хозяин. Его гигантская фигура рябила, разлеталась от дуновений ветра и вновь собиралась воедино.

– Боже милостивый… – онемевшими губами прошептал Эдди.

– Что там? – Анна дернулась, чтобы обернуться, но была остановлена.

Финчер крепко прижал ее к себе, лишая движений.

– Эдди, что там? – вопросила она.

– Ничего…

Его дыхание стало глубоким, виски и лоб взмокли, пальцы впились в тело спутницы.

Туман мог скрыть многое, но, когда раздался очередной душераздирающий вопль Джилл, воображение дорисовала картину недостающими красками.

– Бежим, – скомандовал Эдди.

– Но…

На этот раз у Анны не было права выбора. Позади в перерыве между истошными криками она отчетливо услышала хруст костей. Такой, словно человеческий череп треснул под давлением неслыханной силы. Последовал короткий крик отца Кейдна, что вмиг прервался с глухим ударом о камни. Кого-то из них смерть настигла совсем рядом, вероятно, сектант решил бежать – звук напомнил лопнувший воздушный шар, который ради забавы наполнили жидкостью и сбросили с высоты. Анна дрожала, Эдди напротив – окаменел.

Влажный ирландский воздух наполнился запахом крови и гари. Воцарилась тишина, но ненадолго. Уже в следующее мгновение белая плена озарилась полыхающим плащом Фрэнка. Он, ревя словно зверь, преодолел весь путь от ритуального круга до разрушенных ступеней и, судя по звукам, плюхнулся в болота. Но так и остался догорать, в равной степени пожираемый трясиной и пламенем. Последнее, что видел Эдди, как огромная темная фигура разлетелась на миллионы жужжащих мух и осела в море крови.

Щиколотки коснулись что-то слизкое. Костлявые пальцы сжали ногу Эдди, а зубы впились в икру. Финчер оттолкнул Анну, и принялся неистово лупить мертвеца кулаками. За одним обугленным телом подбирались еще двое. Парень почувствовал, как от очередного удара раскрошились зубы трупа. Хватка ослабла, но боль быстрыми потоками разнеслась по телу. Еще мгновение и они бежали. Под догоняющий их шепот и угасающие крики Джилл.

Ни темнота ни болота более не пугали. Они видели и слышали довольно, чтобы впасть в полнейший ужас от произошедшего. Колючие кусты, прорывая одежду, впивались в тело. Но беглецы не ощущали более ничего, кроме первобытного страха. Они неслись, сбиваясь с ног, падая, проползая несколько ярдов и поднимаясь снова. Казалось, ничто не способно остановить их. Ничто, кроме болот. Ботинок Анны продавил почву и застрял, лишив движений. Эдди вмиг обхватил спутницу за талию и оттащил в сторону. Лежа на влажной траве и задыхаясь, они впервые посмели посмотреть назад.

Там, вдали, в черных церковных стенах догорали ритуальные огни. Туман все еще тянулся по болотам, однако больше не скрывал зловещих тварей и их свирепого хозяина.

– Он убил их… Убил всех, – переводя дыхание, произнесла Анна.

– И отчего-то пощадил нас, – Эдди тревожно осматривал ту часть равнин, что пребывала в свете костра.

Казалось, все это лишь сон. Дурной кошмар. До жути реалистичные галлюцинации. Они бы так и сделали. Поверили в одну из версий, если бы ни укус. Нога Эдди сильно кровоточила, насквозь пропитывая брюки. В темноте невозможно было разобрать масштаб повреждений, но было возможным отжать мокрую от крови штанину.

– Как они, черт возьми, это делают? – Анна тщетно постаралась оторвать подол от кардигана.

– Кто? – нахмурился Эдди.

– Актеры в кино… – недоумевала Уокер.

Она схватилась за рубашку и что было мочи рванула вдоль планки. Ни один из швов не издал долгожданного треска.

– Подкладочная ткань более податливая, – просипел Эдди, заваливаясь на спину.

Потянув за один из внутренних карманов его куртки, Анна почувствовала, как скрипучая ткань, наконец, прорвалась. Из лоскута вышел совсем небольшой, но довольно крепкий жгут.

– Какой у нас план? – затянув рану, вопросила Уокер.

– Лежать здесь до рассвета, – тяжело дыша, ответил Эдди. – Если нет погони, то и в трясину лезть смысла тоже нет.

Он казался слабым, его язык заплетался. Тело становилось горячее от жара. Анна положила его голову себе на колени. Она с заботой поглаживала его взмокшие волосы и с тревогой осматривала местность.

Адреналин бил в виски и держал на страже до самого рассвета. Эдди дышал размеренно, лишь иногда постанывая и что-то бормоча в бреду.

Когда небо посветлело, мисс Уокер склонилась к ноге парня. Осторожно подняв окровавленную ткань, девушка обомлела. Кожа Эдди стала почти прозрачной, обнажив, стекающиеся к ране, реки черных вен. Ее руки, вмиг похолодев, лишились сил. Из глубин живота подобралась тошнота, а голова неистово закружилась. Что теперь делать? Как добраться до причала, а оттуда до большой земли и главное до больницы.

– Как это произошло? – спросят врачи.

– Эдди укусил мертвец, – ответит Анна.

Глаза наводнились. Слезы отчаяния крупными каплями сорвались из-под ресниц.

Мисс Уокер вскочила на ноги и побежала вперед, предположительно в сторону дороги. Но преодолев с десяток ярдов, остановилась. Она сгинет прежде, чем доберется до безлюдной трассы, а Эдди – прежде, чем она найдет помощь. Зачем она вообще сюда приехала? Чтобы встретить свою любовь и тут же потерять? Но не отправься Анна в это путешествие, она бы никогда не нашла Эдди. Быть может и к лучшему. В этом случае он уж точно остался бы жив и здоров. Разумеется, всегда существовал еще один вариант – изменить планы и пропустить поезд до Кельса. Так что же помешало мисс Уокер еще тогда в Белфасте взять его за руку, предложить составить компанию и отказаться от путешествия на Рэтлин. Ничего, кроме собственного эго и английской чопорности – вещей эфимерных, не живых, не материальных. Вещей, которых могло не существовать вовсе, что Анне однозначно сыграло бы только на пользу. Ненависть к себе сдавила грудь.