Я не любил вспоминать то время: вечные тусовки у коллег и друзей отца из-за его частых дежурств, и редкие выходные, когда он бывал дома. В такие моменты батя обычно выключал телефон и много пил. Гнобил себя в тоске по любимой женщине, коря за то, что не настоял на аборте. Винил себя в слабости. Отец очень сильно любил мать. Я и сейчас могу с уверенностью сказать: кроме нее он больше ни одну женщину полюбить не смог. В этом мы с ним полностью идентичные: если любим, то только одну и до конца. В жизни мы можем встречать много разных людей, заводить с ними разного рода отношения, но сердце ведь не Москва, правда? И не проходной двор, куда можно пускать всех без разбора. По левую сторону груди должна быть только одна.
Долго отец один не был. Год помаялся и привел в дом женщину с ребенком. Так у меня появилась мачеха и младший брат. Ничего плохого про Арину я сказать не мог. Она меня приняла, заботилась, как о своем родном сыне, не разделяла нас с братом и радовалась всем моим влетам и искренне сопереживала падениям. Будучи по образованию психологом, женщина старалась найти ко мне подход, пока я протестовал.
Я был сложным ребенком. Убежденным в том, что все смогу сам, а чужая женщина не имеет права мне указывать. Я агрессировал, упрямился и все делал так, как считал нужным. Зачастую принципиально отстаивал свою точку зрения, показывая женщине ее место, слушаясь только отца. Его мнение было для меня авторитетным, а он сказал своей новой жене: учись контачить дорогая. Он слишком умный и самостоятельный, его доверие нужно заслужить. Это развязало мне руки и убедило в собственной правоте.
Арине приходилось регулярно посещать директора, выслушивая жалобы от родителей тех, кого я избил. Потом женщина со мной долго беседовала, узнавая мотивы подобного поведения и, к моему тогда удивлению, ни разу не наказала. Только просила быть терпимее и учиться контролировать свои эмоции. Отцу ни разу не нажаловалась. Тогда я ее по-настоящему зауважал и наши отношения стали ровнее. Матерью я ее так и не смог назвать, но больше не воспринимал помощь и советы в штыки. Даже прислушивался и изредка, но стал советоваться.
С братом мы сразу подружились и стали не разлей вода. Он был младше меня на четыре года, поэтому я не воспринимал его, как врага народа, пытался заботиться о нем и опекать. Окружал заботой, как умел. На тот момент оберегать близких я мог только силой. Позже научился думать сначала головой, но детство я провел в синяках и с разбитыми кулаками. Терпимости меня научила Арина. Она мне многое дала: учила правильному обращению с женщинами, выбивала из меня быдлячьи замашки. Просила учиться, потому что мне это может пригодиться. Остужала мой пыл и гнев, направляя его в верное русло. Ей удалось меня обуздать. Она стала первой женщиной, кто смогла выступить моим заземлением. В голове до сих пор ее слова, которые я повторяю, как мантру: нужно уметь останавливаться, чтобы видеть дорогу.
К пятому классу стал нормально учиться. Дураком я и раньше не был, просто усидчивости не хватало. Позже увлекся программированием, радиоэлектроникой. Это мне действительно помогло. Вырубить любую систему безопасности сейчас я могу чуть ли не с закрытыми глазами.
У нас была нормальная семья. Обычная. С братом мы ходили на дзюдо, плаванье, летом с родителями летали в отпуск. Оба мечтали стать полицейскими, как отец. Мы гордились им, считали эталоном. Все, как у нормальных людей, но…
Есть в каждой грустной или эпичной истории одно малюсенькое «но», которое можно считать точкой невозврата. У каждого это «но» свое. У меня оно тоже было.
Мне было пятнадцать, когда на моих глазах убили отца. Это сделали его коллеги-менты. Батя был принципиальным, считал, все должно быть по закону и влез туда, куда не стоило. За это поплатился. Он, как чувствовал неладное и отправил нас к бабке, но я вернулся. Уже не помню, зачем, потому что картина, как отца пытали, мучили его разными экзекуциями, до сих пор перед глазами. Вервольфы не просто убивали, они наслаждались его мучительной смертью, ловили в этом чистый кайф, как наркоман первосортным героином. А я смотрел за всем через окно и ничего не сделал, за что до сих пор не могу себя простить.
После похорон у меня сорвало крышу и я дал себе слово — отомстить каждому причастному. До момента, как найду всех шестерых пройдет девять лет и я пройду путь становления от обычного подростка до участника местной банды малолеток, затем пойду выше, обзаведусь нужными связями. Я был востребован в преступном мире, потому что обладал большим потенциалом, мозгами, отсутствием жалости и стойкой ненавистью к людям в форме. Я добивался все новых и новых высот в погоне за местью, получив колоссальный опыт и поддержку со стороны криминального мира, но поплатился потерей семьи. В восемнадцать лет я ушел из дома.
Арина догадывалась, что я начал свой путь на дно, считая его восхождением на вершину. Но догадки догадками, я отнекивался от любых ее вопросов, придумывая отговорки, но когда меня подстрелили в первый раз на одной из разборок, скрыть не получилось. Когда меня выписали из больницы, женщина закатила грандиозный скандал и чуть ли мне в ноги не падала, умоляя бросить это дело. Она очень боялась меня потерять, а я не мог отступиться с заданного курса. Арину с сердечным приступом увезли в больницу и брат мне поставил ультиматум:
— Или ты завязываешь со своими делами или убирайся из дома. Ты ее убьешь своим образом жизни. Твои дружки убили отца, а ты, вместо того, чтобы презирать их, водишься с ними. Ты такой же, как они. Предатель. И учти, если ты выберешь их, ты мне больше не брат.
Он предлагал выбор, таким образом лишив его. Я ушел. Весной я пошел в армию, после служба по контракту в горячей точке, затем растворился в неизвестности, исчезнув из жизни своих близких. По истечении установленного законом срока меня признали умершим, но на тот момент у меня уже были новые документы. Так я погиб для всех в первый раз, став Максом Якоби — человеком без прошлого и востребованным наемником. Моя новая жизнь началась в Питере. Там я встретил Пташку. Она была второй женщиной, рядом с которой мне захотелось остановиться.
Пташка стала моим ангелом. Моей усладой, в магме которой я кипел, плавился в любви, утопая в ней и захлебываясь. Я сходил с ума рядом с ней, восторгался ее чистотой, наивностью и верой в меня. Она всегда мне верила. Поддерживала и восхищалась, не зная, кем я был на самом деле. Я не мог ей признаться. Боялся, если она узнает, то отвернется от меня и уйдет. Тонул во лжи ради ее блага, крошась на острые осколки всякий раз, когда уходил на дело. Стыд пожирал меня огромными лапами, когда она с детской искренностью, смотрела мне прямо в глаза и твердила, что я самый лучший. Лучший… Я самый лучший наемный убийца в этой стране, детка. Если бы ты только знала, убежала бы в ванную и попыталась наждачкой смыть с себя все мои поцелуи, которыми я одаривал тебя каждую ночь. Ты бы не восхищалась мной, а презирала. Ты бы никогда не поцеловала того, чьи руки замараны кровью кому-то неугодных.
Когда родилась Алина я решил, что все. Закончу начатое — найду убийц моего отца и уеду с Пташкой и дочерью далеко. Начну все заново, без убийств и лжи. Начатое я закончил, но уехать не успел. Я прославился на всю страну. Во всех СМИ писали: во время задержания был убит жестокий убийца шестерых полицейских — Макс Якоби. Так я погиб для всех второй раз, отправившись в колонию строгого режима на пожизненный срок.
Я не стал сообщать, что сумел выжить, хотя по всем канонам сдохнуть я был просто обязан. Пташка бы ждала, а выйти у меня практически не было шансов. Прикусив глотку ревности, я отпустил свою любимую женщину, позволив ей стать счастливой без меня. Ждать уголовника, который никогда не выйдет — не ее путь.
Мне удалось сбежать спустя полтора года. Это был долгий путь, в конце которого меня ждало разочарование: у Пташки уже была новая жизнь и она пожелала в ней остаться, узнав, кто я такой на самом деле. Больнее всего было то, что она до последнего никому не верила. Отказалась лишь тогда, когда я на ее глазах совершил осечку и попытался убить дочь Волкова. Тогда я познал свой самый главный провал и отправился в чертоги ада, на службу к демону.
