…Подписав допросный лист, Ольга Гурова благосклонно приняла предложение пристава доставить её домой. Впрочем, хватило этой её благосклонности ненадолго — ровно до того момента, как пристав, обходительно помогший ей забраться в коляску, сел в неё и сам, а с ним ещё я, а на запятки пристроились урядник и десятник губной стражи. Уж не знаю, испугалась чего Ольга Кирилловна или понадеялась, что всё само как-нибудь обойдётся, но вопросов по пути задавать не пыталась. Однако же, чего бы она ни боялась, действительность для неё оказалась ещё хуже — когда мы прибыли к дому Гуровых, пристав объявил своё желание опросить прислугу. Отвертеться у Ольги Кирилловны никакой возможности не было, но если бы можно было убивать взглядом, нам с Борисом Григорьевичем пришлось бы умереть не по одному разу.

Ольгу Гурову пристав отправил в её покои, приставив к дверям десятника, всех слуг собрали в прихожей под надзором урядника, затем Шаболдин по одному вызывал их в маленькую каморку для привратника, где в моём присутствии задавал каждому и каждой один-единственный вопрос: в котором часу вернулся домой Фёдор Захарович четыре дня назад? Из-за того, что вопрос был один и шибко развёрнутых ответов не предусматривал, управился Борис Григорьевич быстро, после чего поднялся к Гуровой и учтиво поблагодарил её за содействие розыску. Ольга Кирилловна только что не зашипела в ответ.

— Ну что, Алексей Филиппович, сами же всё слышали, — с довольным видом сказал пристав, когда мы уселись в коляску.

Да уж, слышал. Чуть менее половины опрошенных сказали, что вернулся в тот день Фёдор Гуров в восьмом часу пополудни, а не в шесть, как о том говорила его супруга, оставшиеся разделились примерно пополам на тех, кто подтвердил слова хозяйки, и тех кто даже приблизительное время возвращения хозяина не вспомнил. То есть стоило иметь в виду, что в день убийства Шишовой Фёдор Захарович вернулся домой часа на полтора позже обычного.

— Я гуровских слуг не по одному разу уже допрашивал, как родных их знаю, пусть и не надобна мне даром такая родня, — Борис Григорьевич пребывал в хорошем настроении и его тянуло поговорить. — Которые из слуг слова Ольги Кирилловны подтвердили, те и раньше хозяев всячески выгораживали, в меру своего разумения, конечно. Правду сказали те, кто не хочет властям прекословить, а которые не помнят, — тут даже на слух чувствовались жирные кавычки, — самыми хитрыми себя полагают. Да и пёс бы с ними, — беззаботно закончил пристав.

Да, основания для такой беззаботности у Шаболдина имелись. Пусть и опрашивал он слуг не под запись, но в моём же присутствии. Возникнут в суде вопросы — Шаболдин вызовет меня в свидетели и я, как верный подданный русского царя, под присягой дам показаниям пристава полное подтверждение, а уж моё-то слово для присяжных и судьи пустым не будет.

До исполнения следующего пункта плана Бориса Григорьевича у нас оставалось два с небольшим часа и я пригласил пристава на обед. Коляску и стражников Шаболдин по прибытии к моему дому отпустил, наказав им вернуться за нами через полтора часа.

…Фёдора Гурова мы перехватили у Московской городской управы. Уклоняться от поездки с нами он не стал, всю дорогу молчал и лишь в допросной сухо осведомился о причинах своего сюда попадания.

— Скажите, Фёдор Захарович, где вы были четыре дня назад от момента окончания службы до прибытия домой? — спросил Шаболдин, разъяснив Гурову, что это официальный допрос под запись. — Что присутственные часы закончились у вас в пять пополудни, а домой вы прибыли только в восьмом часу, мне уже известно, — добавил он, отсекая попытки лгать.

— У девицы Букриной, Алёны Фроловой, мещанки, — спокойно ответил Гуров. — Нумер двадцать первый в Денисовском переулке.

М-да, вот уж не ждали… Пристав, надо отдать ему должное, взял себя в руки почти мгновенно.

— И что, девица Букрина ваши слова подтвердит? — спросил он.

— Так её о том спросить и надо, а не меня, — спокойствие Гурова было, похоже, не показным.

— Спрошу, — пристав чуть-чуть подпустил в голос угрозы, но на Гурова это никак не подействовало.

Поскольку дальнейший допрос не имел смысла, пока Шаболдин не допросит Букрину, Гурова пришлось отпустить. Допросный лист переписали набело быстро, там же и писать было всего-ничего, Гуров его без разговора подписал и отбыл домой. А мы с Борисом Григорьевичем отправились в Денисовский переулок, ничего иного нам не оставалось.

Девица Букрина, восемнадцати лет, православного вероисповедания, по рождению принадлежала к купеческому сословию. Отец её, купец третьей тысячи, хозяин двух посудных лавок, умер уже пятнадцать лет назад, и дело его за неимением иных наследников досталось вдове. Вдова, однако, год как умерла и сама, а юная девица, на которую свалилось неплохое наследство, обе лавки и запасы товара продала за хорошие деньги, приказчиков и работников рассчитала, переписалась из купеческого сословия в мещанское, чтобы налогов меньше платить, и вложила деньги в казённые и частные ценные бумаги. Всё это мы от самой Букриной и узнали, да не только со слов, а ещё и из представленных ею бумаг. Бумаги содержались в идеальном порядке, видно было, что тут приложил руку кто-то, в этом хорошо понимающий. Кажется, я даже знаю, кто именно. Показания Фёдора Гурова Алёна Букрина уверенно подтвердила.

Потом мы с приставом прошлись по соседям. О Букриной они отзывались в целом неплохо, хотя и не все, но на всех, как известно, не угодишь. Те самые «не все» утверждали, будто Букрина живёт блядством, но все остальные это не подтверждали, а чуть больше половины из них со всей уверенностью показывали, что ходит к Алёне один только и явно из господ. Удивляться тому, что они опознали по портрету Фёдора Гурова, мы уже и не стали.

— Что ж, Алексей Филиппович, откуда в доме Гуровых взялся яд, мы теперь, можно сказать, знаем, — Шаболдин принялся подводить итоги. — Но толку с того знания без доказательств… А с ними — от чего ушли, к тому и пришли, — он тяжело вздохнул.

Добавить тут мне было нечего.

Столь неудачное завершение бурно, казалось бы, развивавшейся истории с Шишовой нас с Шаболдиным, ясное дело, не порадовало, но и в уныние отнюдь не ввергло. Раз уж появились в деле новые люди и новые события, разобраться с ними сам Бог велел, вот Шаболдин и взялся разбираться. Уже на следующий день пристав устроил Алёне Букриной настоящий, по всей форме, под запись с подписью, допрос в губной управе, а потом ещё раз прошёлся по соседям юной мещанки, да тоже не один, а с писарем. Допросил повторно он у себя в управе и Фёдора Захаровича. Увы, но каких-то сдвигов в деле в результате всех этих титанических усилий не произошло. Знакомство своё с Марфой Шишовой Гуров отрицал, хотя и сказал, что слышал о ней от супруги.

Связь Фёдора Гурова и Алёны Букриной, как выяснилось, длилась уже полтора года. Любовники периодически встречались в доме Букриной, никуда вместе не выходили, каких-то планов на совместное будущее не строили, любовницу свою Гуров не содержал. Ну, это они так говорили. Допрашивал их Шаболдин порознь, но на одинаковости показаний оно никак не сказалось.

Алиби своего любовника Букрина вновь подтвердила, попытки Шаболдина сбить её с толку и малость припугнуть ничего в твёрдости её слов не изменили. Да, Феденька, ой, простите, ваше благородие, Фёдор Захарович, был у меня в тот день — пришёл, как службу закончил, ушёл в семь пополудни. Нет, ничего я не путаю, именно так всё и было. Да, готова буду заявить в суде и под присягою. Нет, подумать мне тут не над чем, как оно было, так я и сказала, вот так же за мною и запишите.

— Вот врёт же, Алексей Филиппович, вижу и чую, что врёт, но никак, никак не могу её на том вранье поймать! — бушевал пристав. — Не краснеет, не бледнеет, голос не дрожит, даже Ангелине Павловне до такого умения врать далеко!

Да, бывают такие уникумы. Чисто по актёрскому мастерству с профессионалами сцены им не тягаться, но в соревнованиях по вранью дадут они актёришкам сто очков вперёд и тут же тысячу отыграют. Похоже, Алёна Букрина как раз из таких.