А вот история с деньгами, что покойный забрал из банка, и которых не нашли в доме, меня, честно говоря, поставила в тупик. Нет, четыре пачки сторублёвых ассигнаций (не думаю, что такую сумму имело бы смысл получать мелкими купюрами) не так сложно и спрятать, но искать их теперь губные будут не просто так, а с поисковыми артефактами, а против такого поиска любой тайник бесполезен. Так что в доме, если я правильно представлял себе положение дел, их уже давно нет. А может, кстати, и вообще не было — Захар Модестович мог их домой не приносить, распорядившись этими деньгами как-то иначе, не просто же так он их снял. Что же, завтрашние допросы, думаю, прояснению тут поспособствуют.

Самым, однако, непонятным для меня оставался вопрос, что делать с подозрениями против бывшей актрисы. С одной стороны, и пропажа завещания, и добрые отношения между супругами, и история жизни самой Ангелины Павловны, не бегавшей от одного содержателя к другому и деятельно помогавшей жертвам растлителей, всячески говорили в её пользу и побуждали от тех самых подозрений отказаться. Со стороны же другой оставались её измена мужу, небезуспешное сокрытие этой измены от домашних, возможность попасть в спальню мужа, минуя коридор, и невнятная история с крепким сном в ночь отравления, вообще известная нам с приставом только и исключительно с её слов, и в совокупности своей эти подробности нашёптывали, что исключать вдову из числа подозреваемых, пожалуй, рановато. Что же, посмотрим, что она скажет завтра на допросе.

Как-то неожиданно подумалось, что даже если снять подозрения с Ангелины Гуровой, это вовсе не приведёт к тому, что единственными подозреваемыми останутся Фёдор Захарович и Ольга Кирилловна. Во-первых, не стоило забывать о прислуге. Если подтвердятся-таки слова Погорелова и хозяева с гостями действительно держались вместе, то подбросить ему склянку с ядом никто, кроме прислуги, не мог. Не хочу сказать, что кто склянку подкинул, тот и хозяина отравил, но раз уж совершил человек действие в интересах отравителя, разумно же предположить, что сам, может, и не травил, но кто отравил, знает? Разумно, да. Эх, как же здешним губным не хватает дактилоскопии! Сразу бы всё и решилось…

Во-вторых, нет у меня уверенности в матери и сестре Погорелова. Да, этим смерть Захара Модестовича вроде бы никаким боком не в пользу, но они обе принадлежат к прекрасной половине человечества, а отравление, не забываем, способ убийства преимущественно женский. Да и что там на самом деле было в отношениях Анны Модестовны с братом и его новой супругой, никто толком не знает. А Лиза? Её вроде бы тут никуда не прислонить, вот, пожалуй, она-то одна и вне подозрений. Да и то… Впрочем, хватит, а то так я и младшего Погорелова подозревать стану. Господи, а каким же простым казалось дело в самом начале!

Ладно, чего теперь сетовать… Взялся, значит взялся, придётся разбираться, благо, есть с чем.

— Скажите, Ангелина Павловна, известно ли вам, что ваш супруг незадолго до смерти забрал из банка сорок тысяч рублей? — спросил Шаболдин с должной учтивостью, не оставлявшей, однако, бывшей актрисе никаких возможностей уйти от ответа.

— Известно, — ответ вдова подтвердила изящным наклоном головы. Ну да, актриса, она актриса и есть…

— Не поделитесь подробностями? — пристав был прямо-таки сама любезность. А что бы ему и не полюбезничать с красивой женщиной, если она правдиво отвечает на его вопросы? Ну пока что правдиво, посмотрим, что дальше будет…

— Я готова, — не очень уверенно начала вдова, — но…

— Но? — в голосе Бориса Григорьевича появилось некоторое нетерпение и даже недовольство — так, самую малость.

— Я бы просила вас, господин старший пристав, не передавать мой ответ родным Захарушки…

Так, кажется, сейчас будет интересно. Я приготовился со всем вниманием слушать продолжение допроса.

— Заранее обещать вам такое я, Ангелина Павловна, никак не могу, — всё ещё учтиво, но уже с ясно слышимой суховатостью сказал Шаболдин. — Однако же настоятельно советую отвечать.

— Вы же, господин старший пристав, законы знаете, — грустно улыбнулась бывшая актриса. Шаболдин согласно кивнул. — И понимаете, что при наличии детей от первой своей супруги завещать мне более десятой части своих денег Захарушка не мог, — тут уже согласились с Гуровой мы оба. Да, на наследование женщинами ограничения в законе есть. По меркам бывшего моего мира дикость ещё та, здесь же на законодательном уровне считается, что женщина, ежели не было у неё в браке собственного источника дохода, правильно распорядиться деньгами не сможет, а потому, если есть другие наследники, преимущество отдаётся им. А у вдовы Захара Модестовича Гурова своего дохода в замужестве как раз и не было, из театра-то она, выйдя замуж, ушла…

— Но всё, подаренное мужем в браке, за вдовой сохраняется, — напомнила Ангелина Павловна соответствующее положение закона.

М-да, умнейшая женщина, должен заметить. Рассказ свой вдова строила так, что нам с Борисом Григорьевичем уже третий раз подряд приходилось с нею соглашаться, к чему она нас явственным образом пыталась приучить. Интересно, зачем?

— Вот Захарушка на те деньги купил облигации казённого железнодорожного займа, да мне их и подарил, — с улыбкой закончила она.

— Вот как? — деловито осведомился пристав. — У вас и дарственная есть?

— Есть, — подтвердила вдова.

— Позволите взглянуть? — не унимался Шаболдин.

— Она вместе с облигациями хранится у присяжного поверенного Манькова.

— Почему не у Друбича?

— Захарушка не хотел, чтобы бумаги, касаемые этого дарения, хранились в месте, про которое всем в доме известно, — в этот раз улыбка Ангелины Павловны выглядела слегка виноватой, будто она просила нас простить эту маленькую хитрость её покойного мужа. — Более того, он и мне велел, ежели его родственники оспорят мои права, саму дарственную в дом не приносить и им не показывать, пусть суд бы запросил её у поверенного.

— Что же, в известной осторожности Захару Модестовичу не откажешь, — кивнул Шаболдин. — Однако же, Ангелина Павловна, я бы хотел с этой дарственной ознакомиться. Поэтому, если у вас нет возражений, мы прямо сейчас отправимся к присяжному поверенному Манькову. Вы как, Алексей Филиппович, с нами?

Отказываться я не стал, благо, контора Манькова располагалась совсем недалеко, и вскоре мы с Борисом Григорьевичем удостоверились в наличии как самих облигаций, так и надлежащим образом составленной дарственной на них. Пришлось признать, что вопрос с наследством для своей супруги Захар Модестович решил успешно — оспорить дарственную в суде никакой возможности не имелось. Меня же эта история убедила и в том, что сам покойный искренне считал свой второй брак счастливым, иначе бы не сделал супруге столь щедрый подарок.

Когда Шаболдин велел губному стражнику, правившему коляской, возвращаться в управу, вдова Гурова явно подобралась. Хм, похоже, она полагала, что после визита к Манькову пристав её отпустит, а то ещё и отвезёт домой. Ну уж нет, Борис Григорьевич умеет быть настойчивым, когда ему это надо. Да и у меня вопросы к Ангелине Павловне оставались, вот и посмотрим, насколько у нас с приставом совпадают интересы.

— О причинах, побудивших Захара Модестовича подарить вам облигации именно в то время, вам, Ангелина Павловна, что-либо известно? — вот это Шаболдин удачно зашёл, больно уж ко времени пришёлся подарок.

— Захарушка был не очень здоров, — нехотя сказала вдова. — А в последний год стал всё чаще говорить, что осталось ему недолго. Господи, да кто же мог подумать, что так оно и случится!..

Похоже, мы с Шаболдиным оба не могли понять, играет ли Ангелина Павловна или же говорит искренне. Я, во всяком случае, уж точно не мог, поэтому разрядил своё непонимание, задав вдове вопрос:

— Скажите, Ангелина Павловна, содержанием завещания Захара Модестовича вы не интересовались потому что вам он наследство уже обеспечил?