— Не могла, — подтвердил я. — Вот разве только…
Память услужливо вытолкнула на поверхность примечательный случай из детства. Детства Алёши Левского ещё до моего появления. Я (или Алёша, но будем считать, что я) тогда как-то услышал вдруг у себя в комнате странные голоса, исходившие прямо из стены. Что они там говорили, я точно уже не помню, но тогда я сообразил, что слышу перепалку кухарки с кем-то из горничных, причём перепалка та происходила, судя по всему, на кухне. Сначала было интересно, особенно когда я узнал немало новых для себя слов, но через несколько дней голоса из стены мне надоели и я пожаловался отцу. Пахом Загладин, наш домашний умелец, почти седмицу потом с озабоченным видом перемещался по дому, однако голоса после этих его перемещений исчезли. Отец мне потом объяснил, что давно ещё, когда огненные камни стоили очень больших денег, печи в доме топили дровами и углём, а потому требовалась разветвлённая система вентиляции, чтобы дом не наполнялся дымом и угаром. Вот в толще стен вентиляционные ходы обычно и делались. С удешевлением огненных камней и переводом отопления на них надобность в такой системе отпала, часть тех ходов замуровали, а тут, должно быть, где-то замуровка нарушилась, вот и проходили ко мне звуки с кухни…
Рассказав Шаболдину эту историю, я добавил и свои соображения относительно возраста дома Гуровых, который, как мне представлялось, вполне мог пережить такую же смену топлива.
— Очень может быть, Алексей Филиппович, — пристав задумчиво постучал пальцами по столешнице, — очень и очень может быть. Вот что, — встрепенулся он. — Я, пожалуй, прямо сейчас возьму с собой губного артефактора, пару молодцов потолковее, да к Гуровым и отправлюсь. Уж простите, Алексей Филиппович, великодушно, но соображение ваше требует немедленной проверки, и, боюсь, это надолго. Вечером, если позволите, загляну к вам, поделюсь новостями.
Я, разумеется, позволил и отбыл домой. По пути подумалось, насколько же всё-таки удачно сложилось, что мы с приставом занимаемся этим делом вместе — в чисто розыскных вопросах он разбирается, ясное дело, лучше меня, но вот особенности жизни в богатых домах лучше знаю я. Сам-то Борис Григорьевич из низов выслужился, и его детские годы прошли, как я понимаю, либо в маленьком частном доме с одной-единственной печью, либо в большом доходном доме, где отоплением занимаются отдельные работники, а не сами жильцы, а многие такие дома так до сих пор углём и отапливают, вот он о вентиляционных ходах и не подумал. Ну и Ангелине Павловне спасибо за более-менее точную передачу разговора с Ольгой Гуровой, из которого я и понял, что про облигации та знала именно и только то, что я говорил вдове. А теперь… Уж не знаю, насколько толковыми окажутся стражники, коих возьмёт с собой Шаболдин, но участие артефактора — дело совсем другое, так что, думаю, пристав разберётся, что там к чему. Да уж, вряд ли Ольга Кирилловна сейчас подозревает, на пороге каких сложностей в своей жизни она стоит…
Получается, кстати, что не только много Ольги Гуровой стало в нашем деле. В её жизни значение наших с Борисом Григорьевичем усилий тоже, знаете ли, увеличилось. Вот в самом же деле, улики и свидетельства против неё, пусть пока только косвенные, идут просто-таки сплошной чередой — сегодня, например, ещё обеденное время не наступило, а две гирьки на обвинительную чашу весов правосудия уже упали, а проведёт Шаболдин в доме Гуровых обыск, так и третья упадёт, да куда более увесистая. А там и те две, что сегодня уже прибавились, тоже далеко не единственные… В общем, не завидую я Ольге Кирилловне, ох и не завидую. Фёдору Захаровичу, впрочем, тоже.
Дома я до прихода Шаболдина успел пообедать и в последний раз проверить и перепроверить свои предложения для встречи с царём — обещанный Леонидом срок потихоньку подходил к концу. Ещё мы с Варенькой обсудили планы на святки с учётом ожидаемого прибытия в Москву её сестры с мужем, Варя успела распорядиться насчёт ужина, а Шаболдина всё не было и не было. Я уж начал было волноваться, вдруг что-то пошло не так, как явился губной стражник и передал мне записку от пристава, в которой тот извинялся и сообщал, что сегодня прийти не сможет, а завтра с утра позвонит по телефону. Стало быть, он всё ещё у Гуровых, а пользоваться хозяйским телефоном по каким-то причинам не желает. Догадку мою стражник подтвердил — Шаболдин застрял там, да и сам посыльный имел приказ после передачи записки немедленно туда же вернуться.
Любопытство распирало меня настолько сильно, что дожидаться утром звонка от пристава я не стал и прямо к началу присутственных часов поджидал его у входа в губную управу. Борис Григорьевичу такому повороту и удивился, и обрадовался, мы прошли в кабинет, он сразу же велел подать чаю и в ожидании оного принялся рассказывать.
— Там, Алексей Филиппович, всё даже ещё более занимательно обернулось, чем вы предполагали! — начал он, едва мы с ним устроились в кабинете. — Я в доме Гуровых до позднего вечера проторчал, но не зря, честное слово, не зря!
Почему-то мне пришла в голову мысль явиться как-нибудь к Шаболдину в обществе Оленьки. Вот сейчас бы ей пристава нарисовать — получилось бы просто замечательно, этакий прямо горящий служебным рвением государев человек, коему служба не в тягость, а в радость, хе-хе… Нет, точно надо как-нибудь.
— В будуаре Ольги Гуровой можно слышать, что говорят в будуаре и спальне Ангелины Павловны, — продолжал Шаболдин. — Причём осмотр вентиляционного хода показал, что он был заложен, но потом его вновь расчистили и поставили у Ольги Гуровой заглушку, которую и снять легко, и обратно вставить, да ещё и картину на том месте повесили, оставив его свободным от обоев[24]. Я опросил под запись всех слуг, но никто из них не признал своего участия в таковой расчистке. Однако же удалось мне установить, что обои в той части дома меняли прошлым летом, и делали это мастера, нанятые со стороны, а надзирала за их работой Ольга Кирилловна. Вот полагаю, тогда же ход и прочистили, и заглушкой снабдили.
Ну да, про увесистую гирю на чаше обвинения я подумал очень даже к месту. Вот, значит, как Ольга Гурова узнала про облигации, про Погорелова с Ангелиной Павловной, про время, когда Погорелов должен был к любовнице прийти. Но на этом новости у Шаболдина не закончились.
— Должен сказать, — продолжил он, когда нам принесли чай, — с заглушкой этой съёмной придумано было умно, иначе бы и Ангелина Павловна могла слышать, о чём у Ольги Кирилловны говорят. С помощью поискового артефакта я в доме и другие вентиляционные ходы нашёл. Нашёл и исследовал, мало ли, подумал, может и Захара Модестовича подслушивал кто. Но нет, все прочие ходы заложены и никаких следов их расчистки я не обнаружил. Теперь вот пойду сегодня в ту артель, что обои перебивала, надеюсь прояснить, кто из тамошних работников на прибавку к заработку польстился.
Ну да, наверняка дополнительная работа по расчистке вентиляции и установке съёмной заглушки была дополнительно и оплачена, тут я и не сомневался. Не было у меня сомнений и в том, что Борис Григорьевич всё прояснит. Вот только допросить Гуровых он сможет лишь после того, как разберётся с обойщиками — требования городской управы и Дворянского собрания поступить иначе ему не позволят. А это на самом деле не так хорошо — у Гуровых будет лишнее время. С другой стороны, а что им с того времени? Сговорятся, кто и что будет врать приставу? Так они уж и без того давно уже сговорились, как я понимал. Убегут неведомо куда? Вот уж вряд ли, от наследства не бегал ещё никто, не побегут и Гуровы. Так что, глядишь, и к нашей пользе повернётся — уж побеспокоиться и помучаться неизвестностью, пока Шаболдин будет трясти обойщиков, Гуровым придётся изрядно. В общем, допили мы с Борисом Григорьевичем чай, да и разошлись — он к обойщикам двинулся, я домой.
Зашёл ко мне пристав ближе к вечеру, от приглашения к ужину вежливо отказался и принялся вываливать на меня новости. Всё оказалось ожидаемо — мастер-обойщик Демид Акимов Филькин и помощник его Семён Данилов Большаков показали, что заложенный вентиляционный ход обнаружился при смене обоев «у барыни в комнатке», причём заложен он был, по их словам, бестолково и небрежно, вот они и предложили хозяйке перезаложить его по уму, благо, помимо обойных работ понимали и в штукатурных. Хозяйка согласилась, ход они расчистили, а заделывать его заново собрались на следующий день, однако назавтра барыня заказала им съёмную заглушку, каковую они и смастерили из деревянных реек, припасённых на тот случай, если придётся подправлять рамы для обоев. Доплатила барыня им за такую работу вполне неплохо, а зачем ей та заглушка понадобилась, да ещё и с доступом к ней через свободное от обоев место — не их ума дело.
