Прошло несколько часов, а я лежала всё там же, только уже на спине, глядя в потолок. Ужасная старуха к этому времени перебралась с кресла на кровать и теперь, видимо, спала, издавая сиплые звуки.

«За что?» – вот вопрос, который не давал мне покоя. Я знала, что следовало спрашивать не «за что?», а «для чего?», но и этот вопрос оставался без ответа. Зачем, для чего в столь погожий солнечный августовский день я лежу в душной комнате, на казённой кровати, рядом с тяжело больной храпящей женщиной? Может, Господь таким образом воспитывает во мне смирение? Я готова была прилюдно поклясться, что буду впредь смиряться всегда и во всём, только бы вырваться отсюда поскорее. Но с Господом Богом такой разговор не годится.

Пройтись, что ли, по коридору? Тусклое длинное помещение, слабо освещённое жужжащими лампами дневного света. Ни души вокруг – видно, не пик сезона для инфекционных заболеваний. Под худосочной пальмой присела в кресло, провалившись в его дряхлую глубину. Сколько времени, интересно, мне предстоит тут провести? Появившаяся внезапно медсестра заставила меня вернуться в палату: оказывается, здесь больным запрещено выходить в коридор! Вот так новость! То есть никакого тебе социума, как это было в прежнем корпусе, никаких общих трапез в столовой, во время которых пациентки рассказывают друг другу душещипательные истории! Что же, две-три недели провести лицом к лицу с этой окровавленной бабкой?! Да разве можно такое вынести?

В семь часов вечера сестра принесла ужин, поставила подносы на небольшой квадратный столик, покрытый клеёнкой, и удалилась.

Старуха, кряхтя, свесила с кровати толстые ноги и, нашарив мысками тапки, проковыляла к столу.

– Не будете? – спросила она меня с ехидцей, видя, что я не двигаюсь с места.

– Не хочется, – честно ответила я. И лишь когда она закончила есть, я подошла к столу и выпила стакан остывшего чая.

К вечеру я разобрала и обустроила своё «хозяйство». На тумбочке поставила иконку-складень, на спинку кровати повесила пару кофт, отгородившись таким образом от соседки, в ванную комнату отнесла туалетные принадлежности. Достала молитвослов и стал читать молитвы «На сон грядущим». Теперь я смогу по крайней мере полностью читать утреннее и вечернее правила, а то дома у меня никогда не хватало на это времени… Я опасалась, что из-за храпа соседки не смогу заснуть, но сон охватил меня сразу, едва я сомкнула глаза, и был он крепким, как у солдата после длинного, изматывающего перехода.

Утро началось с приятной новости: выяснилось, что инфекционным больным запрещено выходить только в коридор – а вот на улицу, то есть на больничную территорию, – пожалуйста! Логика такого порядка явно отсутствовала, но я тут же воспользовалась ситуацией.

Палата наша, находившаяся на первом этаже, имела весьма оригинальную конструкцию, она имела два выхода: один – в коридор, а другой, через ванную комнату (!) – наружу, в больничный парк. Таким образом, каждое сообщение с внешним миром было в определённом смысле увязано с принятием ванных процедур твоим соседом. К тому же выяснилось, что дверь, ведущая из нашей палаты через душевую в парк, не закрывалась – замок был сломан, но я не рискнула никому об этом сообщать, опасаясь, как бы дверь не забили вовсе.

Главное, что доступ к относительной свободе был обеспечен! Я воспрянула духом. Тем более что в ЦКБ есть одно бесспорное достоинство – обширная парковая территория с тенистыми аллеями. Всё свободное время я теперь проводила на прогулках, временами читала, писала и возвращалась в палату лишь для сна, еды и процедур. Каждый день меня мазали, кололи, массажировали, электростимулировали, подвергали магнитному воздействию и прочим загадочным процедурам. Я допытывалась у лечащего врача, румяной здоровой женщины с пышным бюстом, что это, собственно, такое, «герпес зостер»? Что это за болезнь такая и как она могла ко мне прицепиться? На мои вопросы она давала уклончивые ответы: мол, «герпес зостер» – болезнь очень странная, и даже сегодня, в двадцать первом веке, до конца не исследована. Поэтому врачи рады каждому новому пациенту, ведь он представляет ценный научный интерес. По её словам выходило, что свой герпес живёт в организме каждого человека, но вот взбунтоваться, вылезти наружу он решается далеко не всегда. Для этого нужны особые условия, чаще всего – падение иммунитета… Но почему это произошло со мной? До этого я три года работала в Китае и ничем не болела, а тут, дома, на даче – вдруг падение иммунитета!.. Так или иначе, боли в руке постепенно проходили, а с ними – и противные волдыри. Глядя на свою соседку, я не переставала благодарить Бога за то, что он послал мне «злой герпес» на руку, а не на физиономию. Меня мазали зелёнкой, и мой внешний вид был в общем-то вполне безобиден – как у школьницы после ветрянки. Бедная же моя напарница подвергалась ежедневному обмазыванию фукорцином, обновлявшим малиновую расцветку её лица, столь потрясшую меня в первый день.

Лидия Ивановна сильно страдала от своей болезни – и физически, и психологически. Она не решалась выходить на прогулки, а лишь ненадолго выносила за порог свой стул и грелась на солнышке, пугая своим видом гуляющих пациентов.

Кстати, вскоре я обнаружила, что наш корпус практически пуст: лишь в нескольких палатах просматривались признаки обитания. Обидно было услышать разговор по телефону пациентки со второго этажа. Та с радостью сообщала подруге, в каких замечательных условиях она оказалась: «Отдельный номер с балконом и видом на парк, в номере – душ, туалет, биде, телевизор!» Спрашивается: где справедливость?

Я предприняла ещё одну попытку переговоров с регистраторшей, но мне повторили: пустующие палаты ожидают своих пациентов – больных не герпесом, а другими болезнями. Форменное издевательство! Но я же обещала Господу смиряться…

Укрепляющийся по мере выздоровления аппетит заставил меня пойти на совместные трапезы с соседкой. Когда нам приносили еду, мы садились бок о бок за стол, и я старалась думать о чём-то своем, глядя в тарелку. Есть раздельно, после неё, было неудобно: остывшая больничная пища не лезла в горло, да и не хотелось обижать старую женщину.

Соседка моя оказалась разговорчивой особой, и вскоре я узнала от неё версию её заболевания. В прошлом году, в день святого Ильи-пророка она собиралась пойти в церковь, но потом передумала и пошла на рынок. В это время началась, как и положено в такой день, гроза, прошёл сильный ливень. Возвращаясь с полными сумками, она поскользнулась на лестнице подземного перехода и сломала ногу, после чего провела в больнице несколько месяцев. Но тот урок не пошёл ей впрок, и в этом году случилась опять похожая история: снова пошла она в праздник не в церковь, а в магазин.

– Илья-пророк – святой строгий, – объясняла она. – Наказал меня за вольнодумство. И вот тебе результат: герпес на роже!

Я, в свою очередь, пыталась понять причину собственного герпеса, но тщетно. Помнила лишь, что, возвращаясь с дачи в электричке, почувствовала мгновенную боль, как если бы игла вошла в плечо. Может, именно в тот момент этот невидимый «злой герпес» и впился в меня – расслабленную и сонную…

Соседка по палате охотно рассказывала о себе. Вскоре она поведала, что у неё есть «непутёвый сын», который частенько «поддаёт», толком не зарабатывает и ничего по большому счёту собой не представляет. Сама Лидия Ивановна работала уборщицей в Белом доме (любая причастность к Белому дому давала, как выяснилось, право на бесплатное медицинское обслуживание в ЦКБ), но от сына своего ждала гораздо большего, и его неудавшаяся жизнь глубоко её огорчала. «Непутёвый сын» тем не менее через день посещал свою мать в больнице, приносил ей фрукты, соки и столь необходимые туалетные принадлежности. Во время встреч со своим великовозрастным дитятей мать неустанно наставляла и поучала его, а после его ухода вздыхала и повторяла: «Не знаю, как только его жена терпит. Хорошая женщина, дай Бог ей здоровья!»

Пока я находилась в больнице, меня долго никто не навещал, да и звонили нечасто: все были заняты своими делами и были уверены, что уж кто-то непременно позаботится обо мне. Я понимала, что православный человек не должен чувствовать себя одиноким, так как с ним всегда Господь. Но всё же хотелось иметь кого-то близкого и на земле! И словно снизойдя к моей немощи, Господь послал ко мне в один из дней мою подругу Галю. Она привезла мне необходимые вещи – минеральную воду и свою тёплую кашемировую шаль, в которую я неизменно куталась потом во время прогулок: смена сезонов застигла меня в больнице, и, несмотря на солнечную погоду, всё чаще налетал порывами прохладный ветер. Галин приезд ко мне, заражённой герпесом, очень меня растрогал и обрадовал. От кашемировой шали веяло домом, уютом, благополучием. С этого дня болезнь стала отступать.