«Ну, во-первых, – вспомнила Евгения, – утро началось с пения дрозда, который и разбудил меня своими веселыми переливами. Во-вторых, ходили с соседкой в лес, набрали полные корзины маслят, пожарили – объедение! В-третьих, заезжал двоюродный брат с детьми, ходили все вместе на речку, было весело! А когда шли вдоль железнодорожных путей, помахали встречному поезду – тот дал два ответных бодрых гудка – как в детстве! Потом видели бабочку-крапивницу – это в сентябре-то! Сьюзи удачно поохотилась и принесла в зубах мышку… Ну хорошо, пусть это будет не в счёт. В-шестых, в саду распустились бордовые хризантемы, удивительные поздние цветы. Да вот и сейчас, вечером – такая тишина! И всё ещё тепло, хотя уже осень. Это в-седьмых и в-восьмых. Над крышей соседнего дома зажглась яркая звёздочка. Это в-девятых. Столько всего хорошего в один день! Да это, пожалуй, лучший день сентября, а может даже, и всего дачного сезона!»

И тут вдруг Евгении пришла в голову неожиданная мысль: «А может, если всё примечать, то каждый день будет лучшим?» И поняла она вдруг, что то новое, то лучшее, чего она чаяла в душе, – вот оно и есть: способность видеть и чувствовать каждый день красоту Божьего мира. И радоваться этому, и благодарить.

Ночью, уже сквозь сон, она услышала два коротких гудка проходящего состава – наверное, это сигналил машинист того самого поезда, который теперь спешил назад.

– Да слышу, слышу… – пробормотала она. – И это будет в-десятых.

Прошлой осенью, когда соседский дачный участок был продан в связи с отъездом прежних хозяев, я задумалась: кто будут наши новые соседи, как сложатся с ними отношения? Ведь ничто так не ценится в дачной жизни, как добрососедство, и ничто, напротив, не способно так нарушить душевный покой, как дурные соседи. И вот в первые летние деньки на соседском участке появились новые хозяева – москвичи, пожилая супружеская пара. Он, как выяснилось, работал в Институте Востока, а она преподавала английский язык на курсах. Анатолий Петрович и Галина Сергеевна Сорокины – так звали новых соседей – теперь почти всё время проводили на даче, благо их работа предполагала свободный график деятельности. За время моего отпуска мы успели познакомиться и примелькаться друг другу.

Соседи представляли собой мирную, любящую пару, и казалось, никакие обстоятельства не могли нарушить гармонию их союза. Несмотря на преклонный возраст, они обращались друг к другу «Толечка», «Галечка» – так, как это, видимо, повелось у них с самого начала совместной жизни. То и дело можно было услышать с соседского участка знакомые голоса: «Толечка, принеси, пожалуйста, грабли», «Галечка, ты не видела мои очки?» Сорокины оказались не просто милой дружной парой, но и большими тружениками: их участок был вскоре приведён в порядок, двухэтажный домик покрашен, сарай подремонтирован. Среди скошенной травы появились гравиевые дорожки. В общем, хозяйство выглядело аккуратным и добротным, и взирать на него со стороны было приятно.

Как-то раз, по прошествии нескольких недель, Галина пригласила меня на чай, и я с радостью приняла её предложение. Дом Сорокиных оказался внутри таким же чистым и опрятным, как и снаружи; на гладких половицах лежали яркие половички, аккуратно составленная посуда поблёскивала в шкафчике, стол был покрыт светлой льняной скатертью. От всей обстановки веяло уютом и теплом домашнего очага.

Попив вместе чая и поговорив о том о сём, мы с Галиной переместились в кресла, а «Толечка» попросил у нас изволения подняться к себе наверх.

– У Толечки там кабинет, – пояснила Галина, – он там обычно работает.

Мы с Галиной продолжили беседу. Говорила в основном она. И как это принято у русских людей, когда их случайно свяжет долгая дорога или какое иное обстоятельство, человек принимается вдруг рассказывать всю историю своей жизни – со всеми её проблемами, горестями и радостями, так и Галина повела свой рассказ. Спустя полчаса я уже, казалось, знала про неё всё: как она родилась в далёкой украинской деревне, как поехала учиться в Москву и познакомилась там с «Толечкой», как они полюбили друг друга с первого взгляда, вырастили сына, который теперь работает в Африке, сами работали в Тунисе и Индонезии, а теперь вот, слава богу, могут жить, ни в чём не нуждаясь, на даче. О своём муже Галина отзывалась исключительно в положительном смысле, расхваливая его светлый ум, весёлый нрав, щедрость и доброту. Мне было небезынтересно узнать, каким образом они умудряются жить с мужем столько лет в любви, не раздражая и не утомляя друг друга. Ведь семейная жизнь, что ни говори, сложная штука.

– Вы, очевидно, очень любите своего мужа, – заметила я. – Да и он вас, судя по всему, тоже. Как вы думаете, в чём секрет такой гармонии вашего союза?

Галина посмотрела на меня с хитрецой и уверенно ответила:

– Я не из тех, кто полагает, будто любовь живёт в наших сердцах сама по себе. Нет, это не так. Жертвенность – вот что лежит в основе долгого, счастливого брака. Нужен постоянный, неприметный труд, скрепляющий отношения. Если бы вы только знали, сколько мне пришлось и приходится жертвовать во имя нашей любви!

– О каких жертвах вы говорите? – удивилась я.

– Да о самых разных. Надо понимать, угадывать, что именно любит, ценит дорогой тебе человек, – и делать всё, чтобы он не испытывал в этом недостатка. Вот, к примеру, когда мы с Толечкой ещё только учились в институте, он как-то похвалил мои вареники. Знаете, меня ещё в юности на Украине бабушка научила готовить необыкновенно вкусные вареники – и, поверите ли, с тех пор, на протяжении всех этих лет (и в Тунисе, и в Индонезии, и дома, и на даче) я готовлю ему по воскресеньям домашние вареники.

«Да, это действительно жертва», – подумала я, представив количество вареников, вылепленных Галиной за эти годы.

– Но ведь это требует много времени, – заметила я. – Вы не устаёте?

– Ох, да что значит моя усталость по сравнению с той радостью, которую доставляет мужу моя стряпня! – воскликнула Галина. – Если хочешь быть любимой, милочка, надо идти на жертвы, – назидательно добавила она.

В комнате стало жарко, и мы с Галиной вышли прогуляться в сад. Тёмная зелень кустов выигрышно оттеняла яркие цветы. Сад казался столь ухоженным, будто им неустанно занимались несколько садовников.

– Толечка меня тоже очень любит, – отметила Галина тоном, не допускающим сомнений. – Вот эти цветы он высадил, – она указала на полосу оранжевых лилий. И спустя несколько мгновений добавила со снисходительной улыбкой: – Он почему-то думает, что мне нравятся лилии, а я, честно говоря, их недолюбливаю: у них такой резкий запах! А он и раньше мне всё время их дарил, но не отказываться же: обидишь человека!

– Галечка, ты не видела садовые ножницы? – послышался знакомый голос, и через несколько секунд на крыльце появился бодрый улыбающийся Анатолий.

– Они же где-то на террасе, – ответила Галя, – разве нет? – и поспешила подняться в дом.

Анатолий вздохнул полной грудью и обвёл хозяйским взглядом участок.

– Эх, хорошо тут! – довольно отметил он. – Галечка такая молодец, такую красоту везде навела!

– Ещё и готовить успевает! – добавила я.

Анатолий вдруг оглянулся на крыльцо и, придвинувшись ко мне, заговорщическим голосом прошептал:

– А вот это она напрасно так утруждается. Представьте, каждое воскресенье мне вареники лепит! Вот они у меня уже где, – он провёл ребром ладони у горла, сделав при этом страшное лицо. – Ну да как я ей скажу? Обидится, не поймёт.

В этот момент появилась Галя с садовыми ножницами.

– Спасибо, дорогая, – Анатолий взял ножницы из её рук, чмокнул жену в щёку и направился, насвистывая, к смородиновым кустам.

Я распрощалась с хозяевами и вернулась к себе, пройдя по аккуратно подстриженному газону. Впереди меня ждал длинный-предлинный вечер – можно было сколь угодно долго ничего не делать, просто сидеть на крыльце и смотреть в высокое, медленно темнеющее небо, размышлять, удивляться, думать: откуда приходит любовь, куда уходит, почему иногда остаётся?