Встречались, правда, и пассажиры с вполне фактурной внешностью: попадались интересные стройные женщины с роскошными волосами, высокие статные мужчины с правильными чертами лица, но их общий вид – какая-то внутренняя опустошённость, равнодушие, нелепая одежда – превращал их в безликих статистов, сливающихся в серую невзрачную толпу. Иногда Игорю хотелось растормошить кого-нибудь из них и сказать: «Эй, проснись! Вернись к жизни! Она прекрасна – в ней столько красок, музыки, поэзии! Так стань же достойным её – яви собой чудо! Ведь это совсем не сложно – требуется всего лишь минимум усилий». И он мысленно видел, как преображаются на глазах находящиеся рядом люди – становятся яркими, живыми.

Ведь возможно же такое в Париже! (По крайней мере так было до недавнего времени, пока иммигрантов там не стало почти столько же, сколько парижан.) Приезжая в Париж, Игорь мог часами сидеть в каком-нибудь открытом кафе, лицом к улице, наблюдая за прохожими и делая быстрые зарисовки в альбоме. Это никогда не надоедало: каждый человек был по-своему интересен и красив – независимо от возраста. А Амстердам! Там, конечно, в публике нет и четверти французского шарма, но зато желание проявить свою индивидуальность переливает через край. Кого там только не увидишь! Авангард-парад, бурлящая река самобытности. Да… У нас почему-то складывается иначе. Тяготы быта, повседневная суета, общие заботы выдавливают эстетику из повседневной жизни.

В тот осенний день Игорь, покачиваясь в вагоне метро, рассматривал по привычке пассажиров, когда его внимание неожиданно привлекла молодая женщина, стоящая чуть поодаль. Её лицо показалось ему определённо знакомым. Высокая, темноволосая, с мягкими чертами лица. Под дугами бровей – большие тёмно-карие глаза с неподвижным взглядом. Он окинул её взглядом – чёрная кожаная куртка с оторочкой искусственным мехом под леопарда, зелёные бриджи, высокие кожаные сапоги. Никаких украшений. Небольшая сумка через плечо. Усталый, отрешённый вид. Ничего особенного. Ничего. Но где-то он её точно видел.

Женщина поправила прядь волос, и он заметил на её мизинце маленькое кольцо с камнем. И тут же вспомнил: Форнарина! Это была она. Италия, Галерея Уффици, три месяца назад. Эта женщина была копией портрета работы Себастьяно дель Пьомбо. Игорь провёл тогда немало времени перед очаровавшей его картиной. Да, тот же овал лица и припухлость щёк, нос, и полные губы, и волосы… Пятнистая меховая накидка на плече и даже это кольцо на мизинце. Поразительно! Однако при всей схожести с известным портретом его попутчица была разительно другой. В её взгляде не было той глубины и зовущей тайны, в лице – той лёгкой, скрытой иронии, во всём облике – того величия и достоинства. Его современница казалась размытой, тусклой копией оригинала шестнадцатого века. В то же время Игорю было очевидно, что именно можно сделать, чтобы наполнить её магической привлекательностью, заставить её засверкать: ей надо было изменить совсем немного в своей внешности и – чуть больше – в своём мироощущении.

Игорь уже подъезжал к своей станции, когда понял, что он просто обязан протянуть ей этот ключ, одним поворотом которого она сможет изменить свою жизнь. Он быстро сделал запись в блокноте и, выходя, вложил листок ей в руку, почувствовав на мгновение металлический холодок её кольца.

Она развернула записку – «Галерея Уффици. Пьомбо».

«Что это? – рассеянно подумала она. – Ресторан? Клуб? Надо будет узнать… Да, но он не написал, когда и во сколько!»

День выдался морозный, ясный и солнечный. Татьяна Львовна быстро собралась и вышла на улицу. Она любила такую погоду. «Татьяна, русская душою… любила русскую зиму…» – это словно и про неё писал поэт.

Перейдя трамвайные пути, Татьяна Львовна увидела на углу Ольгу Ивановну – та уже поджидала её. Накануне они сговорились пойти погулять в парк поблизости. С тех пор как обе вышли на пенсию пару лет назад, они часто предпринимали совместные прогулки.

На Ольге Ивановне был спортивный голубой пуховик и светлая вязаная шапка с помпоном; сама она казалась издалека молодой и изящной. «Совсем как девушка», – подумала Татьяна Львовна и тоже подтянулась, приосанилась. Она с годами несколько располнела и не могла уже похвастаться стройной фигурой, как прежде, но всё-таки старалась держаться в форме.

– Здравствуй, дорогая! – выдвинулась ей навстречу Ольга Ивановна. – Какой денёк чудесный, одно удовольствие прогуляться! А какая у тебя шубка чудесная! По-моему, я её раньше не видела?

– Да что ты, ей сто лет! – ответила Татьяна Львовна, беря подругу под руку.

Вместе они направились по недавно расчищенной от снега аллее к парку.

– Как твой бок, отпустило? – участливо поинтересовалась Ольга Ивановна.

– Да, слава богу! Помазала той мазью, что ты сказала, – и всё прошло.

– Ну и хорошо!

Они прошли к замёрзшим прудам, где в небольших полыньях плавали утки, побросали им хлеба, наблюдая за красивыми, с синими полосами селезнями и невзрачными бурыми уточками, посидели немного на лавочке, а потом направились вверх, на холмы, чтобы оттуда полюбоваться открывающейся панорамой на городские кварталы.

– Смотри-ка, как левая сторона отстроилась! – изумилась Ольга Ивановна, глядя на стоящие поодаль дома. – Всё строят и строят, скоро места свободного не останется. А ведь когда мы сюда только заехали, здесь сплошной пустырь был. Мужу тут не нравилось, говорил: голо очень. А я люблю просторы.

Гуляли они долго, переходя с места на место, но усталости не чувствовали. Свежий морозный воздух бодрил, придавал сил.

– Смотри, какие мы с тобой молодцы! – заметила Татьяна Львовна. – Уже больше двух часов ходим – и хоть бы что!

От долгой ходьбы на припекающем солнце она даже немного распарилась и расстегнула шубу.

– А что нам! – живо отозвалась Ольга Ивановна. – Какие наши годы! Ты, например, так хорошо выглядишь, тьфу-тьфу, что тебе больше сорока пяти никак не дашь!

– Да ладно тебе! – отмахнулась подруга. – Вот ты действительно как девушка! Такая стройная! И лицо гладкое, совсем без морщин.

Довольные собой, они бодрым шагом продолжили свой маршрут и спустились на плоскую террасу, где стоял длинный застеклённый павильон, в котором по временам устраивались разные мероприятия. Сейчас, под шапкой белого снега он, правда, выглядел довольно сиротливо. Подойдя ближе, Татьяна Львовна заметила афишу на стене.

– Да тут сейчас выставка проходит! – обратилась она к подруге. – «Художники Замоскворечья». Пойдём посмотрим?

Подойдя к кассе, они заглянули в окошко.

– Для пенсионеров билеты по сто рублей, – ответила им сонная кассирша.

Лица у наших подружек так и вытянулись. Они достали кошельки, расплатились и взяли билеты.

– Какая бестактная женщина! – возмутилась Ольга Ивановна, едва они отошли от кассы. – Даже не спросила, сколько нам лет. Сразу: «Пенсионерам – по сто рублей».

– Да это она из вредности, – успокоила её подруга. – Есть такие люди, которых так и тянет гадости сказать, чтобы настроение другим испортить.

После осмотра выставки они ещё немного прошлись по парку и остались вполне довольны проведённым днём.

Когда они направлялись к выходу вдоль аллеи, мимо них лихо промчался на лыжах седой мужчина в спортивном костюме.

– Слушай, может, и нам лыжами заняться? – предложила Ольга Ивановна, провожая взглядом мужчину.

– Да что ты, – возразила Татьяна Львовна, – у меня ни лыж, ни костюма нет.

– Так всё можно купить… Смотри, какие тут орлы летают! И мы будем с тобой как ласточки!

– Да уж, – протянула Татьяна Львовна, доставая из кармана зазвонивший телефон.

– А знаешь, Тань, – продолжила Ольга Ивановна, – даже когда мы с тобой состаримся, это будет не страшно. Главное ведь, чтобы близкий человек рядом был, хоть один. Чтоб можно было поделиться своими впечатлениями, мыслями. Правда? Чтобы просто кто-то слушал тебя, но не в пол-уха, а внимательно, сочувственно, вот как ты.