Женщина уселась рядом с костром, скрестив ноги, и опять начала что-то бормотать, искоса поглядывая на Богумила, у которого потихоньку закрывались глаза. Колдунья продолжала нашептывать заклинания, получая удовольствие от этого занятия. С каждым новым произнесенным словом ее лицо наполнялось добротой и нежностью.

Мальчик сидел неподвижно, перед взором стали появляться расплывчатые силуэты людей, животных и непонятных ему существ, будто парящие привидения они облетали его со всех сторон. Юнец был озадачен, всматриваясь в каждый призрак, напоминающий ему знакомые очертания разных то ли полуживотного, то ли получеловека. Неожиданно в пространстве все стало растворяться, и чей-то знакомый голос произнес.

— Ярослав, просыпайся. Твои родители уже волнуются за тебя, — женщина водила руками над огнем и пыталась потихоньку прийти в себя. — Мы с тобой оба устали, завтра еще раз попробую.

— Почему ты называешь меня этим именем?

Мальчонка чувствовал себя не в своей тарелке. Тесноватая пещерка, невнятные лепетания старухи, призраки и многое другое вызывали в нем непонятные мурашки, которые бегали по всему телу и слегка приятно передёргивали его.

— Не обращай внимания, я старая тётка и давно уже путаюсь в именах.

— А как тебя зовут? Люди тебя называют Отрешенной, а как твое настоящее имя?

— Меня зовут Благославой, просто давно никто не произносил моего имени.

Благослава не была злой колдуньей, зная множество проклятий, она практически ими не пользовалась и не применяла без нужды заклинания, стараясь не показывать людям настоящую силу магии. Знающие люди обращались к ней за помощью, избегая местных бездарных лекарей, безуспешно или еще хуже алчно лечивших несуществующие болезни. Женщина хорошо разбиралась в медицине и акушерстве, спасая рожениц и больных от неминуемой гибели, но злые языки дали ей дурную славу, разнесшуюся во все дома, словно всепроникающая чума.

Колдунья даже представить себе не могла, что мальчик с первой попытки увидит своих спасителей и тех, кто всячески мешал в их кровавом пути. Скрытая в нем сила постепенно начала проявляться и приносить первые плоды, но оставалось совсем немного времени до неизбежной встречи с жестокой реальностью. Ей предстояло научить Богумила владеть магией и колдовством, управлять нечеловеческой силой и энергией, заглядывать в будущее и видеть прошлое, прислушиваться к интуиции и многим другим знаниям, необходимым в новой жизни.

Придя домой, Богумил отправился на кухню в поисках чего-нибудь перекусить и замер от запаха, шедшего со стороны камина, так манящего и раздражающего его зверский аппетит. Проголодавшийся ребенок взял свою маленькую тарелку и, задумавшись о случае с бабкой, решил начерпать так манящую похлебку, но как только он направился в сторону тлеющего очага, его неожиданно одернула чья-то рука.

Не можешь дождаться остальных? Ты, мелкий отброс, — послышался голос старшего брата, приведшего мальчика в оцепенение. — Тебе не место в нашем доме, щенок паршивый.

Раздраженный Блудовлад оттолкнул от себя мальчишку в сторону камина с кипящим котлом и ужаснулся, увидев, как на Богумила опрокинулась бурлящая емкость, ошпарив его с ног до головы жирной похлебкой. Испугавшийся звереныш выбежал во двор, стараясь быть незамеченным, и спрятался в самом темном углу увядшего хлева. У самого порога дома он вовремя успел разминуться с матерью, бежавшей на кухню, услышавшей грохот и крик младшего сына. Увидев ошпаренного мальчика, лежащего у камина, женщина успела выдавить нелепый крик отчаяния и упала в обморок. Придя в себя, мать подошла к бездыханному тельцу и, поцеловав едва пульсирующие руки сыночка, заплакала.

Вернувшись с охоты раньше обычного, отец не увидел младшенького сынка, всегда встречавшего с его любимыми лаптями в руках. Пока отец переобувался, Богумил успевал разглядеть лесные трофеи да и примерить охотничью амуницию. Сердце Лана будто сжалось в кулак, чувствуя неладное в семье. Подойдя к дому, он окрикнул Малушу и хотел было предъявить, почему его не встречают, но вместо этого к нему на шею бросилась залитая слезами жена и стала истерично оправдываться о несчастном случае с его любимчиком. Муж молча стоял и внимал бессвязным речам супруги, подозревая о непоправимой трагедии в их доме.

Увидев обезображенного Богумила в окружении местных лекарей, Лан погрузился в раздумья, не замечая, как уселся рядом с ними на старенькую убогую скамью. Удрученный, прискорбный человек сидел и смотрел в далекую пустоту, не понимая и не осознавая реальности. Ближе к ночи дом опустел. Отец семейства время от времени прислушивался к едва заметному дыханию Богумила, нередко горестно прикидывая, что кончина мальчугана неизбежна.

Оставшись одни, родители пришли к общему мнению: если малыш не придет в сознание в ближайшие дни, то им придется отнести малыша к пещерам Тихих трав, на усмотрение богов. Раз бог дал им ребенка, значит теперь пришла пора отдать, а там уж пусть будет как будет.

На следующий день Благослава не дождалась мальчика, чувствуя, что с ним случилась неприятность, и вечером, когда все стемнело, старуха принялась колдовать над огнем. Бросив в очаг пригоршню листьев, так что клубы дыма заполнили все видимое пространство в пещере, она начала впадать в трас, громко напевая мощные заклинания. Ее голос менялся с каждым новым словом, при этом перевоплощая свое обличие в самые разные образы, кружащие вокруг костра. В клубах дыма постепенно стали проявляться очертания животных и птиц, беспорядочно мечущихся из стороны в сторону, пытаясь воссоединиться в одно целое. Движения ее рук становились то размашистыми, то плавными, будто большая птица расправляет свои крылья. Когда воздух в пещере очистился, рядом с костром парила сова, что-то воркуя на своем птичьем языке.

Всю ночь рядом с домом Богумила крутилась птица, разыскивая знакомые очертания пропавшего мальчика. Благослава много раз проносилась над деревней, всматриваясь в каждое окно, не пропуская ни единого дома, но так ничего и не отыскала. На следующий день она вновь отправилась на поиски своего ученика в надежде побеседовать с ним или даже просто увидеть, но в подсознании затаилось непонятное чувство, скребущее по ее сердцу.

Когда деревню накрыла ночь, из дома Богумила вышли два человека, несшие чье-то тело, завернутое в грязное тряпье. Птица сразу обратила на них свое внимание, они явно волновались и при каждом шорохе останавливались, оглядываясь по сторонам. Убедившись, что никого нет, они продолжали свой путь дальше в сторону пещер. При свете луны колдунья четко разглядела в людях отца и мать Богумила, они шли молча, изредка переглядываясь друг с другом. Отдаляясь от дома все дальше и дальше, женщина начинала истерически рыдать, а мужчина всячески старался ее успокаивать, но понимая, что все его старания безрезультатны, потихоньку с этим смирился.

С течением времени показались первые признаки рассвета, прорисовывавшие четкие очертания горных вершин.

— Малуша, не изводи душу, мы сделали все, от нас зависящее. Сын перестал подавать надежды на выздоровление, лучшие лекари и знахарки смотрели его, все только удивляются, как его сердце бьется до сих пор.

— Лан, не говори ничего, мы не усмотрели за ним, — тихонько прошептала женщина. — Бог спросит с нас, и нам придется держать ответ. Почему с нами так жестоко поступили?

И вот показались пещеры, рядом с которыми были слышны вопли обезумевших животных. Не доходя до них, охотник увидел большой валун с чуточным углублением прямо под ним.

— Родная, посмотри, — мужчина указал на то место, которое он облюбовал, — мне кажется, его можно оставить здесь. Может, кто найдет его и выходит, или съедят дикие животные, об этом мы уже не узнаем.

— Давай скорей, — женщина рыдала все громче и громче, — давай оставим его и вернемся домой, я больше не могу смотреть на это.

Погода стояла влажная и безветренная, ароматы цветов витали вокруг ущелий. Над поверхностью стояла легкая пелена тумана, из которой проглядывали цветы Жоллы. Множество мелких лепестков вбирали в себя живительную влагу, при этом выделяя ароматные эфирные масла, привлекая ночных жучков Жолки. Насекомые получили свое название от плотоядных цветов, приютивших маленьких прожор в свое царство. В ночной темноте жучки светились, а днем, прячась в пещерах, доедали трупы животных, оставленных растениями или другими хищниками.