Виктория подняла руку.

— Разве башня...

— Больше внутри, чем кажется снаружи? — спросил Энтони. — Действительно.

Робин сначала не заметил этого, но теперь почувствовал себя дезориентированным из-за противоречия. Внешне Вавилон был массивным, но все равно казался недостаточно высоким, чтобы вместить в себя высокие потолки и возвышающиеся полки на каждом внутреннем этаже.

— Это красивый трюк с серебром, хотя я не уверен, что здесь есть пара совпадений. Так было с тех пор, как я приехал сюда; мы воспринимаем это как должное.

Энтони провел их через толпу горожан, стоящих в напряженных очередях перед кассовыми окошками.

— Мы сейчас в вестибюле — все дела ведутся здесь. Местные торговцы заказывают решетки для своего оборудования, городские чиновники требуют обслуживания общественных работ, и все в таком духе. Это единственное место в башне, доступное для гражданских, хотя они не особо взаимодействуют с учеными — у нас есть клерки, которые обрабатывают их запросы. — Энтони махнул рукой, чтобы они следовали за ним по центральной лестнице. — Сюда.

На втором этаже находился юридический отдел, где было полно ученых с угрюмыми лицами, копающихся в бумагах и листающих толстые, затхлые справочники.

— Здесь всегда много работы, — сказал Энтони. — Международные договоры, заморская торговля, все такое. Шестеренки империи, то, что заставляет мир крутиться. Большинство студентов Вавилона оказываются здесь после окончания университета, так как зарплата хорошая, и они всегда нанимают сотрудников. Здесь также много работы на общественных началах — весь юго-западный квадрант — это команда, работающая над переводом Кодекса Наполеона на другие европейские языки.* Но за все остальное мы берем немалые деньги. Это этаж, который приносит самый большой доход — кроме обработки серебра, конечно.

— А где находится обработка серебра? — спросила Виктория.

— Восьмой этаж. На самом верху.

— Из-за вида? — спросила Летти.

— Из-за пожаров, — сказал Энтони. — Когда начинаются пожары, лучше, чтобы они были на самом верху здания, чтобы у всех было время выбраться.

Никто не мог понять, шутит он или нет*.

Энтони повел их вверх по лестнице.

— Третий этаж — это место для переводчиков. — Он обвел жестом практически пустую комнату, в которой было мало следов работы, за исключением нескольких запятнанных чайных чашек, стоящих наискосок, и случайной стопки бумаги на углу стола. — Они почти никогда не бывают здесь, но им нужно место для конфиденциальной подготовки информационных материалов, поэтому они занимают все это помещение. Они сопровождают высокопоставленных лиц и сотрудников иностранных служб в их зарубежных поездках, посещают балы в России, пьют чай с шейхами в Аравии и так далее. Мне говорили, что все эти поездки очень выматывают, поэтому из Вавилона выходит не так много карьерных переводчиков. Обычно это прирожденные полиглоты, которые получили свои языки в других местах — например, у них были родители-миссионеры, или они проводили лето с иностранными родственниками. Выпускники Вавилона, как правило, избегают этого.

— Почему? — спросил Рами. — Звучит забавно.

— Это выгодная должность, если вы хотите путешествовать за границу на чужие деньги, — сказал Энтони. — Но академики по своей природе — одинокие, малоподвижные люди. Путешествия звучат забавно, пока не поймешь, что на самом деле ты хочешь остаться дома с чашкой чая и стопкой книг у теплого камина.

— У вас не очень хорошее мнение об академиках, — сказала Виктория.

— У меня есть мнение, основанное на опыте. Со временем вы все поймете. Выпускники, претендующие на работу переводчика, всегда увольняются в течение первых двух лет. Даже Стерлинг Джонс — племянник сэра Уильяма Джонса, заметьте, — не смог продержаться больше восьми месяцев, а его отправляли первым классом, куда бы он ни поехал. В любом случае, живая интерпретация не считается таким уж гламурным занятием, потому что все, что действительно важно, — это донести до зрителя основную мысль, никого не обидев. Вы не можете играть с тонкостями языка, что, конечно же, является настоящим весельем.

На четвертом этаже было гораздо оживленнее, чем на третьем. Ученые также выглядели моложе: грязноволосые типы с заплатками на рукавах по сравнению с отполированными, хорошо одетыми людьми из Legal.

— Литература, — объяснил Энтони. — То есть, перевод иностранных романов, рассказов и стихов на английский и — реже — наоборот. Честно говоря, это немного низкий уровень престижа, но это более желанное занятие, чем устный перевод. Кто-то считает назначение в Литературу после окончания университета естественным первым шагом к тому, чтобы стать профессором Вавилона.

— Некоторым из нас здесь нравится, заметьте. — Молодой человек в аспирантской мантии подошел к Энтони. — Это первый курс?

— Все.

— Не очень большой класс, не так ли? — Мужчина весело помахал им рукой. — Привет. Вимал Шринивасан. Я только что закончил последний семестр; я занимаюсь санскритом, тамильским, телугу и немецким*.

— Здесь все представляются, называя свой язык? — спросил Рами.

— Конечно, — ответил Вимал. — Ваши языки определяют, насколько вы интересны. Востоковеды — увлекательны. Классики скучны. В любом случае, добро пожаловать на лучший этаж в башне.

Виктория с большим интересом разглядывала полки.

— Так вы берете в руки все книги, изданные за границей?

— Большинство из них, да, — сказал Вимал.

— Все французские издания? Как только они выходят?

— Да, жадничаю, — сказал он совершенно без злобы. — Вы увидите, что наш бюджет на закупку книг практически безграничен, и наши библиотекари любят поддерживать основательную коллекцию. Хотя мы не можем переводить все, что приходит сюда; у нас просто не хватает людей. Перевод древних текстов по-прежнему занимает значительную часть нашего времени.

— Вот почему это единственный отдел, который каждый год имеет дефицит, — сказал Энтони.

— Улучшение понимания человеческого состояния — это не вопрос прибыли. — Вимал фыркнул. — Мы постоянно обновляем классику — с прошлого века до наших дней мы стали намного лучше знать некоторые языки, и нет причин, почему классика должна оставаться такой недоступной. Сейчас я работаю над улучшенной латинской версией «Бхагавад-гиты»...

— Неважно, что Шлегель только что выпустил ее, — проворчал Энтони.

— Более десяти лет назад, — отмахнулся Вимал. — И «Гита» Шлегеля ужасна; он сам говорил, что не понял основ философии, которая лежит в основе всего этого. Это видно, потому что он использовал около семи разных слов для йоги...

— В любом случае, — сказал Энтони, уводя их, — это литература. Одно из худших применений Вавилонского образования, если вы спросите меня.

— Ты не одобряешь? — спросил Робин. Он разделял восторг Виктории; жизнь, проведенная на четвертом этаже, по его мнению, была бы замечательной.

— Я — нет. — Энтони хихикнул. — Я здесь для обработки серебра. Я думаю, что факультет литературы очень снисходителен, как знает Вимал. Видите ли, печально то, что они могут быть самыми опасными учеными из всех, потому что именно они действительно понимают языки — знают, как они живут и дышат, и как они могут заставить нашу кровь биться, или нашу кожу покрыться колючками, всего лишь одним словом. Но они слишком увлечены работой над своими прекрасными картинками, чтобы задуматься о том, как всю эту живую энергию можно направить на что-то более мощное. Я имею в виду, конечно, серебро.

На пятом и шестом этажах располагались комнаты для занятий и справочные материалы — учебники, грамматики, ридеры, тезаурусы и по крайней мере четыре различных издания всех словарей, опубликованных, как утверждал Энтони, на всех языках, на которых говорят в мире.

— Словари действительно разбросаны по всей башне, но если вам нужно сделать какую-то архивную работу, то вам сюда, — объяснил Энтони. — Прямо в центре, так что никому не придется проходить больше четырех пролетов, чтобы получить то, что нужно.