Весь клан Ланкастеров переехал сюда из поместья Локвудов в день пресс-конференции — в тот самый день, когда я стояла перед всем миром, улыбаясь, как идиотка, и объявила себя королевской особой.

Да здравствует Ее Королевское Высочество Эмилия Виктория Ланкастер, наследная принцесса Германии.

Во время этого болезненного перерыва меня со всех сторон окружала моя любимая семья: Лайнус, отец, о котором я всегда мечтала; Октавия, любящая мачеха, которая сразу же приняла меня как родную; и мои замечательные братья и сестры, с которыми я так быстро сблизилась, что можно подумать, будто мы связаны кровными узами.

О! Подождите.

Нет.

Это полная чушь.

Видимо, пресса любит чушь, потому что именно эту историю они пишут последние две недели. Клянусь Богом, если я прочту еще хоть один восторженный отзыв о семье Ланкастеров и моем новом месте в ней, я вырву свои волосы с корнем.

Это, безусловно, привлечет их внимание.

Я бы хотела сказать, что все успокоилось, но я бы солгала. Запросы на интервью поступают безостановочно — Симмс по-прежнему получает их не менее двадцати в день, — а папарацци настолько вышли из-под контроля, что меня изолировали во дворце до дальнейших распоряжений. Для моей собственной безопасности, конечно.

Закатывание глаз.

Пресса просто дает Лайнусу прекрасный повод держать меня взаперти до его коронации на следующей неделе. Подготовка идет полным ходом; в любой момент времени здесь должно быть пятьдесят человек, работающих над тем, чтобы подготовить замок к официальной церемонии коронации, а также к официальному балу, который состоится сразу после нее.

За исключением краткой пресс-конференции, коронация станет моим первым официальным появлением на публике. Я буду на виду, смешиваясь с настоящими представителями аристократии, спотыкаясь на шагах традиционного немецкого вальса, и вообще стараясь не выставить себя полной задницей. Сказать, что от этой мысли у меня учащенное сердцебиение, было бы преуменьшением.

По словам Хлои, мое беспокойство излишне. По ее мнению, единственное, что действительно важно, — это мой наряд.

Я говорю тебе, Э, ты можешь назвать премьер-министра рогоносцем с капустными мозгами и спокойно править пятьдесят лет. Но если ты появишься в сиреневом платье и туфлях прошлого сезона… они никогда не оставят тебя в покое.

Таким образом, королевские портнихи были здесь практически каждый день, чтобы снять мерки. Я стараюсь не шевелиться, пока они прикладывают образцы тканей к моей коже, а затем изо всех сил стараюсь не споткнуться, пока они пробуют варианты обуви из огромного количества каблуков — как будто кто-то вообще увидит мои ноги под огромным бальным платьем, которое они разрабатывают.

У меня не хватает духу сказать им, что как бы они ни старались сделать из меня идеальную принцессу, я никогда не смогу поддерживать эту иллюзию в течение всего вечера. Нанесение блестящей краски на ржавое ведро дурачит людей только издалека. Стоит только заглянуть под капот, и правду уже не скрыть.

Хлоя заверила меня, что будет рядом со мной на протяжении всего мероприятия, чтобы помочь мне сориентироваться в толпе. Я думаю, это связано не столько с бескорыстием, сколько с длинным списком подходящих холостяков, которые будут присутствовать на мероприятии, надеясь получить кусок пирога со вкусом Эмилии — ее слова, не мои. Принцы, бароны, герцоги и графы из нескольких соседних монархий прилетают на этот элегантный вечер. Очевидно, я — горячий товар, раз мне предстоит унаследовать контроль над одной из самых процветающих стран Европы.

Ведь ничто так не кричит о романтике, как мужчина, которого больше заботит корона, сидящая на твоей голове, чем мысли, возникающие внутри нее.

Когда я заметила этот недостаток потенциального партнера, Хлоя только пожала плечами и сказала, что нет смысла тратить свои хорошие годы на одиночество и безбрачие, так что я могу наслаждаться преимуществами принцессы, пока они есть. Справедливое замечание… хотя мысль о том, что сейчас у меня есть что-то отдаленно романтическое, — это тяжелая пилюля, которую трудно проглотить.

Возможно, я была бы более склонна к свиданиям, если бы не небольшое осложнение, которое случайно проживает в апартаментах прямо рядом с моими, по имени Картер. Я бросаю взгляд в сторону нашей общей стены и глубоко вздыхаю.

Судя по звуку, его не было здесь уже несколько дней — или, лучше сказать, отсутствию звука. Он также не разговаривал со мной с нашей ночи в саду. Ни слова, даже в тех редких случаях, когда мы проходим мимо друг друга в коридорах Северного крыла или оказываемся в одной комнате. И это не случайно.

Он активно избегает моего присутствия.

На прошлой неделе, исследуя библиотеку — несомненно, самую крутую комнату во всем замке, с высокими потолками и таким количеством книг, что потребуется две жизни, чтобы прочитать их все, я зашла за угол и обнаружила, что он расположился в элегантном кресле с откидной спинкой, читая экземпляр книги Оскара Уайльда "Портрет Дориана Грея" у одного из пылающих каминов. На мгновение я просто замерла, глядя на него: мерцающий свет пламени плясал на его лице, прядь темных волос падала на его нахмуренный лоб, элегантные линии его высокой фигуры.

Должно быть, я издала какой-то звук — полувдох, полувздох, — потому что он поднял голову и увидел, что я стою между стеллажами, прижимая к груди первое издание "Ребекки" Дафны Дю Морье. Не поздоровавшись, он захлопнул книгу, встал и вышел из библиотеки.

Он не оглянулся.

В тот вечер страницы моей книги были испещрены капельками упавших слез. Я не совсем наивна: после того, что произошло, между нами, я понимала, что отношения будут напряженными. Но я думала, что пройдет достаточно времени, и боль внутри меня утихнет; что я перестану просыпаться по ночам, сердце будет колотиться от разрозненных образов в моих снах.

Мои руки в его волосах, его язык в моем рту… Мое платье разорвано в клочья, его твердость покоится прямо между моих бедер…

Когда я бодрствую, я могу отгородиться от воспоминаний… но мое подсознание не следует подобной практике самосохранения. Каждая ночь — это новое напоминание, открывающее страсть, которую я так отчаянно пытаюсь похоронить.

Его прикосновения преследуют меня. Я жажду его с ужасающей меня потребностью, жажду его, как наркоман, испытывающий сильную зависимость после одной дозы, сколько бы раз я ни говорила себе, что нужно отпустить его.

Этого никогда не должно было случиться.

И никогда больше не случится.

В ту ночь в саду я была в полном беспорядке — истерзанный нерв боли, которому нужен был выход. Картер стал этим выходом. Он поглотил мои повреждения, как стальной барабан, в котором произошла детонация. Он провел руками по моей коже и успокоил все мои зазубрины. И я позволила ему.

Не просто позволила…

С нетерпением поощряла.

Активно участвовала.

Я стараюсь не думать слишком много о том, что его комната была пуста последние три дня. Что какая-то другая девушка, возможно, активно участвует с ним именно в этот момент.

С кем бы Картер Торн ни проводил свое время, это не мое дело.

Он не мой.

Он никогда не будет моим.

Вздохнув, я беру в руки планшет с сенсорным экраном, который контролирует все настройки в моей комнате, от освещения до запросов уборщицы, от термостата до громкости динамиков. Я регулирую температуру, повышая ее на несколько градусов. В воздухе ощущается несомненная прохлада, намекающая на приближение зимы. Октябрь уже ускользает, все более короткие дни сменяются пронизывающими полуденными бризами, которые поднимают листья в разноцветные вихри. В теплые дни я сижу на террасе и смотрю, как они кружатся по двору, но сегодня я закуталась в очень мягкий кашемировый свитер и плотно закрыла двери и окна.

Я нажимаю еще одну кнопку, и через верхние динамики до меня доносятся звуки знакомой песни: «Everybody Wants to Rule the World» группы Lorde. За последние две недели она стала чем-то вроде личного гимна — поддерживая меня даже в самые мрачные моменты, когда стены замка начинают смыкаться вокруг меня.