— Что ты делаешь?! — вскрикнула я возмущённо, и он носком ботинка пихнул сломанное украшение в мою сторону.

— Если вещь твоя, то прости, я не знал. Я подарю тебе взамен нечто более ценное, — он поднял ободок с цветком из пёстрых лоскутков и кристаллов. Согнул его пополам с треском и сунул в карман своей куртки. — Я не скряга, я тебе заплачу за твою работу, — и, явно смутившись от моей гневной отповеди, достал деньги. Но их было настолько несуразно много, что я и не подумала брать. Зато Гелия ловко выхватила деньги из его рук.

— То не допросишься, а то расщедрился! — и спрятала деньги за своей спиной, зажав в кулачке, словно он намеревался отнять у неё то, что не ей давал.

— Не наглей, — сказал он ей, — оставь мне хоть чуть-чуть. Я и так по твоей жадности хожу зачастую без денег, а в столице это может быть и опасно. Я же не олигарх, а в некотором смысле простой труженик.

«Олигарх»? Что это был за жаргон? Или некий наукообразный термин?

— Нарисуешь. Ты умеешь и не такое.

— Рисовать я не умею. А воспроизводить деньги я не имею нравственного права. К тому же это преступление с любой точки зрения.

Разговор, который они вели, уже не казался мне странным, поскольку от собственной и всё повышающейся взволнованности я окончательно утратила понимание их речей. Да и в самой Гелии было столько странностей и несуразностей, что я к ним успела привыкнуть. Короче, они друг друга стоили, а вот Нэиль явно был третьим лишним. Уравновешенный и эталон нормы до сближения с Гелией, он давно уже помутился умом, заразившись ненормальностью от своей возлюбленной, явившейся откуда-то из глубин гор, где, как известно всем, обитали беженцы из страны, расположенной на островах океанического Архипелага. А давно было известно, что каждый второй оттуда — либо чародей, либо сумасшедший. Вразумить же Нэиля не мог и сам Тон-Ат, куда уж было мне.

— Ой-ой! Какой нравственный образец стоит передо мной! — и Гелия отвела руку за спину, сжимая деньги в кулачке. Чувствовалось, что она ему ничего не вернёт, если только их вырвут у неё силой. — Говорил мне: «Я бедный, бедный, как последний нищий у дороги! Не могу и бокал сока выпить в самом дешёвом доме яств. Не раз так страдал от жажды, что приходилось пить воду из бассейна для цветов на городской площади».

Гелия передразнивала его настолько смешно, вереща при этом голосом механической куклы, что я не выдержала и засмеялась, чем и поддержала выступление Гелии, охваченной не то, чтобы гневом, а больше презрением к тому, кого сама же и обнимала только что. Глаза её потемнели, и она уже умышленно принялась разоблачать его специально для постороннего зрителя, то есть для меня.

Тут и Ифиса присоединилась к зрительскому составу, откровенно высунувшись из соседней комнаты. На её лице играл возбуждённый румянец непонятного свойства, как будто её саму уличали в чём-то недолжном. Глаза актрисы, успевшей пресытиться как натуральными, так и игровыми страстями, сияли почти свирепой жаждой познать все тайны чужого интима. Они были ей ненормально важны, что наводило на мысль, что я пребываю в сообществе полупомешанных существ. Гелия же, подключившись к зрительской энергетике, выступала уже как на сцене.

— А сам-то совсем недавно сидел в «Ночной лиане» с девицей! Не из провинциального ли сена ты её уволок? Не тобой сорвана, к чему было тащить из рук жениха? А уж обёртка на ней — вкус — блеск! Ты и она, вы были там в центре внимания. Вы вдвоём выделялись там провинциальной дикостью одеяний. Иные из посетителей даже переговаривались, а не стоит ли обслуге заведения вышвырнуть отсюда этого тупого простолюдина, забредшего сюда в рабочей шкуре! А-а! Как же я забыла. У тебя Чапос в штатных модельерах ходит, не только девиц своих обряжает на продажу, но и тебя вон как приодел, в самую дорогую звериную кожу, настоящий аристократ подземелий! Вы теперь с Чапосом братья по звериной коже, что на вас. Но я ведь не говорила тебе ничего, хотя ты после неё и ко мне лез, думая, что я не чувствую ничего, не понимаю, с кем ты там тоскуешь, как говоришь, в гибельном одиночестве…

Вначале он оторопел от её импровизации, потом буквально лишился краски на своём лице, поскольку заметно выцвел своим жизнеутверждающим и ослепительным загаром. Он беспомощно озирался на зрительный зал, вертя головой то туда, то сюда, поскольку зрителей была всего пара, — то на меня, то на Ифису. Он явно не был счастлив от пребывания в фокусе такого вот внимания, когда выносились на суд его тайные похождения где-то и с кем-то. Ифиса подалась вперёд, как будто хотела подставить ему своё плечо для очевидного сострадания. Но он неожиданно придвинулся ко мне, взглянув так, что я сразу поняла, для кого и разыгран весь этот спектакль. Гелия играла на опережение. Она жаждала только одного — навязать ему жалкую роль недостойного персонажа, отвратительного для любой тонко-чувствительной и неопытной девушки. А таковой тут была я, а уж никак не Ифиса. Он быстро овладел собою.

— Разыгралась! — сказал он насмешливо. — Кукла игровая. Обзываешь других, а сама-то кто? Тут не твой кукольный театр, — чем и смял всю её игру. Но чудовищные для моих ушей разоблачения были уже озвучены. Значит, Ифиса и Эля не лгали про него. — Твои осведомители тебе лгут. Не было меня там в то время.

— А в какое время? Ты же не способен на ложь. Или способен?

— Разве ты видела сама? А тот или та, кто это говорит, то явно с целью тебя отпихнуть от него. Тебе оно надо? — всей своей великолепной грудью встала на его защиту Ифиса. Он оценил поддержку и обнял Ифису на глазах Гелии, включаясь уже в свою импровизацию.

— Я могу вместо тебя взять и другую куклу, вот эту, — и он сощурился вполне уже весело, а подмигнул зачем-то мне. Ифиса разгорелась при этом как утренняя или вечерняя заря, что неважно. Я ничуть не разделяла его веселья. Я отпрянула, не зная, как себя вести: юркнуть в холл или уйти домой? Став свидетелем дикой сцены, я жалела только Нэиля. Если бы он увидел всё! Он оставил бы Гелию навсегда! Вряд ли он предполагал, какие унижения она терпит. И я как-то не соотнесла его терпение к двусмысленности положения Гелии с его же характером, а решила, что виной всему только Гелия, и лично я никогда не потерпела бы такого отношения ни от кого. Я мнила себя совсем другой.

— Ты во всём видишь порок, но сам ты стремишься именно к нему, — сказала Гелия.

— Поговори ещё! — перебил он. — Забыла, как я тебя учил? А ты, — обратился он ко мне, — хочешь стать такой же, как они?

— Оставь её в покое, — Гелия пыталась освободить из плена Ифису, но ту никто и не удерживал, она сама, похоже, млела от счастья такого вот захвата.

— Весь мир театр, а мы актёры, — засмеялся он, опять глядя лишь на меня. — Надеюсь, что тот, в кого ты влюблена, не из мира этих лицедеев. У тебя же есть жених? Не может ни быть при такой-то внешности…

— Конечно, есть! — вскрикнула Гелия, — и конечно, он не лицедей, а кто-то получше тебя.

— Я так и думал, — ответил он. Все воззрились на меня, как впервые увидели.

— Кто ж такой? — вставила свою лепту в общее обсуждение Ифиса, задетая его вниманием ко мне, — Нет у неё никого! Я бы знала, — она продолжала млеть в его игровых объятьях, невероятно важных ей, и она не умела того скрыть.

— Да проваливай ты! — закричала ему Гелия. — Кто тебя сегодня звал? Кто ждал? Как можно так бесцеремонно вваливаться в любой день, в любой час, чтобы смять все мои важные мероприятия. Где обещания обо всём давать знать заранее? Разве у тебя отсутствует такая возможность? Или я должна её озвучить прямо тут? — Она постучала пальцами по его очень занятному и необычному браслету на руке, после чего сунула ему в лицо своё запястье с очень похожим браслетом, который я приняла за одну из её бесчисленных безделушек. — Я занята! Я имею право на собственную занятость, поскольку я…

Я увидела, как он наступил ботинком на ступню Гелии, обутую в мягкую и атласную туфельку. Она вскрикнула очень громко, — Контролируй свои копыта! — и ударила его в грудь кулаком, в котором были зажаты деньги. Будто ожидая этого, он схватил её в охапку, и Гелия сникла под угрозой, шедшей из его глаз.