Свой совет она повторяла мне при каждой нашей встрече, забывая о том, что щедро давала его мне и в предыдущий раз. Впоследствии я узнала причину, по которой Ифиса замечала Элю и не жалела вдохновения на её обличение, а заодно уж и всего мира искусства. Однажды Ифиса сказала мне о том, что уловила какие-то нехорошие слухи про Элю. Её давно уже отслеживают люди из некой мрачной корпорации, о которых толком никто ничего не знал, но все их боялись. — Я предупредила её об этом, — сказала Ифиса, — да она не боится ничуть! Такое чувство, что она гордится даже таким вниманием. Какое неведомое чудо пропихнуло эту мелкую душонку в такое изысканное заведение?

Тут я сказала Ифисе, что под «неведомым чудом» скрывается моя бабушка. Она и поспособствовала, чтобы Элю приняли, внесла за неё деньги.

— Зачем?! — возмутилась Ифиса. — Как она могла? Женщина, прожившая большую часть жизни среди выдающихся людей континента. Среди аристократов! Зачем ей, наделённой талантом и чувством постижения подлинной глубинной красоты, засорять наш особый мир такими сорняками?

— Ради меня. Чтобы мне было не так одиноко здесь, — ответила я. — Я слишком привязана к Эле.

Ифису ничто не связывало с Элей. Зачем она настолько зло преувеличивала её изъяны, если они и были, выдумывала какие-то порочные наклонности? Эля, девушка совсем простая, была настолько далека от всяческих интриг того непростого мира, атмосферой которого дышала Ифиса. Недостатком Эли являлась лишь её беспечность, а также неизжитая полудетская наивность, свойственная и мне в те времена. Эля жила как птаха, упоённая только собою и своим необычным оперением. Не сумев сберечь девическую нетронутость, она, похоже, перестала о том сожалеть. Я так и не поняла, для чего она затеяла свои дразнящие игры с Сэтом? Нисколько не любя, пугаясь его и даже отвращаясь. Она ничуть мне не врала, рассказывая о его первых попытках приближения к ней. Уж это-то я могла понять тем особым чувством, каким бывают связаны в юности подружки. Не понимала последствий? Или уж так скучно и скудно ей жилось, когда заботливая мать пропала без следа, когда прежние детские затеи перестали радовать, а отец вдобавок ко всему загулял и запил? Никто о другой и тайной жизни Эли в нашей дружеской тусовке не знал. Исключая Ифису, желающую изгнать Элю из училища. Она что-то там затевала, доказывала где-то и кому-то явную непригодность девушки к будущей сложной профессии. Наверное, рано или поздно Элю выгнали бы. С Ифисой ей тягаться было не по силам. Да и как тягаться, если Эля не ведала, какие интриги шипят и извиваются за её хрупкой спиной. Так мало того, Эля вдруг искренне поверила, что Ифиса взяла её под своё покровительство. А уж для чего Ифиса сама же пригласила Элю на день рождения Гелии в «Бархатную Мечту», знала лишь сама Ифиса. Только не Ифиса, а жизненные обстоятельства неодолимой силы, как принято говорить, вырвали Элю из мира сценического искусства. Но эти обстоятельства навалились на мою маленькую бедную подругу позже. Тяжесть их была такова, что даже Ифиса жалела Элю впоследствии самой искренней жалостью. Для меня осталось тайной, с какой стороны там поучаствовал тот самый Сэт-Мон. Но случилось всё много позже того времени, что я и описываю.

Даже Реги-Мон, легкомысленный и красивый сын сумрачного, словно бы вечно отяжелённого неподъёмными размышлениями отца, ни о чём не догадывался, поскольку всегда был занят исключительно собою и своими приключениями. Повзрослев, я отчего-то не встречала Сэт-Мона, хотя жил он всего лишь этажом ниже нас. Да и не хотела никогда! Он был безмерно противен мне уже заочно. В детстве же я и не приглядывалась к нему никогда, — дядька и дядька, и кажется, сердитый, поскольку я часто слышала, как он ругал своих семейных зычным голосом, а сына Реги, как все говорили, бил нещадно за его шаловливость и непослушание. Да и взрослого награждал оплеухами, скорее уже по привычке.

Впоследствии этот широкомордый и негодный Сэт-Мон оставил Элю в покое, или же она его отпихнула, я о том не знаю. Но у Эли вдруг денежки завелись и нарядов заметно прибавилось. Тут уж обносками какой-то актрисы прикрыться ей бы не удалось. И короб невесты потрошить надобности уже не было. Так он и валялся где-то в их неприбранном стылом доме, напоминая о невозвратном прошлом — о заботливой некогда матери, о смешных девчоночьих мечтах. Кто-то обеспечивал ей материальную независимость от семейного неблагополучия. Впоследствии прежней и дружной та семья так и не стала. Когда мать Эли вернулась из неволи, сильно умученная несправедливыми обстоятельствами, она присоединилась к увлечению мужа. И пили они уже с удвоенным размахом, поскольку на пару.

Меня уверяли некоторые из соседей в нашем доме, но сугубо на ушко, что Сэт страшно зол на Элю, а ей стоило бы его опасаться. Уверенности в устроении совместного будущего Сэт-Мон уж точно Эле не давал, но права на неё предъявлял. И мало того, угрожал, если Эля уводила свой ласковый взгляд обманчивой тихони в сторону других мужчин. Внезапно Сэт Мон покинул свою семью и наш дом, а куда пропал, никому не сообщил. Эля же продолжала расцветать и усиливать манящую женственность, чем ещё больше нервировала Ифису, опытную и бдительную, травмированную прошлой своей бедой. Во всякой выделяющейся девушке Ифиса видела соперницу. Но, как доложили мне уже потом неутомимые женские следопыты, причина для ревности у Ифисы была! Особое внимание Ал-Физа, — и тут он отметился! — хотя и непродолжительное, каковым оно и было для подобных девушек, лежало в основе внезапного удорожания внешнего оперения Эли. Её недосягаемости для мести влиятельной Ифисы. Из школы её так и не выгнали, но Эля сама внезапно пропала. Никто не знал, где она и жива ли. Реги-Мон рассказывал, недоумевая, что видел, как Эля, душистая и нарядная как конфетка, садилась в машину его отца возле «Дома для лакомок». Сам Реги к тому времени с отцом не общался, круто разобравшись с ним за мать. Он и отец свирепо подрались перед тем, как навсегда стали чужими друг другу. Но все эти события произошли гораздо позже описываемого дня, когда я попыталась убежать с Кристаллом Хагора.

Итак, мне пришлось вернуться к Гелии, чтобы почистить платье, вымыть руки и потребовать для себя соответствующую обувь. Это была утрата уже второй пары обуви. А бабушка и за те пропащие, испорченные водой и грязью туфли сильно отругала меня. Достала мне новые алые туфельки из убранных запасов, предупредив, что на ближайшее время других нет. Размер туфель Гелии мне не подходил, и была проблема, как я доковыляю до стоянки машин частного извоза. Придётся Гелии напрячь своей просьбой кого-то из знакомых, владеющих личным транспортом. А таковых имелось вокруг неё немало. Тут уж Гелия не отвертится! Как не любит она напрягаться ради других, а босиком я домой не побреду. Или пусть покупает мне новые туфли, что тоже выход из положения. Так я размышляла, испытывая злость не только к Рудольфу, но и к Гелии, и ко всем случайным встречным, взирающим на мой босоногий вид и заляпанное платье.

Гелия лениво что-то жевала в своей столовой без всякого аппетита и, увидев меня в таком растрёпанном виде, замерла как скорбное изваяние.

— Всё! — выпалила я, вся розовая и горячая от бега и гнева. Я успела посмотреться в зеркало, не сумев себе в этом отказать даже в такую минуту. — Больше я к тебе не приду! А ты обязана заплатить мне за мою работу по очистке твоего грязного огромного окна! Я согласна получить оплату в виде пары новых туфель, но тащиться за ними тебе придётся без меня. Я потеряла свою туфлю, — и добавила приказным тоном, — Давай, ступай, а я подожду у тебя.

— Зачем ты вылезла ему на глаза? — опять с бесполезным укором спросила она. Я дерзко напомнила, что она сама же просила меня принять его любовь.

Она махнула в мою сторону рукой, как будто муху отгоняла, — Я думала, что кто-то свыше открыл мне мою западню и послал тебя ему на глаза. Что он забудет обо мне, наконец. Но нет! Его невозможно переиграть, он всегда переиграет любого.