— Как же ты разглядел меня издали? Было же темно.

— И что? Я специально вставил особые линзы в глаза, благодаря которым можно видеть ночью как днём.

Тут я сразу вспомнила его чрезмерно блестевшие в темноте глаза. Хотя глаза у него были блестящие сами по себе. От природы.

— Ты сразу же узнал меня? Ты не забыл тот день на пляже…

— Если начистоту, я не сразу сопоставил девочку на пляже и ту, кем ты стала. Ты сильно изменилась.

— А говоришь, узнал… — обида уколола меня в ту самую сердцевину, где я и хранила то воспоминание о нашем первом общении в реке. Лучше бы он и приврал, — Зачем же пристал?

— Шёпот судьбы, инсайд свыше, озарение, что одна из девушек та, кто мне необходима. Было так, будто на тропинку упали световые лучи.

— Зачем же тогда подходил… в реке… и букет… — я упрямо возвращала его к той встрече на пляже.

— Понимаешь, я гулял и заметил с моста одну девчушку, такую милую, одинокую, и понял, что она не умеет плавать. То есть, тебя я увидел. И решил дать несколько уроков, чтобы ты переплывала свою речку быстрее всех. Но ты испугалась чего-то и пренебрегла такой возможностью, как приобрести умение держаться на плаву.

— Как же ты себе представлял такое? Чтобы я на виду у всех с незнакомым парнем возилась в реке? — опешила я, как будто он и теперь предлагал мне такую возможность.

— Мы бы договорились с тобой о таком месте, где никого нет. Я сам однажды нашёл изумительную, простирающуюся вдоль берега на необозримую длину, абсолютно пустынную песчаную косу, что оставалось лишь удивляться, почему там никого нет?

— Так это Дальние пески. По виду они привлекательны, а на самом деле сразу же глубочайший обрыв берега, дна не достанешь и нет мелководья. Там одни мужчины, да бандиты купаются, а девушкам туда ходить опасно, — я сразу вспомнила о похождениях Эли и чем это для неё закончилось.

— Со мной тебе нечего было бы опасаться.

— Если только тебя же самого, — сказала я, поражаясь его непониманию, что никакая девушка не пошла бы с ним в такое безлюдье.

Он заулыбался, ничуть не задетый моим недоверием, — Ты же была тогда не вполне и взрослая. Как бы я посмел что-то предложить тебе, кроме уроков плаванья? За кого же ты меня принимаешь? Я всего лишь хотел с тобой подружиться, познакомиться с твоей бабушкой Ласкирой.

— Зачем тебе моя бабушка? — поразилась я, — и зачем тебе была нужна моя дружба, если ты не счёл меня взрослой девушкой тогда?

— Как зачем? А перспектива на будущее… прошло всего два года, а ты расцвела, даже не как цветок, а как бело-розовый сад, — издали уже тебя видно… и голову сносит сразу…

Зардев от похвалы, я опять напомнила про бабушку, — Откуда ты вообще-то узнал про мою семью?

— Про такую знаменитую семью многие знают, особенно с учётом тех трагических обстоятельств…

— Так тебе Гелия, что ли, рассказала?

— Нет. У меня свои источники информации. Признайся хотя бы теперь, что ты пожалела потом, что не захотела со мною подружиться? Ведь тебя так никто и не научил держаться на воде? — он даже разомлел, так ему вдруг понравилась затронутая тема о том давнем уже дне…

— А если я скажу, что ждала тебя потом? Ты же видел сам, мой брат был препятствием для нашего знакомства. Да и другие там были… Почему же не пришёл на другой день? — и я вдруг остро пожалела о тех днях, наполненных светом ушедшего навсегда времени.

— Не пришёл, потому что не мог. Я же не турист здесь, — слово «турист» осталось нерасшифрованным.

— А говоришь, хотел обучать меня плаванию. Ведь всё равно же…

— Да не переживай. У нас с тобой всё ещё впереди. Может, и лучше, что так вышло. Ведь твоя бабушка ни за что не позволила бы тебе с посторонним человеком шляться за городскую черту, где и расположен тот дикий пляж. Я тогда как-то этого не сообразил. Ведь она следила за тобой с того плота? Не отпускала тебя на реку без сопровождения. И правильно делала. Вокруг полно зверья, охотников за чужой юностью и красотой.

— Только с другого берега всё равно не видно ничего. Далеко же… Случись что, не уследила бы. Я с подружками на пляж хожу… да и парни там свои…

— Свои? Уж поверь, парни всегда могут забыть о том, что они свои…

— Да, — согласилась я, подумав об участи бедняжки Эли, у которой пропала мать, а отцу она была недорога.

— Тебе нравятся акробаты? Ты была знакома с людьми такой профессии?

— Нет. Никогда не думала о них, не знала никого из таких людей близко. Наверное, было бы любопытно. На свете живёт столько разных людей, разных занятий, разных по облику и характеру…

— Да, весёлая у вас тут жизнь.

— Бывает даже такое, что девушки из закрытых богатых, аристократических семейств сбегают с такими вот весёлыми акробатами далеко — далеко… — история бегства сестры Айры не оставляла моего воображения. Неизвестные дали, куда она умчалась, я представляла себе плохо, поскольку нигде не была. Но рисовались они мне заманчивыми. — Откуда вообще появились на свете акробаты? Актёры? Для чего они? Понятно, что ради развлечения, но само искусство их обучения передаётся из поколения в поколение. Нам в школе Искусств как-то невнятно об этом говорили.

Мы сели с ним на диван, но довольно далеко друг от друга, и он не нарушал дистанцию, изучая меня с некоторого расстояния, чувствуя, что мне так легче общаться, — снималось избыточное напряжение.

— Плохо же ты знаешь историю родного мира, — ответил он.

— Я воспитывалась в простой среде. В аристократические образовательные учреждения мне путь закрыт после того, как нашу семью изгнали. А бабушка была слишком загружена работой, чтобы уделять мне много времени. Она и так-то невероятно деятельная. Не по возрасту даже.

— Ваш театр является осколочным явлением сам по себе. Когда-то он был зрелищной и очень важной составляющей частью древнего культа по имени «Мать Вода». Я не галлюциногенный напиток имею в виду. Хотя не исключено, что сам напиток входил важной составляющей в оргиастические и прочие культовые действия. Потом уже после гонений на старый культ и его разрушение та часть условно театральной касты, что вошла в сотрудничество или сговор, — не знаю, как правильно, — получила официальный статус, став отдельной формой социального воздействия на население в нужном направлении, заданным новообразованной «элитой». Термин чисто животноводческий, потому по сути своей верный. Довольно быстро, как оно и бывает, управляющие новые кланы стали использовать манипуляцию сознанием населения для собственных групповых интересов. Параллельно и неизбежно с этим шли процессы деградации управленцев и их обрастание паразитарными структурами. Умные, как всегда, всё понимали правильно, но не имели сил для противодействия и выдыхались с неизбежностью. Те же, кто оставались верны старым заповедям и верованиям, изгонялись и, возможно, уничтожались. Оставшаяся и свернувшаяся в условиях хронического подавления часть этой касты — условно оппозиционная, — также деградировала, стала бродячей, стала тем, что и называете вы бродячим театром со всеми его акробатами, лицедеями, танцорами и прочими факирами. Утратив способность к восприятию знаний предшественников, растеряв их как избыточную ненужность, они перестали быть опасны и их оставили в покое, дав возможность полунищенского существования за счёт такого же бедного населения. Ведь и тому были нужны развлечения и красочные зрелища. В целом же всё ваше искусство в любом его проявлении пустое, конечно, воздействующее лишь как кратковременное отвлечение от неизбывной скуки. Поскольку жизнь неправедная не может быть счастливой ни для кого.

— Откуда ты так много знаешь? — я сложила руки на коленях, как послушная девочка в начальной школе, когда она и слушает высший в её глазах авторитет — учителя.

— Кажется, я подавил тебя своим интеллектом! Я приступил к завоеванию твоего сердца совсем не с той стороны, — по виду он и забавлялся, и умилялся моим вниманием.