— Этот доктор прав. Сделай, как он велел.

— Ты меня слушала или спала с открытыми глазами? Доктор — идиот, живущий за пределами нашего мира. Рудольф — опасный оборотень, давно уже живущий в двух мирах. Там у них как честный, ответственный и незаменимый член их небольшой, но сплочённой и дружной семьи, а тут как потрясающий распутный эгоист и лжец.

— Зачем же ты тогда просила меня…

— Зачем же ты вылезла ему на глаза? — спросила она, неприязненно поджав чудесные губы. — Он теперь уж не отвяжется. Он отчего-то давно тобою интересовался, даже до того случая в прихожей… Точно, где-то успел тебя увидеть! А ты просто притворилась, что его не знаешь.

— Да я сама же тебе сказала, что видела его прежде! Возле Сада Свиданий…

— Он, нельзя сказать, что целеустремлённо, но искал мне замену. Готов был с любой сойтись, лишь бы уступила. Даже в провинции углядел однажды такую чумазую, косоглазую и разлапистую паршивку, что выволок её к себе. А она удрала, ограбив его квартиру в столице, хотя там и не было ничего стоящего. У него же нет вкуса на женщин совершенно! — Это был заброс уже в мою сторону. Гелия умышленно унижала меня даже в такую минуту, но все её слова пролетали мимо, поскольку не было правды в её словах. Она отлично поняла, что я влюбилась, но злилась не за это, а потому, что не желала терять столь солидный источник дохода.

— Мне кажется, у него отличный и весьма утонченный вкус, — дерзко вставила я.

— Он и с Ифисой бы не отказался! Да она слишком уж расточительная и ценники на себя вешает как на запредельное сокровище.

— Где Ифиса, а где ты! — подольстилась я. — Разве он мог после тебя сближаться с какой-то девушкой из провинции? — это был не только женский сбор разведданных, но и ревность с моей стороны.

— Он как раз и мог! Эстетический вкус, развитость восприятия нюансов красоты подлинной — всё это не для него. Главное, чтобы имелось за что пощупать, во что впихнуться при условии, что противоположная сторона только того и хочет. Знаешь, есть такие особы, что их собственная недоделанность — их интимная щель и выпирающая грудь это и есть тот центр управления в них, под чьим водительством они живут и действуют всегда. Только и делают, что украшают свой перед и зад, да посылают в окружающий мир призывы к тому, что всегда готовы… Глаза — масляные и жадные, а губы всегда набухшие и красные от предвкушения предстоящим праздником нижайшего! качества…

— Ты о ком? — спросила я свысока, намекая на её непорядочность при обсуждении подруг. — Не Ифису ли ты имеешь в виду?

— Почему же именно Ифису? Я в обобщающем смысле. Среди женщин много низких существ. Как бы ни пищали они о гадких мужчинах, сами тоже не лучше. Женщин оправдывает только их материнство. Когда актрисы и те, кто отказываются от детей, начинают функционировать вхолостую, только ради себя, они перестают быть даже подобием человека. Двуногие разукрашенные животные. Только став матерью, я поняла, какое это необыкновенное, всё оправдывающее чувство — любовь к маленькому человечку, кого ты сотворила из своего тела, с кем поделилась душой и самой жизнью… — и это говорила женщина, забросившая собственную дочь в провинции, отказавшаяся навсегда от дальнейшего материнства! Или монолог Гелии являлся укором самой себе тоже?

— У меня будет много детей, — ответила ей я. — Я просто знаю это. Любовь возвысит меня над неотменяемой данностью несовершенной природы.

Гелия туманными глазами посмотрела на меня, как будто увидела меня только что и удивилась. Процесс плача увлёк её настолько, будто она репетировала свою новую роль. Слёзы её, великолепной актрисы, мало что стоили. Вся её речь нацелилась остриём в мою сторону. Это я была та самая негодная животина с красными губами и выпуклой грудью, мечтающая втянуть в свою низменную щель того, кого она сама же ко мне и пихала!

— Думаешь, стоит мне ради него и стараться? — спросила я невинным голоском, — Обольщать и уводить его взгляд в свою сторону ради того, чтобы ты имела свободу встреч с Нэилем? Может, стоит обрядиться в рабочую тунику и спрятать причёску в тюрбане? Или вообще пойти на фабрику, стать швеёй в текстильной мастерской, посудомойкой, подавальщицей в доме яств? Так ведь и там женщины умеют наряжаться и развлекаться, пока молоды. Ифиса же рассказывала, как красотки оттуда рожают детей от аристократов.

— О чём ты? — недовольная уводом разговора в сторону от себя, драгоценной, спросила Гелия. — Мы предельно устали друг от друга, и он из одного лишь самолюбия бесится, даже зная, что я его не люблю! Не хочу! — И вдруг я увидела, что в углу дивана валяется та самая куртка, на которой я и сидела на брёвнах, а потом на песке…

Гелия пнула его куртку с остервенением, — Тьфу! Какую-то шкуру, как у рудокопов, таскает на себе! И вечно она у него грязная, то в песке, то в тине…

— Откуда она здесь? — пролепетала я. От куртки шёл слабый аромат, словно бы фруктов или неизвестных растений, смешанный с его подлинным запахом — запахом чужого мира и других людей, нездешних…

Куртка вовсе не была грязной, только в травинках и заметных песчинках. Ведь это я на ней сидела. Гелия же по всякому поводу старалась унизить Рудольфа. Совсем как Азира, я стала гладить эту куртку как одушевлённую, едва прикасаясь к шелковистой коже кончиками пальцев. Куртка выглядела великолепной, тонкой выделки, и не имела ничего общего с одеянием рабочих из грубой и плохо обработанной кожи, стоящей колом.

— Франк говорил, что на Земле он не мог быть таким, что в нём произошла какая-то губительная трансформация. Но почему? Никто не знает. Только я уже и Франку не верю. Он старый дурак, затворник волшебной горы… — Гелия отследила мою возню с его курткой, как и мой заторможенный вид, — Он тут заскочил недавно, как раз перед тобой, — пояснила она, — Примчался как потерпевший, а потом и умчался. Курточку забыл, — она сердито тряханула куртку. Из кармана выпал Кристалл Хагора!

Я сразу догадалась, что это именно он! Кристалл, в коем заключён непонятный ужас… Почему я не обнаружила его, сидя на этой самой куртке? Ведь тогда можно было незаметно вытащить его. Спрятать в своей поясной сумочке… пока он теребил меня, не замечая ничего вокруг…

Невероятный перстень стукнулся об пол и не смог закатиться, так как камень препятствовал своей огромностью и тяжестью. Я с радостью схватила его, уколов пальцы о его грани. Это было нечто вроде друзы, а не одного кристалла. Мою ладонь пронзил острый холод, и мне даже показалось, что кисть одеревенела. Я решила, что это от тяжести камня, удивляясь, как мог он носить на одном лишь пальце этакую каменюку. Не возникло даже желания примерить из чисто женского любопытства.

Я зажала декоративное лишь по виду чудовище в своём кулачке. Оно дрожало и вздыхало, или мне так казалось, но я через усилие подавила импульс разжать руку и выбросить его. Второй рукой я невольно поддерживала зажатую кисть, словно Кристалл мог укусить или вырваться и умчаться прочь, как ужасное насекомое. Возникло отвратительное ощущение, пограничное с паникой! Я молниеносно сунула его в свою сумочку на поясе платья. Возник странный гул, как будто Кристалл упал в колодец и обо что-то стукнулся. С недоумением на грани страха мы с Гелией смотрели, как шевелилась матерчатая сумочка — карман, не веря своим глазам. Или же мне только так казалось от нервного возбуждения, а Гелия только заражалась моим настроением, как это бывает свойственно внушаемым девушкам. Гелия, как и все актрисы, была очень внушаема и нервозна.

— Гелия, я должна немедленно ехать к Тон-Ату! — я не могла поверить, что всё может разрешиться настолько просто. — Рудольф изменится, Гелия. Он станет прежним…

Гелия ничего не поняла, но я уже выбежала из дома. Пока мы болтали, не замечая ничего вокруг, на улице прошёл кратковременный, но обильный дождь. Я стала метаться в поисках машины частного извоза, не имея ни гроша у себя, но надеясь расплатиться на месте. Только бы бабушка или Тон-Ат находились дома. Их могло и не оказаться. Тон-Ат почти постоянно отсутствовал по своим делам или врачебной деятельности, а бабушка в любое время могла вернуться домой в столицу. Я надеялась на удачный исход. Отдам кольцо Тон-Ату, и месть Хагора больше не будет терзать ни Гелию, ни Рудольфа. Но дальнейшее развитие событий шло с мистической невероятностью. Я услышала сзади звук тормозящей машины, и внешняя сила рванула меня к открывшейся дверце, затаскивая внутрь салона машины. Я ощутила его знакомый запах раньше, чем увидела его самого.