Главы непропорционально велики — это позднейшая переделка. Низкие галереи-паперти, широкие окна, пробитые в стенах вместо прежних щелевидных, и другие перемены все же не мешают увидеть близость этого храма Николо-Дворищенскому собору. План, композиция, членения фасадов те же, только вход на хоры здесь решен в виде круглой башни у северо-западного угла. Оба здания сложены из крупного плитняка с прослойками кирпича-плинфы, на крепко вяжущем растворе.

Но если Николо-Дворищенский и Рождественский соборы были первыми вехами на творческом пути мастера Петра, то каков же апофеоз этого художника?

Взглянем на Георгиевский собор. Удобный речной трамвай «москвич» быстро доставит нас по Волхову вверх, до Юрьева монастыря.

Стоит он на взгорке, невдалеке от Ильменя. Здесь и летом свежо, ветрено, а весной, в половодье, когда Волхов, его рукава и сам озерный залив сливаются в одно необозримое море, Юрьев монастырь кажется издали островным городом из сказки о царе Салтане, но не прянично-слащавым, как его рисуют для кондитерских, а величественным, неприступным, строгим.

Мне довелось фотографировать весь этот ансамбль — крепостную стену, колокольню, белый собор, башни, надвратную церковь, — вскоре после войны, еще без куполов, с искромсанными стенами, выбитыми окнами, сорванными дверьми. Ныне он возрожден. Уходят в небо три соборные главы изумительных пропорций, блистают белизной могучие стены, нарочито оставленные Петром гладкими, без декора, чтобы взывали они к трезвомыслящему северянину-новгородцу не суетой украшений, а чистыми гранями камня, как у пирамид Египта или у скал крымского Судака.

По размерам Георгиевский собор близок к Софии, а внутри производит, пожалуй, даже еще более целостное и внушительное впечатление. Взгляд разом охватывает внутреннее пространство. Оно все устремлено ввысь, к полушарию купола. Стены имеют чуть заметный наклон внутрь, это усиливает ощущение устремленности кверху.

А внешне здесь до полного совершенства развита асимметрическая композиция трехглавого собора, подобного Рождественскому в Антониевом монастыре. Как и там, к северо-западному углу пристроена башня-лестница, ведущая на хоры, но здесь башня имеет в плане квадратную форму и выглядит как своеобразный уступ, органическая часть фасада. Это подчеркнуто еще и мастерским применением элементов декора, расположением оконных ниш… Во всем блеске проявилась здесь зрелость мастера.

В нижней части стен Георгиевского собора и на лестничной башне можно различить следы древнейшей фресковой росписи, похожей на роспись киевской Софии. Выполнены эти фрески прекрасно, причем очевидно, что работало здесь несколько художников — мастера различной школы, различной манеры, еще далекой от особенностей новгородской живописной школы (последняя зародилась чуть позднее, но уже к концу века дала столь совершенное творение, как нередицкие росписи). Выстроен Георгиевский собор в 1119–1130 годах. Заказчиками его были князь Всеволод Мстиславич, внук Мономаха, и игумен Юрьева монастыря Кириак.

Несколькими годами позднее произошли крупные события в новгородской истории, о чем сказано в летописи: «Бысть восстань велика в людех».

В 1136 году новгородское вече потребовало князя к ответу, сурово предъявив ему обвинение в трусости, а главное — в том, что он вмешивает Новгород в междоусобицы и «не блюдет смердов» (то есть не заботится о простом народе). Всеволода изгнали, а нового князя, Святослава, сильно ограничили в правах.

С той поры и превратился Новгород в самостоятельную феодальную республику, первую на Руси. Князья лишились права жить в городе, на Ярославовом дворище, и должны были вместе со свитой и челядью переселиться на старое Рюриково городище. Результатами восстания 1136 года воспользовались влиятельные купцы и бояре. Детинец остался резиденцией архиепископа, игравшего главную роль в совете господ. Ярославово дворище и Торговая площадь сделались средоточием бурной общественной жизни города.

Вблизи от Николо-Дворищенского собора стоит интересное здание, о котором можно часто слышать от горожан, будто здесь-то некогда и висел вечевой колокол новгородский, сменивший древнее било. У этого трехэтажного здания две проездные арки и красивая восьмигранная башня — шатер. Долгое время считалось, что это гридница XV столетия, то есть вечевая канцелярия. Но архитектура здания и башни относится ко временам более поздним, к XVII веку, когда новгородское вече уже перестало существовать. Новыми исследованиями установлено, что здание и башня связаны с бывшим вечем только своим местоположением, а служили въездом в Гостиный, то есть купеческий, двор.

Уцелевшая часть Гостиного двора, или (по-старому) «гридница», гармонирует с архитектурой остальных зданий на Ярославовом дворище и на Торгу. Некогда на Торговой площади стояло двенадцать больших храмов, не считая еще одного монастыря. До наших дней уцелело семь, они-то и придают Дворищу и Торгу незабываемый облик.

К числу интересных строительных особенностей древнерусской архитектуры относится устройство особых резонаторов — «голосников». Это вмазанные в стены, обожженные глиняные горшки. Служили они не только для усиления звука, но и облегчали тяжесть сводов, арок и всей купольной системы. В наше время акустические опыты показали, что в зданиях с голосниками человеческая речь и пение звучат красивее и сильнее, а исполнителю поется легче.

Строились церкви на Торговище ремесленными братствами в честь патронов-покровителей разных видов ремесла: своя церковь была у суконщиков, своя у кузнецов, своя у торговцев воском. При церквах действовали советы купеческих или ремесленных объединений.

В сохранившемся поныне большом храме Ивана на Опоках (то есть на белой глине) разбирались в старину торговые тяжбы, совершался купеческий совестный суд. Тут же, в специальном ларе, хранились торговые договоры, а в притворе стояли весы особой точности, которые мы назвали бы контрольными. Если возникал спор насчет недовеса, и недомера, доставали из ларя «гривенку рублевую», выверенные безмены, а то и старинную меру — «локоть иванский», чтобы смерить в длину партию товара.

О многом могли бы поведать храмы на Торгу и Ярославовом дворище. Каких только бед не переживали новгородцы! Сколько раз пожары истребляли деревянный город с узкими улицами! Сколько тысяч и тысяч сынов северной русской земли полегли в битвах, сколько горьких слез пролили матери и жены! Но не было у Новгорода худших врагов, чем последние пришельцы — фашисты. В городе, выжженном и безлюдном, как пустыня, гитлеровцам достались одни камни, но ведь и камни говорили о стойкости, о жизнелюбии русского народа. И фашисты объявили войну камням. Они взрывали древние памятники, мостили обломками храмов дороги, давили эти обломки гусеницами танков. Многие памятники новгородского зодчества стерты с лица земли, другие вернулись нам в развалинах. Не помедливши, возвели наши упрямые люди защитные шатры над руинами и принялись за реставрацию. Работы начались еще до окончания войны.

Возрожденные памятники древней архитектуры изумительно вписаны в облик сегодняшнего Новгорода. Город над Волховом вторично за одиннадцать веков оправдал свое название: он действительно опять новый, воскрешенный из пепла и каменных осыпей.

Когда приезжаешь сюда — трудно бывает уйти с нового моста через Волхов. Направо глянешь — сияет золотом шлем Софии над твердынями кремля, плывут тихие облака над Кокуем, просвечивает синева в проемах софийской звонницы. А налево — уходит вдаль широкий проспект Гагарина и виден силуэт храма Федора Стратилата. Искусствоведы справедливо считают его шедевром новгородской архитектуры XIV века. Когда-то он стоял на берегу ручья, отделявшего Плотницкий конец от Славенского. Теперь ручей засыпан, по бывшему его руслу мчатся машины из Ленинграда в Москву.

Очень похожая на храм Федора Стратилата, но более нарядная красуется в глубине Первомайской улицы церковь Спаса на Ильине. Она была расписана изнутри великим мастером живописи Феофаном Греком, и, к счастью, многие фрески уцелели. Главная композиция Феофана — устрашающе грозный Христос-пантократор в купольном своде, так же как и старцы, пророки, столпники, написанные на стенах и сводах, — до сих пор поражает необычайной смелостью рисунка, своеобразием колорита, трагическим пафосом и совершенством психологической характеристики.