– Пойдем, они сами разберутся, не маленькие. Тем более, малышка уже не плачет.

Зоя развернула подруг и повела их на дальнюю скамейку, перед этим улыбнувшись Михаилу, будто извиняясь за поведение Агаты. На что он ответил коротким кивком и повернулся к Ярославу с Дашей. Девочка уже действительно не плакала. Она прижималась к дедушке обнимая его за шею, а он гладил ее по огненно-рыжим кудрявым волосам и шептал, что никакой бабке-бабайке её не отдаст.

– Что тут у вас случилось? – гораздо более мягким, но еще немного звенящим от напряжения голосом поинтересовался Михаил.

– Даша решила, что качель устала её качать и хочет покачаться одна, без седока. Поэтому она спустилась и стала раскачивать качель. Ну, а когда я на секунду обернулся на Колю, качель сказала Даше «спасибо», поцеловав ее в лоб, – с виноватой улыбкой объяснил Ярослав, баюкая трехлетку на руках. – А потом пришел ты и защитил нас от злой Агаты-яги.

Даша рассмеялась, как будто ее стали щекотать. Она вывернулась из рук деда и побежала в сторону горки, к брату, крича что-то про дедушек-богатырей, которые её защищают, и бабушек-бабаек, у которых вместо избушки – скамейка, а вместо метлы –костыли.

– Давно я не видел тебя таким… злым, – задумчиво высказался Ярослав Александрович, потерев ладонью щеку.

– Ей не стоило так себя вести. Она не имеет права говорить что-то плохое о тебе. Тем более, что она совсем тебя не знает, – ответил Михаил со вздохом, опустив плечи и в общем явно расслабившись после стычки с соседками. – Хотя, я тоже хорош. Отчитал ее, как девчонку-студентку. Плохой пример для детей.

– Студентку? Вот это ей комплимент. А вообще-то, это был хороший пример того, как нужно защищать себя и свою семью, – безапелляционно заявил Ярослав, провожая Дашу глазами до песочницы, куда ее отправил брат, чтобы не мешала играть в пиратов. – А если быть честным, то я испугался за Дашу. Давно я все же с такими малышами столько времени не проводил. Когда Макс и Мила были младше, я был моложе!

Михаил улыбнулся ностальгическим ноткам в голосе любимого и, взяв его за предплечье, повел к лавочке у песочницы.

– Люблю, когда причина твоей злости не я, – признался Ярослав Александрович, откинувшись на спинку скамьи.

– Ты всегда причина моей злости, – покачал головой Михаил Петрович. – Только иногда я злюсь из-за тебя, а иногда на тебя.

– И в чем разница?

– В том, что в первом варианте нужно защищать тебя от окружающих, а во втором – окружающих от тебя, – Михаил выдал своё очередное высокопарное философское высказывание, наблюдая за реакцией Ярослава. После поднятой брови в немом вопросе, он поспешил сменить тему, указывая на Дашу. – Похоже, на обед у нас куличики из песка и каша-малаша.

***

Спустя пару месяцев после того, как Михаил принял у себя друга, Ярослав заявил, что возвращается к себе. Это были тяжелые недели совместной жизни для них обоих, но в первую очередь для Михаила Петровича.

Первое время Слава был в своего рода оцепенении после смерти жены. Он спал, ел и даже мылся только тогда, когда Михаил говорил ему это сделать, а потом еще и контролировал, чтобы Слава не бросил дело на середине. Например, он мог сесть за стол, поковыряться вилкой в тарелке, а потом встать и уйти, как ни в чем не бывало. В остальное время, когда Миши не было рядом, Ярослав или сидел на диване, смотря в стену, или стоял на балконе, куря одну сигарету за другой. Вредная привычка с армии, от которой он так и не смог окончательно избавиться. Он почти не разговаривал и даже не отвечал на звонки детей. Вместо него поддержку им оказывал Михаил, не зря же он был их крестным отцом.

После сонного апатичного состояния пришло состояние безотчетной ярости. Злости на всех. Весь мир был виноват в смерти Анны. А больше всех, по мнению Ярослава, был виноват он сам. Он часто кричал и ругался, порой не на что-то или кого-то, а в пустоту. Любимой фразой тех дней у него была: «Вы не понимаете, что я чувствую».

Тот период стараются не вспоминать ни дети Ярослава, ни Михаил. Потому что теперь Гайдуку приходилось уже не помогать своим крестникам справляться с горечью утраты, а защищать их от отца, который то и дело придумывал новые обвинения себе и им, и стремился ими поделиться. Тогда же Михаил отключил домашний телефон и отобрал у Ярослава его сотовый, чтобы он не звонил детям и не тревожил их выдуманными проблемами и не грузил беспричинным чувством вины.

Таким образом единственными объектами для вымещения злости у Ярослава остались старухи у подъезда и сам Михаил. Конечно, больше доставалось Михаилу, так как на улицу Слава выходил редко. Но даже за те несколько встреч он смог настроить против себя почти все подъездное собрание тех, кому за шестьдесят… При этом почти ни слова им не сказал, справился только своим фирменным прожигающим взглядом исподлобья.

А вот Михаилу досталось очень много слов. Обвинений. Претензий. Упреков. Нападок. Придирок… Правда в ответ Ярослав ничего не слышал, только видел сочувствие и боль в глазах Михаила.

И вот, спустя два месяца терпение лопнуло. У обоих. Все началось с безобидной на первый взгляд фразы Ярослава:

– Я возвращаюсь домой.

– Ты вроде не уходил, – непонимающе откликнулся Михаил, не отвлекаясь от мытья посуды.

– Ты не понял. Как всегда, – Ярослав недовольно хмыкнул. – Я возвращаюсь к себе домой, а ты тут и живи в своем гордом великолепном одиночестве. Я больше не намерен тебя развлекать!

После короткой паузы, которая понадобилась Михаилу, чтобы понять услышанное, он стиснул губку для мытья посуды так, что за образовавшейся пеной не стало видно его ладоней.

– То есть ты считаешь. Что Женя привез тебя ко мне. Чтобы мне. Не было. Скучно? – медленно, делая остановку почти через каждое слово, спросил Михаил.

– Ну, у меня нет другого объяснения. Вы же ничего не потрудились мне рассказать. Просто собрали вещи и перевезли, как какого-то безмозглого питомца. Вот я и предположил, что тебе просто стало скучно в твоей крепости одиночества, – Ярослав усмехнулся. – Мне точно компания не была нужна!

– Тебе-то? – наконец, Михаил обернулся и посмотрел на Славу, зло прищурившись. – Конечно, тебе не нужна была компания, чтобы наложить на себя руки. Ты без моей помощи не ел и не спал. Или память отшибло за пару недель? Старческий склероз?!

– Нет, это у тебя старческий маразм. Ты просто не понимаешь, что я чувствую!

Ярослав резко развернулся и пошел прочь из кухни: нужно было собрать свои вещи для обратного переезда домой. Но Михаил поймал его за руку, не давая сбежать от разговора, даже не озаботившись выключением воды.

– По-твоему, все вокруг бесчувственные чурбаны, и один ты такой ранимый? – грубо спросил Михаил, с каждым словом сильнее сжимая руку Ярослава. – Ты думаешь, ты не причиняешь боли своим детям? Или мне, своему другу?

– Другу? То есть мы с тобой теперь просто друзья?! – голос Ярослава сорвался на крик, и он резко дернул руку, вырывая ее из хватки Михаила, да так, что со всей силы приложился тыльной стороной ладони о дверной косяк.

Повисла тяжелая тишина, нарушаемая только шумом льющейся воды из крана. Ярослав прижал ушибленную руку к груди, а Михаил застыл все в той же позе, не зная, что ему сказать.

Вот уже почти сорок лет он считал себя другом Ярослава, точнее, они об этом даже договорились, разве что письменное соглашение не составляли. Ну так они и не юристы… И все эти годы Михаил очень старался соответствовать «должности»: он был крестным отцом всем троим его детям, проводил время с ним за игрой в шахматы или карты, помогал с переездами и даже общался с его женой. В конце концов, именно Михаил занимался большей частью похорон Анны!

Лицо Михаила медленно бледнело, пока не приобрело сероватый оттенок. На секунду Ярославу даже показалось, что тот упадет в обморок. Но, спустя несколько мгновений, он прикусил губу, переступил с ноги на ногу, даже слегка пожал плечами, будто вернулся в свое тело после долгого отсутствия, и теперь заново к нему привыкал.