Стоя на балконе, старик с энтузиазмом шестилетки закрашивал что-то на упаковке сигарет плохо пишущей ручкой. Затем, прервав свои художественные изыскания, он отложил картонную коробочку и потянулся за сигаретой, дымящейся в пепельнице-жестянке. Он сделал небольшую затяжку, совсем недолго посмаковал и выдохнул клубящийся дым в приоткрытое окно. Позади него раздался щелчок – это открылась балконная дверь, и к нему присоединился еще один пожилой мужчина.

– Это была последняя, Миша, – сказал курящий, протягивая вошедшему пустую упаковку, на которой была зачеркнута буква «С» в слове «Слепота». Минздрав заботится о Вашем здоровье.

– Лепота? – на автомате прочитал Михаил и усмехнулся. Почти семьдесят лет, а ума нет. – Ты намекаешь на то, что мне нужно купить тебе новых сигарет?

Старик промолчал, лишь многозначительно развел руками, мол, ты это сам предложил, не я. Михаил Петрович хотел было нахмуриться, попробовать вновь начать лекцию на тему вреда курения, но передумал, махнул рукой и вышел с балкона обратно на кухню.

Он надеялся сходить в магазин и вернуться, потратив на это минут двадцать. Три минуты нужно, чтобы взять кошелек и обуться, спуск с седьмого этажа на лифте занимает меньше минуты, путь до круглосуточного магазина в их доме – это пять минут туда и пять минут обратно. Ну и в самом магазине в это время не должно быть много народа, а значит еще максимум две-три минуты. Миша не учел одного: сегодня был погожий весенний денек, время послеобеденного «променада», а значит на скамейке перед подъездом сидела компания сплетниц сто тринадцатого дома. Итого: плюс десять-пятнадцать минут к походу в магазин. Ведь если не поздороваться и не поддержать светский разговор, то сплетничать начнут о тебе. А Михаилу Петровичу этого ой как не хотелось.

Трое старух, сидящих на лавочке, синхронно повернули головы, когда открылась подъездная дверь. Ну, сороки, ей Богу…

– Прекрасный день, дамы, – с натянутой улыбкой сказал Михаил, обращаясь ко всем сразу.

– Да, грех жаловаться, Михаил Петрович, – с намеком на флирт, на очень странный флирт, сказала бабушка, возле которой стоял небольшой видавший виды бодожок-трость.

– Как Ваше бедро, Агата? – спросил мужчина и покачал головой, когда она похлопала ладонью по свободному местечку на скамье рядом с ней.

– Все так же, все так же… Вот, еле выползла из дома, надо же двигаться, верно, девочки? – запричитала Агата. «Девочки» закивали, а Михаил едва не сморщился при таком обращении: мои года – мое богатство, или как там говорится? А баба Агата тем временем продолжала вещать. – Я вот стараюсь делать по пятьсот шагов в день! А ежели собьюсь, когда считаю, то сначала начинаю. Настасья вон вообще цельный день за котом своим ходит, то покормить, то прибрать, то со штор, его, ирода, снимать…

Михаил Петрович, не слушая про кота, осторожно одернул рукав рубашки, чтобы не показывать старухам свой шагомер. Ну а что? Возраст – это не причина, чтобы перестать идти в ногу со временем, даже если ноги стали ходить хуже, чем раньше. Когда сплетницы видели какой-нибудь современный девайс или гаджет, то начиналась новая «песня», о том, как хорошо было в их молодости, и все жили-не тужили, и справлялись со всеми делами без лишних прибамбасов, а нынешняя молодежь совсем обленилась. Михаил это мнение не разделял, но вступать в бессмысленные споры не собирался. Собственное спокойствие ему было дороже.

– Да полно тебе, Агата, – вмешалась другая женщина с короткими волосами неестественно яркого рыжего цвета. – Что за шторы у Настасьи, чтобы их было жалко дать подрать коту?

– Да любые шторы, Лида, мне бы было жалко любые шторы, – в сердцах воскликнула Агата и картинно приложила руку к груди.

– Не стоит так переживать. У Вас же нет кота, который подерет шторы? – примирительно сказал Михаил, стараясь как можно быстрее свернуть неинтересный разговор о чужих домашних животных и предметах интерьера. – А Настасья слишком любит своего Ориона, чтобы позволить ему гулять в чужих квартирах.

– Дык она его на прогулки же выводит! А ежели он сбежит? Нельзя так кота баловать. Животных нужно воспитывать! И, вообще, вместо того чтобы своего бегемота таскать по улицам, лучше бы с нами села поболтать. Даже Петрович к нам вышел, да?

– Вообще-то, нет. Я в магазин шел. Да и нечего мужчинам вмешиваться в девчачьи разговоры, – отрицательно покачал головой Михаил, уловив лазейку в разговоре, чтобы улизнуть от компании сплетниц.

Он слегка кивнул оставшимся на скамейке и вполне бодрым для своего возраста шагом направился к крыльцу круглосуточного магазинчика.

– Опять за сигаретами побежал для своего дружка, – подала, наконец, голос третья старушка, проводив соседа взглядом прищуренных глаз. – Прям мальчик на побегушках, совсем себя уважать перестал, как к нему Ярослав этот переехал!

Агата и Лида аж подобрались после слов собеседницы. Невооруженным глазом было видно, что они оседлали свою любимую лошадку. Все предосторожности Михаила были напрасны – о нем давно судачили, благо, что дальше двора эти пересуды не ушли.

– Как ты мило его назвала, Маша. Я вот никак, кроме как Саныч, назвать его не могу, – Агата скрестила руки на своей необъятной груди, а при произнесении имени соседа Михаила крылья ее носа дернулись, словно вокруг запахло коровником. – Было бы у меня воспитание похуже, я бы и просто Сычом его называла. Сидит в чужой квартире и даже нос свой длинный из нее не кажет.

Рядом пронеслись трое мальчишек на самокатах с радостным визгом, и старухе пришлось прервать свой монолог. Сразу за ними прошла женщина, цокая каблуками по асфальту, и Агата, взяв свой бодожок, стала нетерпеливо стучать им в такт шагам молодой соседки, которая так не вовремя потревожила беседу своей прогулкой. Наконец, рядом с подъездной скамейкой снова воцарился покой, но вместо Агаты слово взяла Лида:

– Я так и не поняла. Столько лет Петрович жил один, бобыль бобылем, а тут на тебе! – она взмахнула руками, описав в воздухе небольшой круг. – Появился этот Ярослав, как черт из табакерки. Ни здравствуйте не говорит, ни до свидания. Кто вообще такой? Почему к Петровичу переехал? Почему тот его пустил?

– Точно, ты же не в курсе, так я тебе расскажу, – понизив голос, Агата наклонилась к подруге. – У этого, у Саныча, жена умерла три года назад…

– Четыре уж, – перебила ее баба Маша, говоря таким же громким шепотом.

– Нынче только четыре будет, – проворчала женщина, вероятно опять унюхав поблизости нечистоты, так как сморщила нос, смотря на Машу. Затем перевела взгляд обратно на Лиду. – Да и не важно это. В общем, дружили Петрович и Саныч вроде по молодости, то ли учились вместе, то ли работали, я уж подробностей не знаю. Но Саныч с семьей был вхож в дом Михаила. И вот когда жена его умерла, Саныча-то, он переехал к другу, даже разрешения не спросив, занес сумки и все! Вот теперь Петрович у него на побегушках.

– А чего не к детям? – хмыкнула Лида. – Дети должны о родителях заботиться.

– Так ясное дело, дети-то… – начала Агата, но соседка легко толкнула ее локтем в бок, и она замолчала: из магазина возвращался Михаил и уже подошел достаточно близко, чтобы услышать их разговор. – О, быстро обернулся!

– Так нам много не надо, сигарет купить да печенья к чаю, – Петрович потряс рукой, отчего целлофановый пакет зашуршал.

На ходу мужчина достал ключи и, не оборачиваясь, пошел к подъездной двери, решив не задерживаться возле заседания сплетниц. Он успел услышать конец их диалога и боялся, что сорвется и наговорит лишнего, если они втянут его в разговор.

Ведь, как и всегда, сплетни очень извратили реальную историю.

***

Лето в том году выдалось холодным и дождливым. По телевизору то и дело сеяли панику среди людей, что из-за холодов будет неурожай, и цены к осени поднимутся. Однако, никто из семьи Смирнитских не заметил, какой была погода в тот год. С середины мая, еще до наступления по-настоящему теплых деньков, они все время проводили в больницах.