— Нет, — ответил он. Боги, каким-то непостижимым образом жившие в Главном компьютере, видели виток только через Священные Окна; он был уверен в этом, что бы там ни говорили авгуры.

Его потные руки нащупали край открытого иллюминатора.

Через Окна и глазами людей, в которых они вселялись, хотя Тартар не мог даже этого, сказал Гагарка; родившийся слепым Темный Тартар вообще не мог видеть.

Длинное солнце протянулось над заснеженной равниной от Главного компьютера до самого конца витка — невообразимого места, хотя конец витка мог наступить очень скоро.

Через Священные Окна и глазами других, и еще через стекла, возможно. Да, безусловно, через стекла, когда они хотели, так как Киприда говорила через стекло Орхидеи и вызвала Священные оттенки в стекле Гиацинт, когда та спала.

— Внешний, — сказал он Синель. — Я думаю, что Внешний способен увидеть виток таким способом. Остальные боги не в состоянии — даже Пас. Возможно, с ними что-то не так. — Шнурки безнадежно запутались, как всегда, когда он пытался быстро снять ботинки. Он сорвал их с ног.

— Что ты делаешь? — спросила Гиацинт.

— Мне надо заслужить тебя. — Он стянул носки и сунул их в мыски ботинок, вспомнив холодную воду туннелей и озера Лимна.

— Ты не должен! Ты уже заслужил меня, а если нет, мне не надо ничего другого.

Он получил ее, но не заслужил — и это невозможно объяснить.

— Доктор Журавль и я спали в одной комнате на озере. Сомневаюсь, что я упоминал об этом.

— Мне все равно, что вы там делали. Это не имеет никакого значения.

— Ничего. Мы ничего не делали, во всяком случае, того, что ты имеешь в виду. — Нахлынули воспоминания. — Я не верю, что он был склонен к этому; я, безусловно, нет, хотя многие авгуры — да. Он сказал, что передает мне азот по твоему требованию, и добавил то, о чем я тут же забыл и вспомнил только сейчас. Он сказал: «Если бы мне было столько же лет, сколько тебе, я бы от радости прыгал до потолка».

— Большую часть времени я не понимаю ни слова из того, что он говорит, — пожаловалась Гиацинт Синели.

Та усмехнулась:

— А есть кто-нибудь, кто понимает?

— Один, по меньшей мере. Я выглядывал из окна той комнаты в точности так же, как сейчас выглядываю из этого отверстия. — Шелк поставил ногу на край, подтянулся и оказался снаружи, держась за верхний край иллюминатора, чтобы не упасть. — Я боялся, что появится гвардеец.

Он боялся Гражданской гвардии и хотел проверить, способен ли он забраться на крышу «Ржавого Фонаря», чтобы убежать от нее; тогда ставка была очень маленькой: если бы его схватили, то убили бы, самое худшее.

До крыши гондолы не дотянуться; но бок скошен внутрь, как борта у больших лодок.

Сейчас ставка больше, намного больше, потому что вера Гагарки могла убить их всех. Сколько птеротруперов несет этот воздушный корабль? Сто? По меньшей мере, а возможно вдвое больше.

Гиацинт, глядевшая на него, сказала что-то, что он не понял и не хотел понимать; чья-то рука — ее или Синель — схватила его за левую лодыжку. Он рассеянно брыкнулся, чтобы освободиться, одновременно выжидая и примериваясь к ритму легкого покачивания дирижабля.

Скорее всего, Гагарка и его последователи будут ждать до тенеспуска, если, конечно, тенеспуск наступит раньше, чем дирижабль окажется в Тривигаунте; они взломают люк, который отделяет их от тела дирижабля, вскарабкаются по веревочной лестнице через брезентовую трубу, которую он только что заметил, и немедленно ударят, ломая шеи и вырывая глаза…

Во время следующего крена. Бесполезно ждать. Гиацинт уже позвала на помощь; Гагарка и Мурсак схватят его ноги и втащат внутрь.

Он подпрыгнул, ухватился за край крыши гондолы и с радостью обнаружил, что висит на маленьком комингсе[55]. Где-то, очень далеко, кто-то вскрикнул. Крик проник в его сознание, пока он бешено карабкался по обшивке внакрой, и, когда медленное покачивание особенно посодействовало ему, зацепился ногой за комингс.

Последнее усилие, и он наверху, лежит за бортиком комингса и почти боится посмотреть на него. Шелк перекатился на спину, оставив между собой и краем полкубита; прижав обе руки к груди и закрыв глаза, он попытался успокоить бешено стучащее сердце.

Он почти мог быть на верхушке стены Крови, упираясь плечом в зубцы с заостренными краями. Почти, потому что падение со стены можно было пережить — и он пережил, на самом деле.

Он сел и вытер лицо подолом сутаны.

Как глупо, что он снял ботинки и не снял сутану! Гондола была холодной, из иллюминатора тянуло еще большим холодом; поэтому он сохранил сутану и даже не подумал, что сможет слегка облегчить себя, сняв ее. Тем не менее, благодаря ей он чувствовал себя чуть более уютно, ее мягкая шерсть грела его, пока он думал, что делать дальше.

Надо встать, хотя если он встанет, то может упасть. Прошептав молитву Внешнему, он встал.

Крыша гондолы была плоской невыразительной доской, выкрашенной в коричневый цвет или просто отлакированной. Шесть толстых тросов поддерживали гондолу, выходя из нее и уходя вверх в покрытое материей тело дирижабля. Впереди, как кишка, извивалась брезентовая труба; на корме перевязанный веревками люк, через который он мог бы вернуться в гондолу — и который, в равной степени, позволил бы тем, кто внутри, выйти. Он опять представил себе картину — скрытное приближение и дикая атака, дюжины мертвых юных птеротруперов, остальные, поначалу дезорганизованные, открывают огонь.

Вскоре приказы превращают их в монолитный отряд. Некоторые вайронезцы захватывают оружие и убивают еще несколько птеротруперов, но сами гибнут через минуту-две; и остальные вайронезцы тоже будут застрелены. Гагарка, Синель и Мурсак умирают, за ними Рог и Крапива, и даже бедная майтера Мрамор, сейчас называющая себя Моли. И вскоре после этого, если только не случится чуда, его и Гиацинт…

— Привет, Шелк.

Он повернулся. На крыше сидела Мукор, ее скелетоподобные руки обнимали голени; он изумленно вздохнул и почувствовал боль в глубине раненой груди.

Она повторила приветствие.

— Привет. — Еще один вздох. — Я почти забыл, что ты умеешь так делать. Ты сделала такое в туннеле, сидя на воде — я должен был помнить.

Она обнажила желтые зубы:

— Зеркала лучше. Они больше пугают. Разве нет, а? Но сейчас я просто здесь.

— Услышать твой голос, безусловно, было страшно. — Шелк тоже сел, довольный, что есть возможность.

— Я вовсе не собиралась тебя пугать. Просто хотела поговорить, но не там, где много народа…

Он кивнул:

— Там бы начался бы переполох, я полагаю.

— Ты переживал, что некому будет заботиться обо мне. Мой дедушка приходил посмотреть, как я себя чувствую. И старик с жирной женщиной заботятся обо мне. Дедушка хотел узнать, куда ушли бабушка и маленький авгур, и я сказала ему.

«Дедушка», безусловно, Кремень; Шелк кивнул и улыбнулся.

— А у старика есть борода, и он постоянно прыгает?

— Да, маленькая бородка.

В таком случае Меченос, не Его Святейшество; жирная женщина — подруга Меченоса или служанка.

— И я ела суп.

— Вот это очень хорошо — как приятно это слышать! Мукор, ты вселялась в генерала Саба, и ты можешь сказать мне кое-что очень важное для меня. Когда она собирается прибыть в Тривигаунт?

— Сегодня ночью.

Шелк кивнул, ободряюще, он надеялся.

— Можешь сказать, через сколько часов после тенеспуска?

— Около полуночи. Они повиснут над городом, а утром спустят вас всех вниз.

— Гагарка собирается захватить управление дирижаблем и улететь на нем в Главный компьютер.

Мукор довольно улыбнулась:

— Я об этом не знала.

— Но он не в состоянии это сделать. Его убьют, и всех остальных, кого я люблю. Единственный способ… — он услышал голоса и замолчал, прислушиваясь.

— Они внутри. — Мукор через плечо посмотрела на раскачивающуюся брезентовую трубу.

— Спускаются в гондолу? Они могут нас слышать?