— Э, хм, условия. Которые он, а, обозначил? Касались именно тебя, генерал. Не… э… преобразованного Аюнтамьенто или кальде, эге?

— Но он имел в виду нашу сторону. Кальде, генералиссимуса Узика и даже Тривигаунт. Верно, Паук? Лично я даю вам слово, как и сказала. На самом деле, не имеет значения, выиграю я пари или проиграю. Но я не могу говорить за кальде и еще не существующее Аюнтамьенто.

— Но ты обещаешь, генерал, а? Лично?

— Абсолютно. Я обязана, и я сделаю.

Паук ткнул пальцем в Прилипалу:

— Пускай он сверкнет этой штуковиной. Ну, крестом Паса. Ты можешь поклясться на нем.

— Если хочешь. Но ты ответишь на мои три вопроса, когда я выиграю? Полные, честные ответы?

— Точняк. И я тоже поклянусь, если хочешь.

— Нет необходимости.

Прилипала вынул гаммадион, и майтера Мята положила на него руку.

— Я, Мята, генерал Орды Вайрона, называемой некоторыми повстанческой армией, одновременно являющаяся майтерой Мята из мантейона на Солнечной улице, отныне клянусь, что в случае победы нашего дела не буду наказывать или пытаться наказать этого человека, Паука, и его подчиненных за их деятельность по сбору информации для нынешнего состава Аюнтамьенто. Кроме того, я клянусь, что сделаю все, за исключением применения силы, чтобы помешать другим наказать их. Более того, я активно поддержу предложение дать им возможность продолжить заниматься своим делом, контрразведкой, благодаря которому они верно служили городу. Я сделаю это независимо от того, выиграю ли я или нет пари, которое заключила с Пауком.

Она перевела дыхание:

— Этого достаточно?

— Нужно закончить.

— Великий Пас, будь свидетелем! Змеевидная Ехидна, чьим мечом я являюсь, будь свидетелем! Сверкающая Сцилла, Покровительница Нашего Священного Города Вайрона, будь свидетелем!

— Достаточно хорошо. — Паук протянул руку. — Итак, пари? Тогда пожми руку. — Они торжественно пожали друг другу руки; ее маленькая ладонь утонула в вдвое большей мускулистой ладони Паука.

— Лады, и я скажу тебе прямо сейчас: я уже выиграл. Мы почти пришли. — Он указал рукой. — Видишь вон тот боковой туннель, впереди? Нам надо в него. Там, через четыре-пять шагов, старая караулка. Если бы они были холодные, мы бы уже знали.

Она покачала головой:

— Наоборот, хотя я бы хотела, чтобы ты был прав. Они должны были услышать наши голоса и окликнуть нас.

Еще сотня шагов привела их ко входу в туннель. Как только они повернули в него, она заметила мужские ноги, торчащие из дверного проема.

— Это должен быть Гокко, — прошептала она.

Паук остановил ее и развел руки, заставив остановиться Прилипалу.

— Это Гиракс. Я всегда замечаю обувь парней или девиц. Обувь говорит о человеке больше, чем любая другая одежда. Многие это знают, но от этого правда не перестает быть правдой.

— Паук, с Гираксом был другой человек? Где он?

— Внутри. — Дыхание Паука участилось. — Просто не виден, скорее всего. Если парень входит в дверь, ты не будешь стрелять в него сразу, как только увидишь. Дашь ему попасть внутрь. Таким образом, у вас есть две попытки, если он сделал копыта.

Он повернулся к Прилипале:

— Ты первый, патера. Вытащи крест Паса наружу, чтобы они могли видеть тебя, и подними руки. Ты — авгур в сутане, у тебя нет карабина или еще чего-нибудь в этом роде. Они не будут в тебя стрелять, или я думаю, что не будут. Скажи им, что здесь, у меня, генерал. Пускай дадут нам жить, или она отправится в лед.

Прилипала был поражен.

— Ты хотел умереть здесь, внизу, а? У тебя есть возможность. Иди вперед, иначе я сам тебя застрелю. Они не будут.

— Они должны знать, что мы здесь, — сказала майтера Мята. — Они должны были услышать нас. Но даже если они не слышали нас раньше, сейчас они точно услышали. — Паук не ответил; его глаза сверлили Прилипалу.

— Я, э, иду. — Прилипала попятился, поднял руки и повернулся к двери.

— Гаммадион Паса, — подсказала майтера Мята. — Выньте его, чтобы они могли видеть его.

Если Прилипала и услышал ее совет, он не обратил на него внимания. Она наблюдала, как он остановился на пороге, потом шагнул внутрь. Выстрела не было.

— Раньше здесь располагались бодрствующие солдаты, готовые действовать в случае необходимости, — сказал ей Паук хриплым голосом, скорее похожим на шепот. — Еще до создания гвардии. Так однажды сказал мне советник Потто, а он должен знать такие штуки.

После чего они какое-то время молча стояли бок о бок. Из караулки не доносилось ни звука, за исключением почти неслышных вздохов холодного ветра, наполнявшего туннель.

— Я должен был сказать ему осмотреть там все, — наконец сказал Паук. — Кажись, он это и делает.

— Я тоже иду. — Майтера Мята двинулась к дверному проходу.

— Хрен мне в рот. — Паук схватил ее за руку. — Ты будешь делать то, что я говорю, а я говорю, что ты стоишь здесь.

— Ваше Высокопреосвященство! — крикнула она. — Что с вами?

Несколько секунд эхо ее слов гулко отражалось от серых стен, и она почувствовала уверенность, что кроме нее и Паука поблизости нет живых людей. Но потом, перешагнув через мертвеца, из дверного проема внезапно вышел Прилипала. В руке он держал бутылку из толстого пятнистого стекла.

— Вода, майтера! Генерал. Э… годная для питья. Хм, чистая, насколько я мог, хм, оценить ее свойства.

— Внутри никого? — рявкнул Паук.

— Кроме… э… мертвецов. Двух, вдобавок к тому, которого, хм, можно увидеть в дверях. Застрелены из карабинов, я… а… или оба из, хм, одного карабина. Вполне возможно. Наши, э, спутники, а? Вчера, может быть раньше. Один, хм…

— Гокко.

— А, да. Э… имя, которое ты назвал. Обставленное… э… помещение? Снабженное. — Подойдя ближе, Прилипала протянул бутылку майтере Мята. — Он уронил это, как мне представляется, генерал. Так кажется, а? Когда он… хм… достиг кульминации жизни. Немного пролилось, а?

Она пила, не потрудившись ответить. Вода оказалась холодной и чистой, свежей на вкус и невыразимо приятной. Всю жизнь она учила детей, что Жгучая Сцилла, богиня воды, является первой среди Семи; однако до этого мгновения она не осознавала, насколько это истинно или насколько важно.

Шелк с любопытством огляделся; ему было трудно поверить, что это огороженное место — собрание сараев, окруженное изгородью — производит талосов. Орев, сидевший у него на плече, испуганно каркнул.

— Начинается дождь, — объявила Синель; она откинула назад малиновые кудряшки и прищурилась на небо.

— Я пытаюсь вспомнить, где появилась на свет, — осмелилась сказать майтера Мрамор. — Не думаю, что в месте похожем на это. — В то же самое время она пододвинула Мукор к укрытию — караульной будке.

«Если летуны — признак дождя, что могут предвещать приземлившиеся летуны? Последние дни витка?» Шелк решил сохранить эту мысль для самого себя.

— Я давно должен был спросить тебя об этом, майтера. Расскажи нам.

— Я уверена, что ничего не могла вспомнить. До тех пор, пока бедная майтера Роза не завещала мне свои неизношенные части. И я уверена, что рассказала тебе об этом.

Шелк кивнул.

— Это было в последний тарсдень, неделю назад. Они намного лучше моих старых, но после того, как я вставила их, мне трудно понять, какие воспоминания принадлежат Мрамор и какие мои.

— Наоборот, майтера, — поправила ее Синель.

— Ты совершенно права, дорогая. В любом случае я припоминаю большое помещение с зелеными стенами. Там были койки или, возможно, небольшие металлические столы, не выше кровати.

— Идет один из охранников, — предупредила Синель.

— Я лежала на одном, и на мне не было никакой одежды. Возможно, я не должна была говорить об этом, патера.

— Продолжай. Это не аморально и может оказаться важным.

— Я пыталась загрузиться и помню, как девушка рядом со мной села и сказала, что она голая, и, безусловно, она такой и была. И кто-то принес ей одежду.