— Нет.

Он подождал, пока не хлопнула крышка люка.

— Что они хотят?

— Не знаю.

Его указательный палец уже рисовал круги на щеке.

— Когда ты уйдешь, сможешь попытаться узнать, пожалуйста? Это может быть очень важно, и я буду крайне благодарен.

— Я попытаюсь.

— Спасибо. Я знаю, что ты можешь летать. Ты сказала мне об этом в большой подземной комнате, где лежали спящие. Ты бывала во всех уголках этого дирижабля?

— Почти везде.

— Понимаю. Единственный способ остановить Гагарку — и не дать тривигаунтцам убить его — каким-нибудь способом испортить дирижабль; вот почему я забрался сюда. Может быть, ты знаешь, как это сделать? Сейчас я собираюсь попытаться порвать шов этой трубы и вскарабкаться по ней.

— Там трупер.

— Понял. Часовой? В любом случае мне надо попытаться сначала разрезать шов. Хотел бы я иметь новые очки; тогда я мог бы сломать эти и разрезать брезент их осколками. Но, Мукор, — Шелк заговорил как можно более серьезным тоном, чтобы подчеркнуть срочность просьбы, — ты подсказала мне другой способ, по меньшей мере временный. Ты можешь опять завладеть генералом Саба, для меня?

Она не ответила, и пока секунды ползли, он осознал, что она не поняла. — Жирная женщина, — сказал он, но Мукор, скорее всего, перепутает ее с другой, которую нашел Меченос, чтобы позаботиться о ней. — Женщина, которую ты напугала во дворце кальде. Она еще пролила кофе, помнишь? И ты говорила со мной через нее перед тем, как я с Гиацинт вошел в клетку.

— А, эта.

— Ее зовут генерал Саба, и она командует дирижаблем. Я бы хотел, чтобы ты завладела ей и заставила повернуть на восток. Пока мы будем лететь в том направлении, Гагарка…

Мукор начала таять. Пару секунд на крыше оставалось призрачное изображение, похожее на зеленый проблеск в бассейне; потом оно исчезло, и Шелк остался в одиночестве.

Он встал, ругая себя. Было полдюжины вопросов — восемь, десять или даже больше, — которые он должен был задать. Что происходит в Вайроне? Жива ли майтера Мята? Какие планы у Сиюф? Ответы растаяли в легендарном городе упущенных возможностей.

Он подошел к трубе и внимательно осмотрел ее. Брезент оказался тоньше, чем он ожидал, но выглядел прочным и почти новым. В карманах были только молитвенные четки и носовой платок, единственные предметы, которые похитители разрешили ему оставить. Он отсоединил ручку полого креста Паса и попытался разрезать им брезент, но острейший уголок бессильно скользнул по поверхности. Многие люди, зло напомнил он себе, носят с собой маленькие ножи, как раз для таких случаев — хотя любой такой нож у него бы забрали.

И даже если бы у него был нож, на верху веревочной лестницы стоит часовой. Так что, если бы он прорезал дыру в брезенте и расширил ее настолько, что мог бы залезть внутрь, его, безусловно, схватил бы или убил часовой в тот момент, когда он вылезал бы из трубы.

Саба, никаких сомнений, предполагала, что пленники могут взломать один из люков; но единственный птеротрупер смог бы удержать свою позицию, пока не кончатся пули, а ее выстрелы призвали бы подкрепление задолго до того. Так что пленные не в состоянии убежать через люк — пока не в состоянии. Но логика Сабы ограничивает его так, как будто она имела в виду именно его.

Тряхнув головой, он подошел к ближайшему тросу. Сплетенный из множества веревок, он был толстым, как юное дерево, а его поверхность была грубее любой коры. Что еще важнее — угол, под которым он проходил через гигантский рым-болт[56], заметно отклоняясь от вертикали.

Сняв сутану, Шелк перекинул ее через плечо и обвязал вокруг пояса. Закончив, он помолился и стал взбираться; оказалось, что это относительно просто — мальчиком он взбирался на деревья и столбы, и это было значительно тяжелее. Главное было сосредоточить взгляд на поверхности троса и не замечать снежной равнины облаков, лежавшей мучительно далеко внизу.

Как-то раз он похвастался Рогу, что легко карабкался, уступая только обезьянам; пришло время доказать, что это не только хвастовство…

Мурсак тоскует по своему товарищу, дрессированному павиану — но что бы подумал Бонго, если бы увидел, как он, цепляясь за трос потными ладонями и лязгая зубами, ползет наверх? Могут ли павианы смеяться?

Дирижабль, вполне возможно, слегка повернул влево. Смотреть вниз — смерть, а смотреть вверх?

Шум моторов стал громче, но, конечно, он стал ближе к ним. Он резко напомнил себе, что вскарабкался не слишком далеко…

Дирижабль летит на юг, значит, его длинная ось должна быть перпендикулярна огромной золотой перекладине солнца. Если он посмотрит вверх — если рискнет посмотреть, хотя это не такой уж риск, точно, — он должен будет заметить солнце по одну сторону огромного корпуса, к которому подвешена гондола…

Он остановился, чтобы дать отдохнуть ноющим мышцам бедер, и посмотрел вверх. Не более чем в десяти кубитах над головой трос входил в чудовищное брюхо корабля; он даже увидел, через отверстие, брус, к которому трос был привязан.

— Нес лакать, педи.[57]

— Клещ! — Гиацинт, смахнув слезы, уставилась на него. — Клещ, как во имя витка…

Гагарка протянул его ей.

— Через окно, подруга. Клевый кот-домушник, а?

— Я просить, где крас педи?[58] — объяснил Клещ. — И Гаг каз, веди с гной. И я… блох спиц![59]

— 'ло, дев. — Орев, демонстративно не глядя на маленького катахреста, замахал крыльями перед Шелком. — 'ло, Гаг.

Гагарка выругался. Гиацинт уронила Клеща (который приземлился на ноги), и Шелк обнял ее.

Он, охваченный экстазом от ее поцелуя, едва ли сознавал, что ее правая нога обвилась вокруг его левой, или что ее пах трется об его, а далекий крик Рога значил меньше, чем ничего.

— Что там? — спросил Гагарка с Западного полюса. — Пускай подойдут.

Вечность протекла в любви, потом что-то коснулось руки Шелка, и Гиацинт оторвалась от него.

— Кальде Шелк! — Грубый голос принадлежал сухопарой женщине с жестким лицом, офицеру лет сорока; он прищурился, уверенный, что должен узнать ее.

— Вы — кальде Шелк. И давайте не тратить время на увертки.

— Да, это я. — В памяти что-то щелкнуло — ее рука на бутылке с вином, спина прямая, как ствол карабина. — Майор Хадаль, это моя жена, Гиацинт. Гиацинт, моя дорогая, могу ли я представить тебе майора Хадаль? Она — одна из самых доверенных офицеров генерала Саба. В фелксдень майор Хадаль присутствовала на ужине в моем дворце, перед тем, как мы вновь встретились.

Орев опасливо оглядел Хадаль.

— Хорош дев?

Майор обратилась к лейтенанту, стоявшей справа от нее:

— Вы были здесь час назад и искали его. И сказали, что его здесь не было. Верно?

— Так точно, сэр. — Лицо лейтенанта было вырезано из камня. — Его не было. Я знакома с его внешностью и проверила всех пленников в этой гондоле. Его не было.

Хадаль повернулась к труперу с карабином:

— Сколько времени ты на посту?

— Если я могу… — начал было Шелк.

— Мгновение. Сколько, Матар[60]?

Трупер встала по стойке смирно:

— Почти всю мою смену, сэр.

Гагарка прошептал что-то в ухо Шелку; но даже если Шелк слышал его — или кого-нибудь другого, — он не обратил на это внимания. — Вы собираетесь спросить ее, не уходил ли кто-нибудь из гондолы, — сказал он Хадаль. — Она скажет «нет», и тогда вы — или лейтенант — назовете ее лгуньей. Не можем ли мы…

— Прежде, чем мы спустились сюда, я спросила, не видела ли она кого-нибудь, — прервала его Хадаль. — И она сказала, что видела. Видела святого мужчину. Он спускался в эту гондолу, и у него есть разрешение генерала Саба. Он имеет право так делать. Верно, Матар?