— Рябов, я ранен, у меня нет больше сил! Где ты?

В ответ ни звука. И хотя эта зловещая тишина ещё больше насторожила старшину, он не терял надежду на спасение. Он начал лихорадочно разгребать камни, чтобы хоть немного продвинуться к выходу. Наверное, Рябов в другой комнате, возможно, ефрейтор сам попал в каменную ловушку? Шпаку стало неприятно, тяжело и тоскливо. «Успеть бы выбраться, не то ещё задохнусь...» — терзала навязчивая мысль. Он устал так, что уже не мог шевелить руками. А правая нога гудела от боли. Шпак вытер с лица пот и вновь окликнул Рябова. Но Игнат не отзывался. И вдруг послышался шум в другой комнате, тоже заваленной камнями и кусками досок с потолка. Шпак отчётливо понял, что кто-то пробирался через завал.

— Игнат, это ты? — крикнул он во весь голос.

— Я, товарищ старшина, — наконец откликнулся Рябов. Голос у ефрейтора был громкий, в нём не ощущалось тревоги. — Сейчас помогу вам...

Игнат яростно хватал кирпичи, бросал их в сторону, не переводя дыхания. От пыли у него во рту горчило. Остальные ребята из орудийного расчёта были где-то на улице у пушки. Теперь лишь он, Рябов, мог помочь старшине. Он выпрямился и крикнул в темноту:

— Где вы, товарищ старшина?

— Тут я, Игнаша, в каменной ловушке, — невесело отозвался Шпак. — У меня нога болит и нет сил пробираться к выходу. Помоги, а?

— Потерпите ещё немного, я уже недалеко от вас, — успокоил Рябов старшину.

Наконец Шпака освободили из каменного плена. Ефрейтор Рябов вывел его из разрушенного дома на воздух.

— Сидите тут, а я ребят позову, они где-то неподалёку. — Мне бы прилечь, Игнат, — подал голос старшина. Ему сделалось хуже, кружилась голова, появилась тошнота, боль в ноге стала ещё острее. Но говорить ефрейтору об этом он не решился: парень и без него намучился.

— Мне бы прилечь... — вновь попросил старшина.

Рябов снял с себя защитного цвета гимнастёрку и расстелил её на влажной земле, а под голову Шпаку положил противогаз.

— Полежите, товарищ старшина, я мигом ребят позову.

Лежал Шпак тихо, неподвижно, словно спал. Лицо его стало тёмным, неживым, а брови туго сошлись на переносье.

— Нога... — вдруг отчётливо произнёс он и открыл глаза.

Только сейчас вернувшийся Рябов увидел, что на правой ноге старшины порван сапог и чернеет кровавое пятно. Ножом Игнат разрезал сапог, в нём загустела кровь.

— Крепко вас шибануло, — промолвил он.

— Пить!.. — попросил старшина.

Наводчик Сергей Буряк снял с пояса свою фляжку, отвинтил пробку и дал старшине попить. Тот пришёл в себя. Увидев рядом бойцов, с трудом шевельнул губами.

— Побило меня, братцы... — глухо выдавил он. — Правую ногу уже не чувствую...

Рябов разорвал индивидуальный пакет и начал перевязывать ему ногу. Шпак корчился от боли, но не кричал, лишь закусил припухшие губы.

— Я свяжусь с санчастью, и санитары приедут за вами, товарищ старшина.

Рябов достал из кармана брюк носовой платок и вытер старшине лицо, серое от пыли. Потом взял его левую руку. От боли Шпак негромко вскрикнул:

— Тише, ладно?..

Он прерывисто задышал, начал жаловаться на боль в груди. Буряк снова дал ему попить.

— Вот-вот появится санитарная машина, потерпите ещё чуток... — сказал наводчик.

На память Сергею почему-то пришли слова матери из её недавнего письма: «Я, сынок, живу на земле, дышу ею, а большего мне и не надо. Счастье, оно, сынок, идёт рядом с бедой...» Так вот и у старшины Шпака случилось...

Шпак, бледный, осунувшийся, с опечаленным взглядом карих глаз, шевельнул здоровой рукой и, глядя на Рябова, произнёс:

— В груди печёт, нога болит... — И после паузы спросил: — Что, Игнат, ногу мне отрежут?

Рабов нагнулся к нему так близко, что увидел в глазах старшины отрешённость, и ему до боли стало жаль его.

— Резать вам ногу? — гулко переспросил Рябов. — Вы что, Василий Иванович? Да я пошлю этих резаков подальше. В ноге вашей перелома нет, вы просто сильно зашибли её... Пусть лечат, на то они и врачи.

— И то правильно, — поддержал его старшина.

Рябов смотрел на Шпака, и у самого на глаза навёртывались слёзы. Так и хотелось сказать: «Василий Иванович, какого дьявола вы ринулись в этот злополучный дом? Надо было лечь в кювет. А теперь вот врачи будут вас держать». Он тронул старшину за плечо и участливо спросил:

— Что, всё ещё давит грудь?

— Малость полегчало. А вот нога гудит, будто чужая, не моя, — шевельнул старшина запёкшимися губами. — Понимаешь, не хочется на костылях ходить. Лучше бы насмерть меня зашибло...

— Побойтесь бога, Василий Иванович, зачем на себя беду кличете?! — упрекнул Шпака Рябов.

Прибыла машина, у разрушенного дома она остановилась. Из кабины вышли двое санитаров. Они подошли к Рябову.

— Где тут ваш страдалец? — спросил рыжебровый парень с тёмными, как омут, глазами.

Игнат кивнул на старшину.

— Вот его... Во время бомбёжки разрушило дом, а его чуть камнями не придушило.

Шпака положили на носилки. Он подозвал к себе Рябова и тихо промолвил:

— Пока я буду в санбате, станешь командовать расчётом. Да гляди за пушкой, чтоб всегда была готова пальнуть по фашистам.

— Слушаюсь, товарищ старшина!..

Две недели лежал в санбате старшина Шпак. У него перестала болеть нога. Разные процедуры и горячие компрессы сделали своё дело. Осмотрев его, хирург воскликнул:

— Теперь, старшина, можешь пускаться в пляс! Хорошо, что не сломал себе ногу, не то пришлось бы её ампутировать. Повезло тебе, батя. — Врач был моложе Шпака лет на двадцать. Он снял с ноги повязку. — Тебе полагается недельный отпуск, можно даже съездить домой, если живёшь недалеко отсюда. Кстати, ты не из Москвы?

— Нет, я из Саратова. Есть такой город на Волге.

— Как не знать Саратов?! — удивлённо вскинул брови хирург. — Красивый город, летом утопает в садах. Там живёт моя тётя, она логопед, учит малышей правильно выговаривать слова. Всё собираюсь навестить её, да не получается.

В палату вошла медсестра. Увидев её, хирург воскликнул:

— Гляди, старшина, кто за тобой приехал!

Шпак обернулся. У дверей стояла Мария Ивановна, старшая медсестра из полковой санчасти. Она была в белом халате и такой же белой шапочке.

— Василий Иванович, вы ли это? — защебетала она, слегка улыбаясь. — Я рада, что вы живы и здоровы. Батарея скучает без вас.

— А почему за мной не приехал командир батареи? — спросил он.

— Его срочно вызвали в штаб полка, пришлось мне ехать, — объяснила Мария Ивановна. — А вы что, не рады моему приезду?

— Что ты, Мария, я тут без тебя ночами не спал, — шутливо возразил Шпак.

Хирург сделал в журнале запись о том, что старшина Шпак прошёл курс лечения и направляется в свою часть в полном здравии.

— Везите его на батарею, Мария Ивановна, — улыбнулся врач. — Старшина очень скучает по своей пушке...

Итак, враг усиленно готовился взять реванш за поражение под Сталинградом. Для проведения операции «Цитадель» немецкое командование сосредоточило 50 своих лучших дивизий, в том числе 16 танковых и моторизованных, 10 тысяч орудий и миномётов, 2700 танков, в числе которых было немало новейших типов — «тигры» и «пантеры», — и более 2000 самолётов. Гитлер был уверен в успехе и для операции «Цитадель» посылал на советско-германский фронт всё что мог. С запада в район Курской дуги были переброшены лучшие дивизии. Но среди генералов вермахта не было единого мнения, когда начать боевые действия против русских с целью окружения и разгрома их войск.

Один из ведущих стратегов рейха фельдмаршал Манштейн убеждал Гитлера что операцию «Цитадель» надо начинать как можно скорее, иначе русские могут основательно подготовиться к отражению немецких атак. После окончания зимних боёв Манштейн взял отпуск, чтобы медики удалили ему гланды. На фронте Манштейна замещал сначала генерал-полковник Модель, затем фельдмаршал барон фон Вейхс. Однако по всем главным вопросам Манштейн поддерживал связь с командованием группы и начальником Генерального штаба сухопутной армии. 18 апреля он направил Гитлеру письмо, в котором ещё раз попытался убедить фюрера в том, что теперь надо бросить все силы для успеха операции «Цитадель». Победа под Курском, подчёркивал фельдмаршал, возместит нам все временные поражения на других участках фронта. Чем раньше мы начнём операцию «Цитадель», тем меньше будет опасность большого контрнаступления русских на Донбасс.