Тот в один миг оказался рядом со Шпаком.
— Погляди тут за капитаном, а я позвоню в санчасть, чтобы приехали за ним.
— Добро, товарищ старшина. А если раненый попросит пить, можно будет дать ему родниковой воды? Кипячёной нет, всю на чай израсходовали.
— Ты что, Никита? — едва не закричал шпак. — Соображать надо, не то ещё горло застудит. Нет, голубок, никак нельзя. Медсестра даст раненому всё, что полагается.
— Да, жалею, что нет кипятка, — расстроился Соловей.
— У вас разве что останется после чаепития? — ворчливо продолжал старшина. — Если сядете за стол, то целое ведро воды выпьете. А то в счёт не берёте, что находимся мы не у бабушки на печи, а на фронте, где смерть по пятам за нами ходит...
— «Не будь на то Господня воля, не отдали б Москвы!» — пропел заряжающий Игнат Рябов.
— Отставить свои стишки! — громко оборвал его Шпак.
Но Рябов не смутился, возразил:
— Не мои это стишки — Лермонтова, товарищ старшина. Вы разве «Бородино» не читали? А нас учительница в школе заставляла учить его наизусть, так-то!
— Ну и ехидна ты, Рябов! — выругался Шпак. — Всё стараешься кого-то укусить, вот и до меня добрался. Если ты такой умный, то скажи, кто изобрёл ту самую пушку, которую тебе как заряжающему дано обслуживать?
— Не могу разглашать имена конструкторов советского оружия, — схитрил Рябов. — Вы же сами требуете от нас, товарищ старшина, свято хранить военную тайну. Нет, я ещё не забыл, что принимал военную присягу... И ещё, — без удержу продолжал заряжающий, — зачем мне знать конструктора пушки, достаточно, что я с закрытыми глазами могу разобрать и собрать у неё замок, потому как я заряжающий и это моё дело, а не чьё-либо.
— Ты, Рябов, любишь читать Тургенева, — сказал старшина. — А знаешь, к чему сей писатель призывал таких ребят, как ты? Будь ты хоть семи пядей во лбу, говорил он, а учись, учись. Это самое и я тебе советую.
Рябова слова старшины задели за живое, и он хотел было возразить, но Шпак уже спрыгнул в окоп, где находились его вещи. Он взял свой автомат — командир полка запретил бойцам и командирам ходить на рубеже без оружия — и, прежде чем позвонить в санчасть, подошёл к раненому капитану. Кольцов лежал на левом боку и тупо смотрел куда-то в сторону.
— Как он ведёт себя? — спросил старшина.
— Всё время, пока вас не было, бредил, — ответил Соловей. — Звал какую-то Галю.
— Это его жена, — пояснил Шпак. — Он рассказывал мне о ней, она у него учительница...
Старшина поправил бинт на груди Кольцова, и в это время тот открыл глаза. В них были грусть и отрешённость. Лицо капитана стало белым, казалось, в нём нет ни кровинки.
— Болит? — тихо спросил старшина.
— Тяжесть в груди... боль...
— Сейчас отвезём вас в санчасть, там станет легче, — сказал Шпак.
Он поспешил к полевому телефону. Когда снял трубку с аппарата, ему ответил дежурный связист.
— Дайте мне санчасть!
Отозвалась медсестра.
— Ты, Мария? Вот здорово, что я застал тебя на месте! Нас немцы бомбили, ранен командир батареи капитан Кольцов. Пришли сюда санитаров с носилками. Очень тебя прошу, да поскорее. Ему очень плохо, он бредит...
— Васёк, санитары только что ушли на соседнюю с вами батарею, там тоже двое раненых, — пояснила медсестра. — Послушай, у вас есть машина, которая таскает за собой вашу пушку. Пусть твои ребята привезут раненого. Сможешь?
— Попробую...
— Давай, а я тут всё, что надо, ему приготовлю...
Капитана Кольцова отвезли в санчасть полка.
Когда Шпак собрал расчёт на тренировку, ему позвонил командир полка.
— Что у вас произошло? — строго спросил он.
— У нас был командир батареи ваш земляк капитан Кольцов, а в это время налетели «Юнкерсы» и стали бомбить, — объяснил Шпак. — Капитан не успел укрыться в окопе, и его ранило осколком.
— Куда?
— В грудь. Сейчас он в санчасти.
— Что ж это вы, старшина, не уберегли своего командира? — упрекнул полковник. — В расчёте все целы?
— Так точно, и орудие не пострадало.
Командир полка распорядился, чтобы вечером Шпак проведал капитана.
— Может, ему надо чем-то помочь, так вы сделайте, — попросил командир полка. — Я бы сам приехал, но нас собирает начальник штаба армии. Поняли?
— Так точно, товарищ полковник!..
Чего опасался Шпак, то и случилось. После ужина он поспешил в санчасть, чтобы узнать, как себя чувствует Кольцов, — командир полка ждёт его информацию. Перед уходом в санчасть Шпак вызвал к себе в палатку ефрейтора Рябова и предупредил, что тот остаётся старшим за него.
— Пока я в отлучке, снимите смазку со снарядов, что находятся в ящиках на машине, — распорядился старшина. — Работать с боеприпасами строго по инструкции. Понял, да? И вот ещё что, — продолжал он, — проверьте с Буряком прицел. Буряк жаловался, что на прицеле есть царапины. А я в недоумении: откуда они появились?
— Будет исполнено, товарищ старшина.
«Наверное, капитану стало лучше, если не звонил на батарею», — подумал Шпак, широко шагая по пыльной тропе. Но его ждало разочарование. Увидев старшину, медсестра Мария обрадовалась:
— Хорошо, что ты, Василий Иванович, пришёл, врач уже хотел послать за тобой санитара.
— Позвонила бы на батарею.
— Звонила, но никто не ответил, дежурный связист сказал, что артиллеристы принимают боезапас.
— Верно, было такое, — признал старшина. — А что случилось?
Мария сообщила, что капитана осмотрел врач. Ранение у него тяжёлое — осколок в правом лёгком. Решено отправить Кольцова в госпиталь и там сделать ему операцию.
— Видимо, Кольцову удалят лёгкое, где засел осколок, — добавила медсестра. — Мне даже стало жаль его, такой молодой и вдруг будет инвалидом. Наверное, после такой операции твой любимый командир батареи на фронт уже не попадёт, а поедет домой...
— Вот уж Галя обрадуется ему! — вырвалось у Шпака.
— А кто она, эта Галина? — спросила медсестра.
— Его жена, к тому же она ждёт ребёнка. — Старшина с минуту помолчал. — Значит, нам пришлют нового командира батареи. А смена командиров перед тяжёлыми боями не на пользу. И потом к Кольцову я привык, он меня понимал с полуслова, и я его тоже. А кем окажется этот новый командир батареи — бог знает. Может, такой ворчун придёт, что ребятам не будет спокойной жизни.
Мария взглянула на него.
— У тебя, Вася, характер душевный, и ты с новым командиром батареи сработаешься, — похвалила она его.
— Как сказать, Маша, — взгрустнул старшина.
Шпак уже пережил одну драму, чудом жив остался. А случилось это во время ожесточённых боёв под Сталинградом. Утром, едва над Волгой стаял туман, на город налетели десятка три «Юнкерсов» и начали его бомбить. Расчёт ПТО как раз менял боевую позицию. Стремясь укрыться от врага, артиллеристы бросились кто куда, а Шпак и ефрейтор Рябов укрылись в стоявшем у дороги доме. Бомба разорвалась во дворе, и дом наполовину рухнул. Шпак не сразу понял, что произошло. Когда посыпались камни, он отскочил к стене, прижался к ней. Он знал, что, если обрушится весь потолок, его придавит к полу.
У Шпака было такое в детстве. Когда они с отцом брали глину в карьере, верх обрушился, отца накрыло, а он, Вася Шпак, прыгнул к стене, и лишь у ног его оказались комья глины. Отец тут же выкарабкался и, подскочив к нему, схватил за плечи: «Тебя не оглушило?..» В ответ десятилетний сын произнёс: «А я, батя, успел к стене прижаться, и ничего!» — «Молодец, сообразил», — похвалил его отец.
Сейчас, когда в подвале, где прятались бойцы, стало темно, как в глубоком колодце, Шпак понял: случилась беда. Пожалуй, никогда ещё он не испытывал такую растерянность, как в этот раз. Мысль о том, что камни преградили ему выход, бросила его в холодный пот. Где-то рядом находился ефрейтор Рябов, и Шпак во весь голос крикнул:
— Игнат, ты где?
В этом крике было что-то безвыходное, отрешённое. «Что будет со мной, выберусь ли? » — только и подумал он.
Наконец Шпак пришёл в себя, отдышался, хотел было шагнуть, но не мог — очень болела нога чуть ниже колена. С трудом он сделал шаг и, глядя в черноту, снова окликнул ефрейтора:
