Безымянному гаитянину помогали десятки других скульпторов, но, несмотря на это, все исполины были выполнены в общем стиле, будто каждого из них лепила одна рука. Монументальные творения и притягивали, и отталкивали, но не восхититься ими было нельзя. Впереди всех стоял Рыбак, печального вида великан с сетью, которая переплеталась с его ногами, превращая их в чешуйчатый хвост. Рядом томился Лесоруб. Свисающий до самого дна топор давно облюбовали мелкие моллюски. Над шлемом Стражника до сих пор виднелись остатки верхнего пути для экскурсий, а сам исполин, сотканный из различного оружия и напоминающий морского ежа, всей своей могучей статью показывал, что акватория под надежной защитой. Выше остальных был Четырехрукий, так что его силуэт просматривался с любой точки станции. Он служил неким компасом-указателем, протягивая длинные пальцы-щупальца к Медвежьему острову со Шпицбергеном на севере и к Новой Земле на востоке, а двумя другими руками обозначая норвежские границы, которые сузились с тех пор, когда морю еще не вернули старое название и оно звалось Баренцевым. Всех исполинов роднила одна деталь – у них не было глаз, но при этом не покидало ощущение, что слепые глыбы смотрят именно на тебя. Скульптор долго ничего не хотел объяснять, а потом написал: «Эти фигуры и так несчастны, им не следует видеть то, что живет на глубине». Глозман не стал спорить, тем более что жуткие, но необъяснимо притягательные изваяния в таком экзотическом месте быстро стали лакомым кусочком для туристов со всей планеты.

Однако проблемы начались почти сразу. Еще во время строительных работ у берегов расположенного рядом Норвежского моря нашли несколько мертвых гренландских китов, которые считаются исчезающим видом. «Зеленые» тут же связали это с Глозманом и потребовали прекратить загрязнение моря. Вскоре уже мурманские воды принесли полдюжины трупов нарвалов, и Глозманом заинтересовались на более высоких уровнях политики. Он накидал встречных обвинений в адрес норвежских заводов по переработке радиоактивных отходов, которые еще раньше загадили побережье, и на какое-то время все затихло. За эти месяцы парк стал очень популярен, здесь побывали многие знаменитости, и никто не сказал о нем ни одного дурного слова. Но парадокс заключался в том, что насколько все боготворили чудное детище Глозмана, настолько все ненавидели его создателя. Богатый, успешный, грубый и наглый – таких людей обычно не любят, однако Глозману было плевать. Он и не жаждал всенародного признания, ему хватало того, что парк пользуется невероятным успехом.

Но успех успехом, а у сильных мира сего оказались другие взгляды. Сперва бучу подняло министерство обороны, которое использовало Мурманское море как место дислокации своих кораблей, и лишние глаза им вдруг стали сильно мешать. Зато восторгу посетителей парка не было предела, когда однажды над головами исполинов проплыла громада подводной лодки. Глозману удавалось сдерживать негодование властей, пока в акватории не пропало рыбацкое судно. Сразу же отовсюду полетели обвинения, порой на редкость смешные. На сцену вылезали разномастные экстрасенсы и охотники за аномалиями, доказывая, что Глозман чуть ли не Кракена разбудил. Даже церковь не упустила возможности обвинить миллиардера во всех смертных грехах. А еще через месяц в этих водах бесследно исчезла атомная подлодка норвежцев. Последний раз гидролокаторы засекли ее недалеко от Парка исполинов. Назревал международный скандал, и правительство России стало готовить закон о сворачивании необычного проекта.

Спустившись на нижние уровни, Глозман вошел в стеклянную трубку пешеходного туннеля, и воды Мурманского моря обступили шагающего сквозь бездну человека. Исполины возвышались за границей черного леса из водорослей и отсюда выглядели поистине огромными. Головы их терялись на высоте вне купола света, где в каменных кудрях пытались угнездиться маленькие жители глубины. Плавающие тени сновали в толще воды куда ни глянь, а в иле у стен туннеля копошились морские звезды. За спинами чудовищных Палача и Безголового, которых сторонились даже рыбы, Глозман разглядел одного из своих любимцев – Тонкого. Он походил на изогнутое дерево, корнями уходящее в донный рельеф. К верхушке ствол обретал человеческие контуры и заканчивался вытянутой головой неправильной формы, так что широкая шляпа едва на ней держалась. Тонкий всегда напоминал Глозману какой-то жуткий гриб, а искривленный в крике рот делал это создание еще мрачнее.

– Батискаф прибыл на станцию, – сообщила Фортуна.

Глозман поморщился. Ему совсем не хотелось покидать это место, их связывало слишком многое. Он взглянул на часы и улыбнулся.

– Фортуна, пускай ждет. По решению суда я могу здесь находиться еще часа два как минимум. Лично я никого сюда раньше времени не звал, так что это не мои проблемы.

Станция затихла. Снаружи отдыхало Мурманское море, среди жителей которого поселились двадцать девять титанов, рожденных удивительной человеческой фантазией.

– Добро пожаловать на станцию «Фортуна».

Глозман с изумлением обернулся к настенному монитору:

– Ты чего несешь?! Фортуна, свяжи-ка меня с батискафом.

На экране возник знакомый «снег». Глозман переключался на камеры поблизости, но изображение дала только одна. На ней просматривалась открытая дверь транспортного отсека, код от которой никто знать не мог. Ну или почти никто.

– Фортуна, быстрое сканирование. Численность персонала.

Глозман закрыл глаза, но все равно чувствовал вспышки. Обычный транспортник ни за что не смог бы проникнуть на станцию. Никогда. А с «Верфи» должны были отправить именно его.

– В настоящее время на станции находятся шесть человек.

– Фортуна, – Глозман вытер испарину и приник к монитору, – быстрый доступ ко всем камерам станции.

Корпус связи, лабораторный сектор, галерея, панорамные залы, лестницы, лифты, механический блок… Никого. Яркое освещение вылавливало лишь пустые комнаты и коридоры. Тишина начинала напрягать.

– Фортуна, попробуй соединить с поверхностью.

– Соединяю.

Вместо изображения на экране возникла снежная рябь. Белый шум стучался в голову, а тонны воды за стенами словно пытались забраться внутрь станции.

– Офис, мать вашу, куда делись все?!

– Игорь Леонидович? – вопрошал знакомый голос. – Вас очень пло… слышно.

– Марина! – крикнул Глозман, косясь в сторону лифтов. – Кого вы мне прислали?! Что это за дебилы и какого хрена они по станции шатаются?! Пускай сидят в своей посудине!

– …никого …присылали, – сказали помехи, – …пробую …вязаться …«Верфью» и…

Экран потух. Грохнув по нему кулаком, Глозман отошел к противоположной стеклянной стене. Транспортного отсека видно не было.

– Связь с поверхностью временно утрачена, – сообщила Фортуна.

– Да неужели? – усмехнулся Глозман. – Кто бы мог подумать.

Он двинулся назад к проходам на верхние уровни. Лифты и лестницы отлично просматривались, и место казалось пустым. Сквозь толстое стекло морская фауна таращилась на человека, который разгонял тишину своими шагами.

– Фортуна, где находятся эти люди?

– Информация недоступна.

Лифты пришли в движение, и Глозман отступил к туннельной перегородке.

– Фортуна, заблокируй все двери!

Ответа не было.

– Фортуна!

И тогда Глозман услышал смех.

– Кончилась твоя Фортуна, – зазвучал из динамиков прокуренный мужской голос. – И ты скоро кончишься.

Глозман вручную заблокировал дверь и отправился вглубь туннеля, удаляясь от здания станции.

– Можешь побегать, – веселился незнакомец, – так даже интереснее! Потому что сразу мы тебя не убьем. Не заслужил.

Глозман ждал, но никак не думал, что это случится на дне Мурманского моря. Наверху, среди продажных людишек, но не здесь. Здесь он чувствовал себя в безопасности, потому что батискафы приходили с подконтрольной ему «Верфи», где сумасшедшая система охраны, за которую он каждый месяц отваливал баснословные деньги. Без его ведома просто не могли отправить другой батискаф. Так или иначе у аппарата должны быть коды доступа для стыковки со станцией, а кроме Глозмана знал их лишь начальник охраны.