Я шел аккуратно, чтобы не уронить хранителя. Сначала он показался маленьким, но теперь уже шуршал в волосах по всей голове. Я забрался на бугорок и встал на пути к морю. Сквозь шпалы росла трава, деревяшки почти развалились. Железки около рельсов стали подпрыгивать, и я увидел поезд-призрак. Он ничем не отличался от обычного, бежал ко мне и плевался дымом. И гудел. Я присел на рельсы и стал ждать. Волшебник же сказал, что он ненастоящий. Вдруг я и один смогу его прогнать. В ухе закололо, больно-пребольно. Я ойкнул и тряхнул головой. Боль прошла, но теперь в волосах не чувствовалось возни. Ни в земле, ни в траве, ни на рельсах, ни в щебенке рядом хранителя не было. Я искал его у другого пути, когда поезд-призрак промчался мимо, все время гудя. У меня даже голова заболела. Хранитель потерялся. Хотелось плакать от обиды, ведь волшебник мне его только подарил! Я не стал ждать следующего поезда, а сразу побежал в деревню. Нужно было заслужить нового хранителя и сделать дело, как просил волшебник. Тем более другим детям тоже хочется сыграть. Кто ж от такого приключения откажется!

Детей я не встречал, как и взрослых. Шел себе по дороге и шел, пока не услышал голоса. Вдруг стало страшно. Залез на первый же участок и спрятался в будке. От собаки не осталось даже миски, не то что поводка. Наверное, она давно умерла, а новую хозяева заводить не стали. Собаку же надо кормить, поить, расчесывать. Любить еще надо, а то будет кусать и самих хозяев.

– Видел, точно тебе говорю. – Голоса были рядом. Я представил, как с лаем выскочу из будки и перепугаю всех, и еле-еле сдержал хохот.

– Чертовщина гребаная. Ладно, пойдем отсюда, в пруду еще одного нашли.

– Господи, сколько их… А тут мелкий был, – говорил колдун. – В курточке, как вчера описывали. Ну, на девчонке пропавшей. Не померещилось же?!

– Девчонки, мальчишки… Ты как хочешь, а в дом я заходить не буду. Хватит с меня. Не дай бог эта дрянь заберется.

– Типун тебе…

Голоса уходили, и дальше я ничего не слышал. Все стихло. Чуточку переждав, я прокрался к дому деда. Скрипнув половицами, вбежал на терраску, но старика не было. Только краска растекалась и растекалась.

– Де-е-ед! – звал я. – Ну дед же!

Я собирался предупредить о колдунах. Мало ли что. И тогда его увидел. Он сам стал волшебником, а мне ничего не сказал!

– Эй, дед, ты чего молчал? – тряс я его за ногу. – Научи! Ну научи-научи-научи!

Он висел под потолком и даже не размахивал руками, чтобы держаться в воздухе. Лучше птицы!

– Де-е-ед, ну не вредничай, дед!

С него сполз черный червяк. Толщиной с обычного, зато в сто раз длиннее. Ну, может, и не в сто, но полметра точно. Почти целая змея!

– Хранитель?! – удивился я.

Он обвился вокруг ноги и стал забираться вверх. По спине побежали мурашки. Я попытался его стряхнуть, но он сжал ногу, сделалось больно.

– Хранитель, ты чего?.. – всхлипнул я.

С трудом отбросив его в сторону, я почувствовал, как зашевелились мозги. В голове что-то ворочалось. Червяк снова полз ко мне, так что пришлось его перепрыгивать. Это оказался какой-то неправильный хранитель. Злой. Опять заболело ухо, на секунду стало совсем темно. На улице я добрался до бочки с дождевой водой и посмотрел на отражение. Снова потемнело, подкосились ноги. Меня зашатало, как вчерашних пьяниц. В воде был чумазый и страшный я. Такой чумазый, что никто бы на улицу не выпустил. Но меня выпускали. Я промыл больное ухо, и там что-то шевельнулось. В отражении показался черный хвостик. Он извивался и делал больно, как будто грыз. Я заплакал.

– Ма-а-а! – хныкал я. У меня точно была мама. И папа. Теперь все это вспомнилось. А вот дед с бабкой жили в другом городе…

Я ухватил червяка и дернул со всей силы. Ухо точно огнем прожарило. Этот гад крутился и обвивал пальцы, но я выкинул его за ограду. Когда я умылся, оттер грязь, отражение наконец-то улыбнулось. Теперь это был я, только… глаза почему-то окрасились черным.

Очень болела голова. Там все время шевелилось, дергало; жгло теперь в обоих ушах. По спине что-то ползало, но, когда я совал руку под свитер, ничего не было. Как будто ползало под кожей. И у меня все так сильно чесалось, что хотелось разодрать ногтями. Я больше не плакал. Терпел, потому что слезы стали красными, и я их испугался.

– Эй, внучок! – позвал лысый старик с тонкой козлиной бородой. – Ты где лазаешь? Ну-ка, быстро домой, а то накажу!

Странный старик. Я же вспомнил, что дед живет далеко отсюда. Наверное, перепутал меня со своим внуком. Пришлось убежать.

Я забыл, где живет волшебник. Хотелось реветь, но приходилось держаться, хлюпая носом. С дальних дворов слышались крики и слабые выстрелы грома. Где-то звенели стекла. Но это волшебство меня больше не радовало. Волшебник что-то перепутал. Он испортил хранителей, он испортил волшебство. Они все испортили.

На почтовом ящике еле-еле виднелось число «23». Собака на меня даже не гавкнула, только вильнула хвостом и забилась назад в свой домик. Отворив дверь, я снял сапоги в прихожей и взял тапки. Я откуда-то знал, что это мои тапки. Наверное, из-за нарисованных оленей, прям как на свитере. Печь давно погасла, и в доме было холодно, но родители спали на полу. Я боялся к ним подойти. Вдруг они меня тоже забыли. В другой комнате нашлись фотографии в красивых рамках. Я сгреб их в охапку и завалился на кровать. Под окном заворчал гром. То ли обычный, то ли волшебный. С картинки смотрели мама и папа, а в стекле отражались мои черные глаза. И там уже что-то шевелилось. На следующей фотографии были мы трое, а с нами какая-то девочка. У нее была смешная куртка, точно как моя. И дурацкое ведерко. Я не знал, знакомая это девочка или нет, потому что все забывал. Иногда вспоминал, но в основном забывал. Тем более такую ерунду.

Ульяна встретилась с ним взглядом, когда развешивала объявления в районе проспекта Вернадского. Он смотрел с черно-белой листовки на столбе и улыбался. Чуть ли не круглая голова, большие уши, большие глаза и очень большой рот – прямо как у замаскированного под бабушку волка из сказки. Темные волосы спускались до висков, оставляя проплешину на лбу, а брови-гусеницы соединялись в одну жирную мохнатую полоску. Под фотороботом была надпись: «Вы видели этого человека?» Ульяна видела. За неделю он снился ей три раза.

Объявление не походило на обычный крик о помощи – этого человека никто не искал. Ни слова о пропаже, никаких личных данных, никаких контактных телефонов. Просто кто-то повесил на столб фоторобот с вопросом, отвечать на который было некуда и некому.

Ульяна сложила свои объявления в сумочку и поспешила на автобус. По пути до Новопеределкина, где она с двумя подругами снимала однушку, в голову лезли последние сны. В первый раз незнакомец появился в метро. Поезд ввинчивался в землю глубже и глубже, за окном сквозь туннельную ночь мелькали аварийные огни, а Ульяна рассматривала пассажиров. Все выглядели одинаково: пальто, сорочка, красный галстук и шляпа-котелок – вагон наполняли копии «Сына человеческого» Рене Магритта. Но если на картине бельгийского сюрреалиста лицо персонажа закрывало яблоко, то у здешних обитателей вместо него чернело пятно, будто клякса на тетрадном листе. Безликие не обращали на девушку внимания, пока один из них не поднялся с места и не сел напротив Ульяны. Он снял шляпу, темнота колыхнулась, и из пятна выросло лицо. Толстые губы растягивались в улыбке, а черные глаза напоминали акульи – такие же мертвые и жуткие. Незнакомец не делал ничего, только смотрел и улыбался, но проснулась Ульяна вся в поту. Через пару ночей он пришел вновь. На этот раз место действия сузилось до кабины лифта. Ульяна прижималась к стенке и чувствовала, как та движется, толкая ее вперед. Чувствовала, как под болезненным мерцанием лампы опускается потолок. А человек смотрел и улыбался. Когда Ульяна поняла, что проваливается в незнакомца и задыхается, сон выплюнул ее в реальность.