Школа хранила молчание, потому что жизнь из нее ушла вместе с детьми.

Вовка ни в чем не нуждался, призраки делали все, чтобы мальчишка забыл о невидимках. Он перестал выходить на улицу, целыми днями не вылезал из кровати. Ел, спал, разговаривал с зеркалами, подолгу смотрел в сумерки с балкона. А ночью заворачивался в одеяла и всхлипывал под завывания ветра.

Так прошла осень.

Он не сразу узнал собственное отражение. Сквозь рябь на поверхности пруда смотрел чужой человек, водомерки бегали по чужому лицу.

– Все поменялось, да?

Сом не отвечал. Вечно удивленные глаза поднимались из темной воды, наблюдая за сидящим у берега мальчишкой. Усач слушал.

Вовка поймал двух светляков, запихнул их в стеклянный фонарь к остальным и тряхнул как следует. Стало ярче. По ночному небу плыли крохотные жужжащие солнца, заслоняя даже звезды.

Сегодня днем Вовка вставил третью линзу в подзорную трубу и разглядел лица невидимок. Почти все злые, серые, с усталыми глазами. Но среди них были и знакомые. Даже Никита. Вовка с трудом его узнал, потому что тот был взрослый. А с ним была и взрослая Олеся.

– Ну и пусть, да?

Усач развернулся, и его трехметровая туша начала погружаться. Хвост вскинулся над водой и исчез в пузырящихся кольцах. Сверху посыпались первые снежинки.

…На стене в библиотеке висел ключ. Его никогда не трогали, потому что никому и в голову не могло прийти выпустить невидимку. Но, если тот сбежал, какая теперь разница?

Содрав с клетки ошметки винограда, Вовка отыскал замок. Ковырнул скважину и обнаружил, что тот не защелкнут. Клетка всегда была открыта.

Шагнув внутрь, он увидел люк в полу. Там тоже был замок – на этот раз защелкнутый, – но ключ из библиотеки подошел. Под потолком пряталась труба, из которой тяжелым дыханием выходил ветер – тот самый вой невидимки.

Все истории оказались неправдой.

В подземелье светляки сложили крылья, спрятались под панцирем, но Вовка их растряс. Желтые пятна поползли по рядам колыбелек, по спящим в них младенцам. Десятки кроваток терялись в темноте. Из каждого свертка с малышом раздавалось едва слышное жужжание. Слева выросла высокая фигура, и Вовка вскрикнул. В стенки фонаря забились светляки. Один из стариков-призраков приложил палец к губам и вышел за край зеркала.

Вовка тихонько отступил и выбрался наружу.

Он не слышал зова, но шагал вперед. Ноги не слушались, фонарь в руке дрожал. У моста Вовка обернулся к Школе. Красивые места, отличный дом, жизнь без хлопот… А впереди была неизвестность. Страна невидимок, где так просто потеряться.

Он ступил на мост. В животе кольнуло, заскребло. Еще шаг. Вовка уронил фонарь, из треснутого стекла выбрались на свободу светляки. Вовка упал на колени, закашлялся – что-то царапало горло. Вместе со слюной изо рта вывалился черный жук. Он прополз пару метров, замер, а потом расправил крылья и вспыхнул, точно пламя свечи. Уже через минуту блуждающий огонек исчез в тени виноградников.

Дышалось легче, страх ушел. Вовка поднялся и в последний раз оглянулся туда, где по садам, цветникам, особняку и пруду плыли причудливые тени, а в воздухе ворочались жуки-осветители.

– Я буду скучать, – сказал он и двинулся к шепчущим деревьям на той стороне моста.

Страна невидимок встречала нового жителя.

В комнате было слишком холодно, и Ира перенесла мольберт на кухню. Газовые лепестки на плите давали хоть какое-то тепло. За окном голосил ветер, разгоняя спящие на карнизе снежинки. Зима стучалась в замерзшее стекло мягкими пушистыми варежками.

Сквозняк лизнул шею прямо сквозь горловину свитера, и Ира поежилась. Она заклеила оконные рамы и все щели, которые нашла, но это не спасало. Пару дней назад сантехники сказали, что батареи надо менять, иначе тепла не будет. Платите денежки – и мы все устроим. Вот только денежки у Иры давно не водились.

Светло-серое изображение на холсте медленно приобретало человеческие черты, однако неправильные изгибы конечностей и пустые глазницы делали создание похожим на персонажа мрачных сказок. Безликое существо с прозрачной кожей. Заколдованный принц из стекла.

Зазвонил телефон. Ира положила кисть и вдохнула запах краски. Руки дрожали. Она сильнее натянула шапку, локоны сбились у влажных глаз. Телефон звонил. От этого звука, казалось, вибрировала вся квартира. Звенели стекла, гудела свисающая с потолка лампа, дверные петли скрипели многолетней ржавчиной.

Ира прошагала в ванную и встретила отражение в лопнувшем зеркале. Глядящая сквозь паутину трещин девушка походила на привидение. Изможденное лицо, бледная кожа, бесцветные заплаканные глаза и волна морщинок вокруг высохших губ. Ира зажмурилась. У нее не было телефона, но надоедливая трель сверлила голову вторую неделю.

Вернувшись на кухню и достав с полки полупустой пузырек, Ира отправила две таблетки в рот. Горечь скрутила челюсть, к подбородку поползли слезы. Запив лекарство остатками вчерашнего чая, Ира подошла к мольберту. Странный человек смотрел прямо на нее, пусть даже у него не было глаз. Ира аккуратно дотронулась до серого лица, погладила нежно. На пальцах остались следы краски. В этот момент телефон наконец-то заткнулся.

Сотни стеклянных лиц наблюдали за собирающейся хозяйкой. Они были повсюду: на книжных полках, на подоконнике, на новогодней елке. Прозрачные человеческие фигурки. Всего лишь кусочки стекла, однако благодаря Ире имеющие собственные имена и судьбы.

Ира взяла сумку с недавно законченными игрушками, виртуозно склеенными из битых бутылок. Подхватила тубус с картинами.

– Пожелайте удачи, ребятки.

Висящие на елке фигурки зазвенели от прикосновений сквозняка, и такого напутствия Ире было вполне достаточно. Застегнув куртку и натянув перчатки, она покинула медленно замерзающую квартиру.

В метро, как обычно, было суматошно. Людские потоки в попытках затоптать друг друга штурмовали выскакивающие из туннелей вагоны. В этой шумящей массе Ира чувствовала себя капелькой воды, которая уносится в канализационные трубы. В спрятанный от дневного света водоворот, пожирающий людей. Здесь она становилась частью организма, живущего в своем подземном логове и не признающего законов мегаполиса над головой.

Карта метрополитена с прошлого раза ничуть не изменилась, но Ира рассматривала ее, словно любимые работы Бексинского или Зара. Она не могла вглядываться в людей, потому что ее творческое мышление переделывало их образы в нечто странное. Прижатые к сиденьям, вдавленные соседями в стены и двери случайные попутчики превращались в насекомых. В блошек, жучков, мушек, которых запихнули в спичечный коробок и тянут за собой на веревочке ради забавы. А изнутри, из самого центра коробка, доносятся тревожное жужжание, стрекот, скрипят жвалы, и букашки поедают друг друга, и букашки умирают…

Когда объявили нужную станцию, Ире даже не пришлось пробиваться к выходу – хлынувший из вагона поток просто вынес ее на платформу, стоило отпустить поручень. Огромный муравейник метрополитена не затихал ни на мгновение. Ира ловко миновала зубастые турникеты и проскочила шеренги попрошаек, музыкантов и продавцов всего на свете. Толкнув сопротивляющиеся двери, она шагнула навстречу свежему воздуху в ощетинившуюся сосульками Москву.

Колючий ветер задувал в подземный переход у Центрального дома художника случайных прохожих, которые были только рады немного погреться и бесплатно посмотреть на представленные в импровизированной галерее работы. Ценниками интересовались, скорее, из спортивного интереса. Завидев знакомое лицо, Ира стряхнула снег с головы и двинулась вперед. Лицо тоже распознало девушку, несколькими фразами распрощавшись с заросшим, как Робинзон, собеседником.

– Привет, Ирин. Ну и погодка нынче, хоть нос из дому не высовывай, ага?

– Здравствуйте, Игорь Степанович. Да уж, бывало теплее. Я тут вот принесла кое-чего…

– Ну пойдем посмотрим, коли так. Коли кой-чего.