Но в этот раз мне повезло, подходящий кадр нашелся сразу и с удовольствием купил все, что нужно. Обошлась его услуга в бутылку Жигулевского пива.

К сожалению вечером, когда соседи уселись за стол якобы попить чайку, рюмки мне никто не налил.

-Молод еще водку пьянствовать, — заявил Самойлов, когда кто-то заметил, что меня обделили.

В последующие дни меня снова отправили на рентгеноскопию черепа, электроэнцефалографию, Уткин проводил осмотр с задумчивым видом, но молчал, как партизан.

Интермедия

-Итак товарищи, сегодня для обсуждения на консилиуме вам предоставляется история болезни Гребнева Виктора Николаевича 1951 года рождения, направленного в нашу больницу из военкомата, для решения вопроса о пригодности к военной службе в рядах Советской Армии, — сообщил собравшимся лечащий врач Уткин.

В ординаторской его внимательно слушали врачи неврологического отделения, а также заведующий нейрохирургическим отделением и нейрохирург, проводивший оперативное лечение Гребнева два года назад.

По мере того, как Уткину задавались вопросы обстановка в в ординаторской начала накаляться.

Нейрохирурги категорически отвергали все наезды неврологов на раннюю выписку пациента, показывали снимки черепа, где никаких изменений турецкого седла не наблюдалось.

Но больше всего копий было сломано по поводу данных ЭЭГ.

— Где вы вообще увидели очаги эпилептоидной активности? — возмущался зав. нейрохирургией. Вот посмотрите, как они должны выглядеть? И выложил на стол пачку электроэнцефалограмм.

-Ну, а что тОгда мы видим у нашего пациента, пОзвольте вас спрОсить? — налегая на букву О, воскликнул заведующий неврологией, уроженец Вологодской области.

— Понятия не имею, — помолчав, ответил нейрохирург. — Не знаю, как трактовать подобные изменения. Мне кажется, что больной нуждается дальнейшем наблюдении. Возможно, в динамике удастся уточнить характер изменений электрической активности мозга.

После длительно обсуждения коллеги пришли к заключению, что в связи с отдаленными последствиями тяжелой черепно-мозговой травмы, пациент не годен к службе в армии. Данных за опухоль головного мозга в настоящее время не обнаружено.

Учитывая, что больной является работником больницы, ему рекомендовано диспансерное наблюдение цехового терапевта и невролога раз в три месяца.

Так и не решив, как трактовать изменения на ЭЭГ, доктора решили этот вопрос временно опустить. И вернуться к нему после консультации со столичными специалистами.

Выводы невропатологов неожиданными не оказались. На такие я примерно и рассчитывал.

Забрав медицинские документы, в тот же день отнес их в военкомат. Там их приняли и рекомендовали зайти за призывным удостоверением через несколько дней. Что я и сделал спустя неделю. Как ни странно, с учета меня не сняли, видимо кто-то лелеял надежду, что к моменту призыва мое здоровье резко улучшится.

И снова началась будничная жизнь. Учеба, работа, дом. Мысли о спортивной секции так и остались мыслями. После прохождения комиссии в военкомате ни один здравомыслящий врач не дал бы мне справки о возможности заниматься спортом. Так, что утренняя зарядка — единственное, что осталось у меня из физических нагрузок.

Тем не менее, стопка купюр в тайнике под подоконником на кухне увеличивалась по мере выполнения заказов Когана.

Тот в последнее время хромать практически перестал, но по привычке таскал трость с собой.О своих сексуальных подвигах он больше не распространялся, но по бодрому настрою чувствовалось, что с этим делом у него все в порядке.

Тем большим ударом было для меня узнать, когда я как-то утром пришел на работу, что Соломона Израилевича больше нет.

От рыдающей Анны Тимофеевны с трудом удалось узнать, что Коган почувствовал себя плохо вчера вечером. Скорая помощь приехала через двадцать минут, но оказывать помощь уже было некому.

На вскрытии у нашего заведующего диагностировали обширный инфаркт миокарда.

Коган работал в больнице много лет, поэтому главный врач создала комиссию по похоронам, занявшуюся организацией траурного мероприятия.

Семенову пока назначили врио заведующей аптекой. Но та сразу заявила, что в этой должности долго не задержится и уйдет с работы по собственному желанию.

Я отнесся к потере по-философски. Конечно, было по-человечески жалко старикана, мог бы еще жить и жить. Но что поделаешь, не мы выбираем, когда умереть.

Вот только с его смертью разорвалась цепочка, по которой проходила реализация лекарств. И я никак не мог понять, плохо ли это, или, наоборот, хорошо.

Сейчас в тайнике лежало около двадцати тысяч рублей. Поэтому в деньгах я не нуждался и мог вообще не работать лет десять. Но в нашей стране тунеядцем быть опасно, рано, или поздно к вам придет участковый и поинтересуется, собираетесь ли вы на работу, даст еще месяц на трудоустройство. Если же кто-то рискнет эти рекомендации не выполнить, поедет на работу в не столь отдаленные края. А посему, придется продолжать работать, как бы моей душе не хотелось чего-то другого.

Кроме Анны Тимофеевны в аптеке о моих способностях никто не подозревал. Но я был уверен, что Семенова никому о них не расскажет. Бабка была — кремень. За время работы я очень хорошо это понял.

Меня, как художника тоже привлекли к похоронам, поручив сделать памятный стенд в честь старого провизора.

После похорон, Семенова все же ушла с работы, несмотря на все уговоры, и на несколько дней мы оказались представлены сами себе.

Но такое положение не могло сохраняться вечно, и после майских праздников в аптеке появилась Вера Игоревна с высоким, импозантным мужчиной.

Обойдя с ним все аптечные закоулки, она собрала весь наш небольшой коллектив и представила нового заведующего аптекой.

-Товарищи, к нам работу пришел Павел Сергеевич Коробов, опытный специалист. Он много лет возглавлял отдел снабжения Карельского аптекоуправления, а сейчас будет работать вашим руководителем. Надеюсь, вы быстро введете его в курс дела и поможете освоиться со спецификой вашей работы.

Вера Игоревна в общении с персоналом не любила растекаться мыслью по древу, поэтому закончила свою речь довольно быстро.

В ответном слове наш новый руководитель поблагодарил главного врача за добрые слова и пообещал, что приложит все силы, чтобы аптека заняла достойное место среди подразделений больницы.

Нашим женщинам новый заведующий не понравился. Тем более что кто-то уже пустил сплетню, что из аптекоуправления Коробову пришлось уйти из-за служебного романа, что популярности среди персонала ему не прибавило.

Несколько дней заведующего мы не видели и не слышали, он с утра скрывался в своем кабинете и изучал аптечную документацию. Затем, стал появляться в кабинетах и молча наблюдать за работой персонала. И почему-то чаще всего он стоял у меня за спиной.

Вроде бы для меня в его молчании не было ничего угрожающего. Но оказалось, что это далеко не так.

В один из дней Нина Саволайнен, фармацевт, с которой мы сидели рядом и иногда переговаривались во время работы, тихонько сказала:

— Витя, у нас слух прошел, что Короб тебя хочет уволить.

-Это еще почему? — удивился я.

— Представляешь, он хочет свою пассию сюда перетащить? –возмущенно шептала Нина. — Бордель у нас собирается устроить!

-Понятно, — вздохнул я. Все было ясно, как день, я сейчас в аптеке слабое звено, образования нет, взят по настоянию бывшего заведующего, что очень подозрительно, так, что лучшего кандидата на увольнение не найти.

Тем более с точки зрения заведующего я еще мальчишка, стоит только припугнуть, сам убегу с работы.

Еще несколько дней я работал под сочувствующими взглядами коллег, но, наконец, был приглашен в кабинет заведующего.

— Добрый день, вызывали, Павел Сергеевич? — спросил я, зайдя в кабинет.

-Вызывал, — коротко ответил заведующий, испытующе глядя на меня.