Михаил перевёл взгляд на карту. Большая часть карандашных крестиков расположилась в области, лежащей между его домом и усадьбой Кречетовых, и лишь один, помечающий дом княгини, сиротливо маячил в стороне.

— Что случилось? — признавая свою беспомощность, спросила Аннушка брата. — Тема урока тебе неинтересна? Или я плохо рассказываю?

— Нормально, — меланхолично пожал плечами мальчишка.

— Что тогда? О чём ты думаешь?

— О расстегае с рыбой, — протянул Николенька, не отрывая взгляда от вереницы проплывающих за окном облаков.

— Ты не успел позавтракать? — со вздохом уточнила Аннушка.

— Успел, но утром рыбы не давали…

Аннушка возвела очи горе.

— С каких пор ты так по рыбе убиваешься? Кухарка и так расстаралась, твоих любимых ватрушек с лесной земляникой напекла.

— Петр Ростиславович сегодня к Старому омуту на рыбалку с утра ушёл…

— И? За чем дело стало? Собирайся и тоже иди. Хоть сейчас! Всё толку больше будет, чем в облаках на уроке витать. И я делом займусь. Полезным. А то мечу тут бисер перед…

— Перед кем? — подозрительно уточнил Николенька.

— Перед тобой! Поросёнок неблагодарный, — ехидно ответила сестра и стала шутейно щипать брата за пухлые бока. В последний раз она столь вероломно нападала на брата пару лет назад, с тех пор он вырос не меньше чем на целую голову, но щекотки боялся по-прежнему.

— Ой! Не тронь! — взвизгивал он, пытаясь отбиться от сестры, действительно больше всего напоминая в этот момент упитанного поросёнка.

— Трону! Ещё как трону! — не отставала та. — Будешь знать, как на уроке о рыбалке мечтать!

Пробившиеся сквозь плотную облачную завесу лучи с радостью присоединились к игре, рассыпавшись солнечными зайчиками по стенам.

— Отстань! Не о рыбалке я! Я о расстегае с рыбой!

— Ты думаешь, это в корне меняет дело? — расхохоталась Аннушка, опустив руки. На душе было легко и безмятежно.

— Как тут у вас весело, — раздался бархатный голос.

Аннушка обернулась и залилась краской смущения. На пороге классной комнаты стоял князь Ромадановский. За его плечом маячили: обеспокоенный папенька, бледный судья, растерянный заседатель, равнодушный Порфирий Парфёнович и мрачный Милованов.

От смущения загорелись не только щёки. Лоб, шея – всё пылало.

— Доброе утро, — проговорила Аннушка, оглядывая ввалившуюся в комнату компанию. Встретилась взглядом с Порфирием Парфёновичем, и пробежавшая по спине волна холодной тревоги потушила жар смущения.

Грузный, сутулый, одно плечо значительно выше другого, видящий был скуп на движения, но тем не менее достаточно ловок в них. Бледно-серые, почти бесцветные глаза его устало-безразлично взирали на мир. Мир тоже не особенно интересовался человеком, уже четвёртый десяток лет работающим в Крыльском суде. Что держало его в этом захолустном городке? Уезды побольше и побогаче не могли похвастаться одарённым постоянным членом суда. Все имеющие хоть крупицу дара стремились уехать поближе к столице и сделать карьеру там. Не так давно, лет пять-шесть назад, императором был выпущен указ, что каждый выпускник Софийского лицея должен отработать не менее трёх лет там, куда его отправят, там, где больше всего нуждаются в его даре. Задумка была хороша, но на деле она превратилась в очередную кормушку для нечистых на руку чиновников. За назначения в престижные заведения объявлялись настоящие торги, а заявки из глухих, отдалённых или попросту бедных уездов годами пылились в архивах, изредка по ним рассылали чем-то провинившихся лицеистов, иногда выходцы из этих мест стремились вернуться на родину, но в целом ситуация по стране не особенно изменилась. Исходя из размеров Крыльского уезда, в штате его суда должны были числиться трое видящих. Градоначальник из года в год отправлял заявки в Моштиград, но Порфирий Парфёнович продолжал трудиться в гордом одиночестве.

До недавнего времени в округе было всего двое видящих: Порфирий Парфёнович и Аннушка. За последние дни, учитывая Николеньку и приезжего князя, количество людей со столь редким даром в их глубинке стремительно увеличилось вдвое. Более того, в эту минуту все видящие собрались под одной крышей, в одном помещении. Воздух в небольшой классной комнате мгновенно стал густым. Аннушка буквально кожей чувствовала разлитое в нём напряжение. Того и гляди искрить начнёт.

— Здравствуйте, а что это вы все здесь дела… — начал удивлённо Николенька, но увидел стремительно багровеющего папеньку, вовремя осёкся и переиначил вопрос: — Чем могу быть полезен?

Фёдор Николаевич брезгливо поджал и без того узкие губы, а Леонтий Афанасьевич тепло улыбнулся и, разведя руки в стороны, ответил:

— Поверьте, мы не посмели бы прервать урок, но услышали задорный смех вашей сестры и предположили, что вы наслаждаетесь перерывом. В ходе расследования вскрылись новые обстоятельства, и мне необходимо задать несколько дополнительных вопросов Анне Ивановне, но ежели мы ворвались в разгар важного объяснения, то мы, разумеется, подождём, пока вы закончите.

Николенька смутился и забормотал что-то о том, что действительно был перерыв и он, конечно, не возражает и с радостью предоставит свою классную комнату для серьёзного разговора.

Фёдор Николаевич фыркнул, а Леонтий Афанасьевич искренне поблагодарил мальчика, но отказался от столь щедрого предложения.

— Думаю, вашей сестре и мне будет удобнее вести разговор в кабинете вашего батюшки, к тому же он уже предложил его для этих целей, а я успел дать согласие. Не слишком красиво получится, ежели я своё решение переменю.

Николенька стушевался окончательно, и Аннушка поспешила вступить в разговор:

— С радостью отвечу на все ваши вопросы в любом удобном для вас месте, — уверила она князя.

Закончив расшаркивания, вся компания, за исключением Николеньки, двинулась к кабинету хозяина дома. Князь распахнул дверь, пропуская сперва Аннушку, затем шагнул внутрь сам и аккуратно притворил дверь перед носом дышащего ему в затылок Фёдора Николаевича.

Аннушка с возрастающим изумлением смотрела, как после секундной заминки дверь отворилась вновь, являя ей и князю зрелище обескураженной судейской физиономии. Остальная компания маячила чуть позади и выглядела не менее потерянно.

— Милейший, — заговорил князь тоном, который мог запросто заморозить птицу в полёте, — я же ясно сказал, что сам побеседую с Анной Ивановной. Ежели вы не поняли, то могу переиначить доходчивее — мне не нужны праздные любопытствующие в свидетелях.

Папенька, Порфирий Парфёнович и Андрей Дмитриевич слаженно отступили на пару шагов. В дверном проёме остались только побелевший Фёдор Николаевич и окончательно посмурневший Милованов, который переводил тяжёлый взгляд с князя на судью, будто прикидывал, что лучше предпринять: прорываться в кабинет и отстаивать своё право на присутствие при важном разговоре или оттаскивать от двери упорствующего судью.

— Ваше сиятельство, смею напомнить, — меж тем озвучивал свою позицию последний, — я не любопытствующий свидетель, я пока ещё должностное лицо при исполнении!

— Какая восхитительно верная формулировка! — воскликнул князь и, обращаясь к Михаилу, с нажимом произнёс: — Вот! Учись, — затем вновь переключил своё внимание на Фёдора Николаевича: — Вы очень точно отметили: пока ещё. Не переживайте, пока вы занимаете должность уездного судьи, я непременно сообщу вам все имеющие отношение к делу факты, что выяснятся при этом разговоре. Ступайте, наш радушный Иван Петрович позаботится о вашем комфорте. Поторопитесь, не будем подвергать терпение и скромность барышни испытанию столь долгими проволочками и большим количеством слушателей, возможно, ей проще будет делиться сведениями с кем-то одним, нежели со многими.

На протяжении всей перепалки Аннушка переводила ничего не понимающий взгляд с одного мужского лица на другое, предпочитая забиться вглубь отцовского кабинета и отмолчаться, но что-то в последних словах князя укололо её. Отчего-то стало неприятно и скользко. То ли оттого, что князь намекнул на наличие каких-то её поступков, которых она предположительно должна стыдиться, то ли оттого, что, очевидно, ему было глубоко безразлично её смущение, он всего лишь использовал создавшуюся ситуацию как предлог, чтобы принизить Фёдора Николаевича до уровня нашкодившего щенка, которого тычут носом в зловонную лужу.