И в других войнах того времени, в том числе и против России, украинские казаки принимали активнейшее участие. И было их куда больше 6 тысяч. С другой стороны, в условиях вечно пустой казны реестровые казаки далеко не всегда получали положенное им жалованье. Так что разница между реестровыми и нереестровыми казаками была весьма условна. Пока что Польша получала от казаков много больше пользы, чем вреда (даже учитывая казацкие восстания до хмельнитчины, о которых я еще упомяну). Роль казачьих войск в армии Речи Посполитой возрастала. Привлекали их высокая боеспособность, мобильность, неприхотливость. И обходились они дешево — нереестровым казакам в невоенное время никакого жалованья не полагалось. Но у каждой медали две стороны…
И был человек, уже тогда разглядевший, что в казаках не только спасение Речи Посполитой — в них и скорая погибель ее! Это один из самых блестящих людей того времени — шведский король Густав II Адольф. Современники называли его «Северным львом». А историки считают «отцом современного военного искусства», так как он заложил основы тактики взаимодействия пехоты, кавалерии, артиллерии и службы тыла. Он сделал Швецию на целый век великой державой. Воевал он и с поляками. Видел казаков в деле. Высоко их ценил. Но шведский король был не только лихим рубакой, голова у него тоже хорошо варила. И вот что он понял.
Речь Посполитая сильна, только пока казаки заодно с поляками. Но это единство очень непрочное. Оно легко может рухнуть — и тогда конец польскому величию. Он прямо рекомендовал московскому царю этим заняться[29]. Ибо сам Густав-Адольф торопился в Германию принять участие в Тридцатилетней войне. А русским, с которыми он тогда дружил против Польши, это было сподручнее, чем кому-нибудь, — они близки к украинцам по происхождению, религии и географически. Сам король не дожил до свершения своих пророчеств — погиб в Германии. Но после его смерти все сбылось.
В заключение этой главы я отмечу, что до хмельнитчины евреи вели дела и с казаками. Скупали добычу. А уж в кредите казаки нуждались больше, чем любое другое сословие. В теории казак, вернувшись из похода, должен был все пропить весьма быстро и потом всю зиму жить в кредит в счет будущей добычи. Не все казаки поступали так. Наш старый знакомый Тарас Бульба был человеком достаточно богатым. Но тех, кто все пропивал, хватало. А дальше он пил в кредит, мало думая о жене и детях, если таковые имелись. И кредит этот давал ему жид-корчмарь. «Не на то казак пьет, что есть, а на то, что будет» — гласила украинская пословица. Называли эту казацкую голь «сиромахами» — бродячими волками. А к лету такому казаку снова нужен был кредит — экипироваться в поход. Если же поход на Черное море оказывался неудачным, то, как пишет украинский историк Кулиш, «казаки оказывались в неоплатном долгу у жидов и армян» (что, возможно, сыграло свою роль в трагедии хмельнитчины).
Глава XIV
Гроза приближается
Первые восстания казаков, начавшиеся с конца XVI столетия(Косинского, Наливайко и т. д.), привели к жертвам среди евреев, но длились недолго, и размах их был не особенно велик. Предводители их не установили нужных связей за пределами Польши, классовый и религиозный антагонизм на Украине еще не совсем совпадали. Против повстанцев яростно сражался князь Острожский — общепризнанный глава православных в Речи Посполитой. Род князей Острожских исстари славился храбрыми воинами и православными меценатами. Так что время для религиозной войны, всегда столь страшной для евреев, тогда еще не пришло (но оно уже подходило — даже потомки князя Острожского в первой половине XVII века перешли в католичество). К тому же и опыта войны против поляков у казаков еще не было — им случалось подставиться под удар тяжелой польской конницы, а этого никто в те времена не мог выдержать. Но они учились на ошибках. А в 1648 году ситуация быстро стала меняться — Тридцатилетняя война стихала, и в Польшу возвращались ее ветераны. Как известно, и в наше время молодые люди, проведшие несколько лет на войне, потом с трудом приживаются на гражданке. А в средние века войны шли гораздо дольше, и проблема солдат, возвратившихся домой, стояла острее. Эти люди десятилетиями не знали мирной жизни и уже не могли войти в нее. Они повсюду представляли идеальные кадры для любой смуты.
Для примера напомню, что в Англии ветераны, вернувшиеся в страну после Столетней войны, сильно способствовали возникновению внутренней междоусобицы — Войны Алой и Белой розы. И пример этот не единичный.
Вот такая ситуация сложилась и в Польше. Войны, которые она вела в первой половине XVII века, были не бог весть какие страшные. Но у соседей каша варилась крутая — сперва Смутное время в России, потом — Тридцатилетняя война в Германии. Польша оказалась отчасти втянута в эти события — много выходцев из нее участвовало в тех войнах. Когда кончилось Смутное время, началась война в Германии, и головорезы пана Лисовского, отличившиеся до этого в России, тут же отправились на запад.
Лирическое отступление
Речь идет о знаменитых «лисовчиках», названных по имени их первого предводителя Александра-Иосифа Лисовского. Это был авантюрист, осужденный на изгнание из Польши за участие в мятеже. Его звездный час наступил в Смутное время. Сформированная им: банда, состоявшая из нескольких тысяч конных головорезов, широко прославилась в России. Они поражали жестокостью грабежей и (надо отдать должное) военной удалью. Публика у Лисовского была самая разномастная. Много было украинских и русских казаков, поляков, литовцев. Но хватало и англичан, и шотландцев — множество профессиональных военных болталось тогда по всей Европе в поисках жалованья и добычи. Когда Лисовский в ходе войны умер, отряд сохранил свое название «лисовчики». После него командиры часто менялись — переизбирались буйной вольницей. По окончании Смуты «лисовчики» отступили в Речь Посполитую (1618 год) и стали дожидаться новой работенки. Ждать пришлось недолго. В 1620 году их направили на запад, в помощь Габсбургской (католической) коалиции: в Центральной Европе уже полыхала война 1618–1648 годов, впоследствии получившая название Тридцатилетней. К старому ядру отряда пристало много новых искателей военных приключений. Теперь «лисовчиков» насчитывалось (по польским источникам) десять тысяч человек (цифра весьма внушительная для того времени). И среди них явно преобладали украинские казаки. На западе «лисовчиков» ждал новый блестящий успех. Их удар в тыл чехам и венграм (трансильванцам) спас католическую Вену, которую те осаждали под протестантскими знаменами. Но нам важно другое — казаки тогда впервые попали в Центральную Европу и произвели ужасное впечатление своими грабежами и насилием. Даже католики, которых «лисовчики» в тот раз выручили, прямо говорили, что турки и татары (последние попадали в Европу в составе турецкой армии) в сравнении с казаками еще приличные люди. Позднее «лисовчики» продолжали воевать в Европе, часто разделялись, доходили до Италии, иногда на время возвращались домой, в частности, сражались в первой битве при Хотине (см. главу XIII). И к середине 20-х годов XVII века постепенно истаяли в боях. Как и большинство казаков того времени, они еще оставались лояльными Речи Посполитой — воевали только на ее стороне или вместе с ее союзниками. У поляков остались о них прекрасные, даже романтические воспоминания — хорошо, когда такие люди сражаются на твоей стороне и притом в дальних странах. А между тем связь «лисовчиков» с Польшей была минимальная. Жалование им платил венский император, и большинство среди них составляли не поляки, а, как я уже указывал, казаки. Так что верны Польше они оставались только в силу традиции, а может, и просто случайно. В них можно видеть прообраз будущих самостоятельных казачьих армий.
А потом на запад попало еще много казаков. В частности, двухтысячный казачий отряд сражался под французским флагом[30] (Тридцатилетняя война охватила многие страны). Но все когда-нибудь кончается. Кончалась и эта война[31]. И казаки направились домой. С огромным военным опытом и новейшим вооружением. И без всякого стремления к мирной жизни. Их прибытие не могло не обострить обстановку. Тем более что ветераны Тридцатилетней войны не только отвыкли от мирного труда, но и утратили обычное для средневекового человека чувство социальной дистанции между аристократом и простолюдином. Так как денег для оплаты наемных солдат у всех участников той войны вечно не хватало, то самые важные вельможи и самые прославленные полководцы часто выступали перед солдатами и униженно просили их не бунтовать по поводу неуплаты жалованья, не переходить к противнику, а подождать. Понятно, что, вернувшись домой, казаки не робели перед знатностью самых сановных панов.
