Ловушка, в которую попал Страж Душ, сужалась. В принципе, этот концерт был рассчитан не на него, поэтому я и не надеялся, что смогу запугать оракула.

— Я… ваше… я передам великому магистру вашу озабоченность, — наконец, нашёлся Леон.

— Озабоченность не спасёт жизнь хорошего парня, — сказал я и двинулся к двойным дверям.

Прошёл мимо нескольких гвардейцев на посту, пожирающих меня глазами. Кто-то смотрел с недоверием, кто-то удивлённо, а кто-то с искренним восхищением. Оставалось надеяться, что это даст свои плоды.

Двери раскрылись…

— Его лунное величие, освящённое ликом Красной Луны, царевич Василий Олегович Рюревский!

Пройдя через двери, я оказался в пятне света — пирусный прожектор под высоким сводчатым потолком нещадно слепил, показывая меня собравшейся элите Красногории. Я едва сдержался, чтоб не зажмуриться и не прикрыться руками.

Не самая лучшая ситуация для бойца. Но жжёным псом и не пахло, интуиция молчала, поэтому пришлось смириться с церемониалом.

Кое-как я смог разглядеть, куда попал. Зал Большого Совета представлял из себя настоящий амфитеатр, окружающий круглую площадку с троном, на котором восседал Рюревский.

Тусклый свет падал из тонких высоких окон, резко очерчивая головы людей, полукругом сидящих вокруг центра. Нет, не могу различить лица.

Так я стоял некоторое время, позволяя собравшимся рассмотреть меня. Ох, ненавижу это чувство — как будто командование на ковёр вызвало. Но времени я не терял: сам осторожно прощупывал псионику, витающую в воздухе, чтобы определить, какие настроения преобладают в этом коллективе.

В основном безразличие. Большинству тут совершенно наплевать, кто будет ими в будущем править, главное, чтобы не поменялся их привычный уклад.

Конечно, я заметил несколько очагов ненависти, причём вполне искренней. У кого-то эта ненависть перемежалась с неприятным удивлением, будто они не ожидали увидеть в двойных дверях именно мою персону.

Я пока не мог рассмотреть, кто это, потому что какой-то идиот продолжал слепить меня прожектором.

Были и тревога, и грусть, и усталость — почти никто радости от моего появления не испытывал. Что примечательно, я поймал несколько лучей любопытства. Видимо, это были самые настоящие неудачники, которые до последнего не знали, что творится во дворце.

Наконец, прожектор погас, и в зале прибавилось общее освещение.

— Большой Совет объявляю открытым, — Царь поднял обычный небольшой молоточек и звонко стукнул им по медному пятачку на подлокотнике, — Сын, подойди!

При слове «сын» возбуждённые шепотки в зале усилились.

Делать нечего, пришлось прошагать по мягкому ковру. Рука Олега Рюревского указывала на большой резной табурет, стоящий близко к трону, по правую руку.

Замявшись на секунду, я всё же сел. Тотчас Царь тронул моё плечо:

— Господа советники. Господа Лунные! Пришлось немного нарушить церемониал, в этот раз мы сразу начинаем с Большого Совета, но сейчас вы поймёте, почему. С нетерпением представляю вам моего сына. Долгие годы поисков увенчались успехом… — голос сидящего на троне был сиплым и натянутым.

Каким-то образом его было слышно во всех уголках помещения, мне даже чудилось лёгкое эхо. Государь продолжал говорить, как это было сложно, и как важно для Красногории и его Великого Лунного Рода.

Мой взгляд скользил по собравшимся…

В первом, самом ближнем ряду, я увидел множество знакомых лиц. Командир Пламенной когорты Славин и глава когорты Стражей Мозырев. Да, да, толчковый пёс, я помню о тебе, и, надеюсь, доберусь до раненого гвардейца раньше.

Потом сидели командиры других когорт, с которыми я уже успел пересечься в коридоре сегодня, сразу после покушения. Три генерала — в белом, жёлтом и синем мундирах.

Ещё в этом ряду был высокомерный священник в чёрной мантии… Как же его там? Второлунник, вроде, я видел его в Царском Лагере, он сопровождал Царя в поездке к Межедару.

Этот тип держал тогда связанными священника Афанасия и мою Эвелину. Я такое не забываю, а значит, хмырь в рясе очень скоро за это поплатится. Но перед этим ответит на несколько вопросов — сдаётся мне, он сможет дать зацепку, куда увели Эвелину.

Мой взгляд задержался на его лице… Церковник сначала смотрел на меня с безразличием, а потом чуть побледнел и судорожно сглотнул, словно услышал мои мысли.

Я тут же потерял к нему интерес.

В следующем кресле сидел Вепрев-старший собственной персоной. Ну, здравствуй, неудавшийся родственничек, наконец-то мы свиделись при других обстоятельствах.

Фиолетовый камзол мага выглядел довольно гармонично в аляпистом ряду Малого Совета — все генералы когорт таскали мундиры разных цветов.

Глаза Андрея Вепрева не излучали дружелюбия, но и особой ненависти я не ощутил. Скорее, некоторое сожаление, что наше знакомство не сложилось. Точнее, не удались его планы породниться со мной…

Лютой опасности я не чуял. Значит, с его сыном всё в порядке, иначе бы Вепрев-старший не был так спокоен.

Ещё там, на ужине с ним и его носатым отпрыском я запомнил, что Вепрев-старший намного рассудительнее и сдержан, чем младший. Что-то мне подсказывало, что глава рода Вепревых будет осторожно ждать, чтобы понять, как новоиспечённый наследник повлияет на расстановку сил.

В первом ряду было ещё трое человек.

Один одет со вкусом, явно городской вельможа. Скорее всего, губернатор Великорюревска, и на меня смотрит с корыстным любопытством. Типичный политик и конформист, уже начал приспосабливаться и раздумывает, как бы найти ко мне подход и чем бы подкупить. Мне он был неинтересен.

А вот второй, точнее, вторая…

Тоже в чёрном балахоне, совсем как священник-второлунник, только более свободного покроя, с накинутым на затылок капюшоном. Одежда, как у Эвелины, когда я её встретил впервые.

У женщины были пепельные с сединой длинные волосы, собранные в свободный хвост так, что ни единого локона не топорщилось. Тронутое морщинками лицо без единой эмоции, бездушные зелёные глаза, кажущиеся стеклянными. Серый камень псарэса на лбу в ярко-золотой оправе, на тонкой золотой диадеме. Блеск золота чудился и в прядях волос, и в швах чёрного балахона.

Она была одновременно и похожа на Эвелину, и при этом полная противоположность. От моей Избранницы сквозило темпераментом, эта же особа излучала эмоций не больше, чем каменная глыба.

Я впервые вот так встретил ещё одну Избранницу, причём явно не малого ранга, и не сдержал лёгкого удивления. Женщина никак не отреагировала на мою секундную слабость, глаза остались стеклянными.

Да, во льдах Титана больше тепла, чем в её реакции. Ох, как же я ненавижу, когда не могу прочитать противника. Даже возраст не могу определить, только понимаю, что ей больше сорока по человеческим меркам, и лишь седина намекает на то, что она гораздо, гораздо старше.

Любой человек, будь он хоть безлунный, хоть маг, хоть даже зомби — любой излучает псионику, потому что живёт и чувствует. Даже зомби чувствует, что ничего не чувствует.

А эта же… Кстати, а почему я сразу считаю её противником?

Ну, приняла величественный вид, свойственным многим властителям. Ну, висит безразличие в её глазах. Может, это просто высшая степень усталости, когда уже абсолютно на всё наплевать?

Может, она с долгой дороги, и в воображении всё ещё качается в карете или вагоне поезда, потому что после прибытия сразу побежала на этот грёбанный совет. И мысли у неё только о том, чтобы поскорее залезть в ванну, смыть дорожную грязь, дождаться чашки кофе, приправленного пылью «вытяжки»…

Я поймал себя на этой мысли. Точнее, на том, что это не моя мысль. Откуда я знаю про то, что в кофе можно добавлять пыль целебной таблетки?

Ах ты ж, монастырская грымза, неплохая попытка. Бьёшь прямо в сердце, как капитская ложь. Конечно, если б не Василий, я бы сразу понял, что меня атакуют тончайшей псионикой.

От бывшего хозяина тела прилетела эмоция возмущения. Ну ладно, я не сразу бы понял, но точно на секунду быстрее.